Страница 88 из 118
Дружба эта закончилась для фон Третноффа нехорошо, в тридцать восьмом, после расстрела Бокия и ликвидации Спецотдела, его вместе с другими «аномалами» заключили в спецтюрьму, этакую шарашку для экстрасенсов. Увы, история повторяется, гениальный русский прозорливец монах Авель провел в заточении двадцать один год — тоже убить не убили, но держали под замком, чтоб лишнего чего не сболтнул.
— Ясное дело, волхвы, не шутите с князьями! — Плещеев равнодушно скользнул глазами по «райскому наслаждению», закурил, отхлебнул кофе. — А что же с Хильдой-то, помогли ей черти?
Оказывается, он слушал внимательно, ничего не пропуская.
— Определенным образом ей, конечно, повезло. — Пиновская достала косметичку, критично осмотрела себя в зеркальце. — Будь она грудным ребенком, ее отдали бы в спецясли с почти стопроцентной смертностью, чуть постарше — отправили бы в особый приют, где тоже мало кто выживал. А так — самостоятельная девятнадцатилетняя девица, отделалась пятью годами высылки, как член семьи изменника родины. Подумаешь, почти курорт, климат только попрохладней, жизнь-то ведь не кончается. Если, конечно, это жизнь.
Марина Викторовна замолчала, настроение у нее испортилось. Она вспомнила своего деда, профессора медицины Красавина, которого никогда в жизни не видела. В середине тридцатых он тоже был выслан на Кольский полуостров, откуда уже не вернулся. О его существовании напоминала лишь фотография в альбоме, реанимированные Ури Геллером часы да массивная, старинной работы трость, на которой золотой вязью было выведено: «Многоуважаемому учителю от благодарных ординаторов в день ангела». Нет даже того, что не скрывалось никем и никогда — ни при средневековой инквизиции, ни при изуверах якобинцах, ни при палачах фашистах, — даты смерти. Слишком много чести для врагов советской власти, канули в Лету, и все.
— Да, север это не юга. — В свое время Плещеев служил под Амдермой и о холодах и метелях зная не понаслышке. — А что потом?
— С сорокового года следы Хильды фон Третнофф теряются. — Марина Викторовна сунула в рот подушечку «Дирола», поднялась. — Загадочная советско-финляндская война, достоверной информации ноль. Мастера у нас наводить тень на плетень.
Она снова вспомнила своего деда. Важный, с большими нафиксатуаренными усами, он степенно смотрел с пожелтевшей фотографии, внизу было вытиснено золотом: «Красавин Федор Ильич, профессор, действительный статский советник»