Страница 47 из 118
— Что, генацвале, очередь? — Бородач в очках подошел к переминающемуся с ноги на ногу лицу кавказской национальности. — Как там, быстро идет дерьмо по трубам? — Услышав что-то нечленораздельное, он понимающе покачал головой и, вспомнив про сигарету во рту, прикурил. — «Гранату отняли, послали домой…»
Телохранители между тем проверили кабинки, порылись в горшках со спатифиллумами, внимательно заглянули в писсуары и с чувством выполненного долга доложили принципалу — все о'кей.
— Хорошо. — Кузьма Ильич кивнул, поправил очки и неторопливо зашел в мужскую комнату.
Сработал пневматический рычаг, дверь с кабы-сдохом закрылась, и бодигарды взяли ее под охрану, — европейская школа, стопроцентная безопасность.
— «Я убью тебя, лодочник…» — Бородач в очках посмотрел на них с восхищением, выщелкнул, не попав, окурок в сторону урны, громко икнул и сунул руку в карман. Пальцы его нащупали коробочку дистанционного взрывателя, сломав фиксатор, нажали на тугую кнопку. Сейчас же в сливном бачке одной из кабинок булькнула вода — это сработал микрозаряд в сферическом, похожем на шарик для пинг-понга контейнере. Смертельная, быстро разлагающаяся отрава ненадолго превратила туалет в газовую камеру, однако господин Морозов ничего не заметил — ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Только аромат дезодорантов, мерное урчание кондиционера и отблеск галогеновых ламп в серебряном великолепии сантехники. Он, не торопясь, облегчился, тщательно вымыл руки и, глядя в огромное, во всю стену, зеркало, принялся с чувством вытирать их шелковистым одноразовым полотенцем. Ему очень нравилось свое отражение. Наконец, вальяжный и умиротворенный, он вышел из сортира, бодигарды, сняв пост у дверей, взяли его в кольцо, и вся процессия с важностью направилась в зал.
— Все, по ноге бежит. — Бородач в галстуке зачем-то глянул на часы и, первым заскочив в туалет, заперся в самой крайней кабинке, — ему нужно было спустить воду с фрагментами распавшегося контейнера. Истомленный народ рванул за ним следом, зажурчали хрустальные струи, захлопали стульчаки, воздух огласился звуками блаженного удовлетворения, восторга освобожденной плоти и познания сущности бытия. Может, прав все же незабвенный Гашек: все в мире дерьмо, а остальное моча?
А в зале тем временем все шло своим чередом: пили, жрали, делали ставки, делились впечатлениями. Для увеселения почтеннейшей публики на сцену снова выпустили свиноматку; поудобнее усевшись в кресле, она принялась было курить сигару причинным местом, но на нее не обращали никакого внимания, — все ждали начала боя. И вот полчаса истекли.
— Господа, финал!
Лохматович, успевший оправиться, махнуть «Бисквита» под филе-миньон с трюфелями, бод-ренько взмахнул рукой, и занавес разошелся. Голые по пояс Серега Прохоров и Лаврентий Палыч, на груди которого синели буквы «С табой дюша мая радысти пална!», медленно зашли в клетку, лязгнула стальная дверь, и мужичок на крыше взял брандспойт на изготовку, — пошла заруба. Строго говоря, волнующего поединка с драматическими нокдаунами, переходами инициативы из рук в руки и яростными контратаками на пределе сил не получилось, слишком уж в хорошей форме находился Тормоз. Быстрый и импульсивный Лаврентий Палыч скоро выдохся, пропустил тяжелый боковой в челюсть и, едва поднявшись с полу, с ходу напоролся на встречный ногой. Ему еще повезло. Возьми Прохоров чуть ниже, остался бы джигит без мужской гордости, да и мочевой пузырь лопнул бы наверняка, а так — сильный проникающий в солнечное. Острая боль, временная остановка дыхания, падение кровяного давления. Аут. Финиш. Финита. Публика рокотала, господин Морозов соизволил аплодировать, главная же поклонница Прохорова уже не кричала задорно: «Драного хочу», — нет, хмельная и счастливая, она тихо спала, положив белокурую голову на залитую соусом «ткемали» скатерть. Веселье было в самом разгаре, часы показывали начало пятого.
— Бог правду видит, это тебе, гад, за Толика. — Плещеев глянул, как волокут едва живого Лаврентия Павловича, и ковырнул ложечкой в креманке с подтаявшим мороженым. — Люди на периметре как, не голодают? Жирности в рационе хватает?
— Выдали сухим пайком, по четыре тыщи калорий. — Пожав плечами, Дубинин захрустел фисташковой засахаренной палочкой, сморщившись, запил остывшим чаем. Он не любил сладкого вкуса во рту. — Сгущенка там, тушенка. В кофе добавлен женьшень с бромом, чтобы никаких отвлекающих факторов. Не промахнутся, не впервой.
Пиновская промолчала и, хотя была не суеверна, трижды незаметно сплюнула через левое плечо, — у нее еще с утра было дурное предчувствие.
А на сцене уже вовсю старался Яша Лохматович: ревущим зычным голосом, нараспев, он представлял богатырей-финалистов, сотрясал воздух пухленьким кулачком и от избытка чувств и коньяка «Бисквит» выделывал ногами умопомрачительные кренделя. Зал неистовствовал, он напоминал разбуженный вулкан, от хруста баксов шла кругом голова, бешеные деньги рекой текли в тотализатор. Однако бой получился смазанным и быстротечным. Серега, пропустив зуботычину, жалобно вскрикнул, руки его опустились, получив еще, он сложился вдвое, снова дал себя ударить и, не группируясь, словно куль с дерьмом, всей тяжестью рухнул на пол. Нокаут получился так себе, как сказал бы Станиславский, но ничего, схавали и такой. Зрительский вулкан разродился бурлящей лавой, Черный Буйвол взревел, словно раненый лев, и, подпрыгнув, чудом не задел рогами мужичка с брандспойтом. Яша Лохматович оглушительно изошел восторгом:
— Какой день! Какой бой! Викингам и не снилось!
— Голову ему набок, голову, чтобы блевотиной не захлебнулся. — Прохорова бережно потащили из клетки, едва очутившись за кулисами, он изобразил возвращение в тело, вскочил на ноги и стал поджидать Черного Буйвола, чтобы выяснить отношения до конца, но не дали.
Всех полуфиналистов вызвали на сцену — восьмерых красавиц в белоснежных, словно лепестки магнолий, платьях и шестерых бойцов, не успевших еще толком смыть свою и чужую кровь. Вот он, вожделенный миг, квинтэссенция славы, раздача слонов, пение дифирамбов и изливание бальзама на ликующие души триумфаторов. Награждение.