Правила игры

«Посмотрим! Посмотрим, что про вас, Аркадий Петрович, маэстро Ганушкин думает. — По оглавлению я отыскал «группу параноиков». — Постараемся вас понять! Не хотим, но постараемся!»

Далее я углубился в чтение: «…Все их поступки, вся их деятельность определяются каким-то аффективным напряжением, всегда существующим вокруг переживаний параноика, вокруг его «комплексов», его «сверхценных идей»: в центре их всегда находится собственная, параноика, личность… Они неуживчивы и агрессивны: обороняясь, они всегда переходят в нападение и, отражая воображаемые ими обиды, наносят окружающим гораздо более крупные…» По мере чтения, интуитивно, я все больше нащупывал незримую, но прочную связь между капиталистом Аркадием Петровичем Маевским и этим обобщенным образом. «…Всякий, кто входит с параноиком в столкновение, кто позволяет себе поступать не так, как он того хочет и требует, тот становится его врагом; другой причиной враждебных отношений является факт непризнания со стороны окружающих дарований и превосходства параноика». Что там обронила Руфь Аркадьевна впопыхах?! Сыночек-де по молодости кому-то в шахматы любимую женщину проиграл! Вот что обронила Руфь Аркадьевна! А что упало, то пропало. Может, Маевский и не только любимую проиграл тогда приятелю Кешке? Может, он ему «сверхценную идею» о своей непобедимости слил? Шахматы возненавидел, но право на реванш оставил за собой и ждал его долго, почти всю жизнь! «…Видя причину своих несчастий в тех или других определенных личностях, параноик считает необходимым долгом своей совести — мстить; он злопамятен, не прощает, не забывает ни одной мелочи. Нельзя позавидовать человеку, которого обстоятельства вовлекают в борьбу с параноиком: этого рода психопаты отличаются способностью к чрезвычайному и длительному волевому напряжению, они упрямы, настойчивы и сосредоточены в своей деятельности; если параноик приходит к какому-нибудь решению, то он ни перед чем не останавливается для того, чтобы привести его в исполнение; жестокость подчас принятого решения не смущает его, на него не действуют ни просьба его ближних, ни даже угрозы власть имущих, да к тому же, будучи убежден в своей правоте, параноик никогда и не спрашивает советов, не поддается убеждению и не слушает возражений…» Вон как! Не завидую и я друзьям-соперникам подобных магнатов! Если этот Кешка, разумеется, не такой же законченный псих! Но два психа с абсолютно идентичными проявлениями болезни — это что-то из области невероятного. Не более вероятного, чем одинаковые отпечатки пальцев! А какого разумного и здорового человека Маевский мог повязать такими кровавыми правилами игры? Ведь существует же второй «список злого властелина», как существует или, вернее, уже не существует зарезанный Стриж и другие вычеркнутые персонажи из данного списка!

Ломать голову над подобной антинаучной проблемой, впрочем, дальше я не стал. С детства имею привычку оставлять самое увлекательное напоследок. Чтение же очерка я закончил следующим сильным абзацем: «…В борьбе за свои воображаемые права параноик часто проявляет большую находчивость: очень умело отыскивает себе сторонников, убеждает всех в своей правоте, даже вопреки здравому смыслу выходит победителем из явно безнадежного столкновения именно благодаря своему упорству и мелочности».

Абзац, ничего не скажешь. Полный абзац. Я отложил книгу и закурил: «Интересно, кто у них там сейчас побеждает на втором году партии? Но, надо полагать, загадочный этот Кешка, соперник Маевского, мужчина тоже со средствами. Какие же средства такую цель должны оправдывать?! Или они здесь зависимы, как форма и содержание в затянувшемся романе? Кто же ты, друг наш Кешка, такой и на что теперь играешь? Кто-то похожий должен быть среди упомянутых управляющим Савиновым».

— Ах, вот ты кто! — Затушив сигарету и лихорадочно обшарив карманы куртки, я споткнулся о первое же имя в перечне учредителей «Дека-Банка». — Кешка-далеко-не-пешка! Иннокентий Парфенович Вершинин. Председатель совета директоров.

— Кто такой председатель, ара?! — удивился дворник Самсон, заглядывая в мою комнату. — Там тебя брат какой-то спрасиль!

Опять я вслух сам с собой разговорился.

— Где там?! Какой брат?! У меня родственники, ара, за границей!

— У меня тоже, — посочувствовал дворник. — В Ереване, эли! Ну, так что сказать брату? Нет тебя?

До меня наконец дошло, что еще кто-то в квартиру по мою душу пожаловал.

— Вот она, жизнь после смерти, — пробормотал я, выходя в коридор. — Всегда у нас так на Руси!

Непрошеный гость оказался хуже моего друга-татарина Руслана. Это был его заместитель Хаза: высокий блондин в теперь уже черных ботинках.

ГЛАВА 27

НАПРАВО ОТ БАШНИ

После двухнедельного отсутствия Руслана дела у его братвы пошли вкривь и вкось. Авторитет моего криминального друга, словно стропило, подпирал довольно просторную и устойчивую «крышу», которая с его исчезновением стала моментально заваливаться. Насколько я разбирался в запутанной иерархии этого разбойничьего ордена «рыцарей-храмовников», Руслан имел сан, примерно равный по значимости магистерскому. Настоящая аналогия вовсе не надумана. Тут не то чтобы я лез в чужой монастырь со своим уставом. Все эти «средневековые» тропы скорее протоптали братки. Быт преступных организованных сообществ давно уже во многом напоминает образ жизни каких-нибудь тамплиеров: внутри — закрытый дисциплинарный кодекс, облагороженная фальшивыми принципами этика и эстетика, снаружи — торговля и ростовщичество. К XIII веку, как известно, из тамплиеров сформировались крупнейшие банкиры. Так что к Азии мы тяготеем или к Европе — здесь, по крайней мере, вопрос решенный. С русскими «малиновыми» шайками покончено. Шайками теперь воры даже в банях не пользуются: сауну предпочитают скандинавского происхождения.

Возвращаясь к Руслану: суровый воин, «коронованный» в заключении за неукоснительное соблюдение всех воровских законов, помноженное на какие-то особые заслуги, а потому, в обход правилу, возбраняющему «короноваться» дембелям, на свободе он не столько руководил боевыми действиями братии, сколько направлял финансовые потоки и присматривал за порядком во вверенных подразделениях. А для бригады, дислоцированной под крылом «Лаокоона», был и вовсе отцом настоятелем. То есть всегда умел настоять на своем, защищая ее привилегии перед смежниками и выбивая наивыгодные условия. За что подчиненные, хоть и не бескорыстно, почти на него молились. Не стало Руслана — пошли убытки и «непонятки». Дружественный, казалось, господин соседнего феода Шива начал исподволь, но стремительно подминать чужую территорию. А в последние два дня оборзел до того, что спланировал откровенный налет на принадлежащие Руслановой преторианской гвардии склады. В результате четыре фуры с элитным шампанским — то ли «Вдова Клико», то ли «Дон Периньон», — сулившие в преддверие третьего тысячелетия солидные барыши, растворились, как полусладкий дым отечества. Все это поведал мне Хаза по пути в «Лаокоон», где к 17.00 назначена была сходка возмущенной братвы.

Когда он появился в прихожей, я поначалу занял внутренне боевую стойку. Но Хаза был настроен миролюбиво. Он прибыл как союзник. Его собственные позиции с потерей Руслана серьезно пошатнулись. Не то чтобы «правая рука» моего погибшего товарища стала отсыхать, но править шестерней наиболее резвых сподвижников она оказалась не в состоянии. На должность форейтора Хаза явно не тянул. Тем более что по наклонности характера он был сторонник компромиссов. А время их стремительно истекало. Братва, как витязь на распутье, в данный момент разбирала по слогам три варианта: направо — сдаться вероломному Шиве, в лоб — начать войну без главнокомандующего с непредсказуемыми последствиями и налево — разыскать любыми способами Руслана. Страсти накалялись. Как сторонник варианта «пойти налево», Хаза остался в меньшинстве. Хитрый и осторожный Хаза чем-то напоминал мне Бориса Годунова. Руслан его выдвинул в фавориты не за «отвагу на пожаре», а за «образованность» и умение вести переговоры. Утаив от братвы детали последней встречи со мной и Русланом в сокольницкой блинной, Хаза начал копать в одиночку. Собеседование с доктором Ченом его никуда не привело. Чен строго хранил врачебные тайны. Зато Матвей Семенович Проявитель, отчасти посвященный в мои проблемы и отчасти лично заинтересованный в дальнейшей судьбе бригады, как обслуживающий ее персонал, доложил Хазе — нет, не подробности наших, спасибо ему и на этом, изысканий! Он доложил, что мы с Русланом проводили какую-то совместную сугубо личную операцию, о чем, впрочем, Хаза и сам догадывался. Трудно поверить, но факт моей гибели в авиакатастрофе на Ходынке, освещенный многими средствами информации, Хаза почему-то поставил под сомнение. Возможно, как раз потому, что за голову мою были обещаны слишком большие деньги. Мои розыски он откладывал до последнего, лелея надежду на самостоятельное возвращение патрона.