Страница 34 из 95
Но она не представляла, сколь остры споры, пока не узнала, что Джон Овертон, ненавидевший любую форму физического насилия, оказался вовлеченным в драку в Нашвилле и ему подбили глаз. Когда он пришел к Джэксонам по срочной просьбе Рейчэл, веко правого глаза все еще носило на себе следы удара, а переносица побаливала даже от очков.
— Впервые в своей жизни я пытался сбить с ног человека, — скромно признался он. — Разумеется, я допустил огромный промах.
— Не знаю, должна ли я испытывать стыд или гордиться тобой. — Затем, потеряв чувство юмора, она крикнула: — Ой, Джон, как долго будет все это продолжаться? Прошло пять лет со времени нашей первой свадьбы с Эндрю и три года со времени… этого развода.
— Не знаю, — мрачно ответил он. — Я думал, что уже прошло столько времени и Эндрю стал таким важным лицом в штате, что дело должно быть давно забыто.
— Но его никогда не забудут, разве не так?
Они переехали в Хантерз-Хилл к концу мая во вторник. Именно в этот день недели Эндрю любил начинать новые предприятия. Рейчэл дом показался огромным. Гостиная и столовая располагались по обе стороны прихожей, а кухня Молл — налево от въездных ворот во дворик. Гостиная была обставлена мебелью, отобранной Эндрю в Филадельфии, — диван и обитые камчатным полотном с цветным орнаментом стулья, на полу лежал персидский ковер XVI века. Эндрю купил его на аукционе при распродаже одного поместья.
За двумя комнатами по фасаду находились совершенно пустая музыкальная комната и кабинет Эндрю, в который он поставил, священнодействуя, широкий письменный стол из орехового дерева, а потом навесил книжные полки на стену с камином. Он отвел четыре больших выдвижных ящика для своих бумаг, а Рейчэл выделил восемь ящичков с бронзовыми ручками для семейных счетов и бухгалтерского учета. На втором этаже располагались четыре спальни как раз над четырьмя комнатами. Но только их спальня была обставлена мебелью, включая кровать с четырьмя колонками, привезенной из Поплар-Гроув. Наполовину обставленные комнаты создавали чувство пустоты. Если небольшие хижины в Поплар-Гроув казались ей родными, защищали ее, то огромные просторы Хантерз-Хилл, напротив, открывали ее со всех сторон. Ее муж считал, что высокое расположение Хантерз-Хилл обеспечивает господство и силу, она же чувствовала, что это делает их более уязвимыми.
Это лето Эндрю провел в поле, выращивая первый скромный урожай. 30 июля законодательное собрание Теннесси проголосовало за выплату ему задолженности — пятилетней заработной платы прокурора. Эти деньги он потратил на постройку дороги вверх на холм к входной двери, в то время как Рейчэл наблюдала за строительством молочной хижины, коптильни, склада, конюшни и бревенчатых хижин для негритянских семейств.
— Наши неприятности кончаются, — заявил он удовлетворенно. — Кажется, могу вернуться в Филадельфию.
Рейчэл была ненавистна сама мысль о новой разлуке, но она не выдала своих чувств:
— Ты на самом деле хочешь стать нашим первым конгрессменом, не так ли?
— Я могу сделать много, — парировал он. — Джон был прав относительно денег на экспедицию Никаджака. Если мне удастся добиться от конгресса выделения соответствующего фонда… и если я смогу получить от Аллисона мои собственные деньги, их хватит, чтобы купить товары для новой лавки…
Она посмотрела на него со страхом в глазах:
— Эндрю, ты станешь самым занятым представителем в Филадельфии.
«Чем могла бы заполнить бездетная женщина комнаты такого большого дома?» — спрашивала Рейчэл самое себя. Это был первый год со времени их брака, когда в Рождественские праздники она и Эндрю оказались порознь, поскольку он был избран в конгресс и уехал в ноябре в Филадельфию. Желая оживить дом голосами, смехом, приятными воспоминаниями, она устроила предрождественский семейный обед, пригласив Мэри и Джона Кэффрей с их выводком — дюжиной детишек; Катерину и Томаса Хатчингс с девятью отпрысками; Джейн и Роберта Хейс с четырьмя детьми; Джона и Мэри с их восьмеркой, причем последнему исполнился всего месяц; Стокли, Левена и Александра, а также Северна, все еще ходивших в холостяках; только что сочетавшихся браком Уильяма и Чэрити; Сэмюэля и Полли Смит; Джона Овертона и его мать.
По сути дела это была вечеринка главным образом для детей, и поэтому Рейчэл не пожалела кристаллического сахара. Два огромных стола были заставлены тарелками с засахаренными и маринованными фруктами, солеными орешками, мармеладом, медом и желе, яблочным муссом и различными пирогами с грушевой и айвовой начинкой. Для каждой племянницы и племянника были приготовлены подарки: ленты, конфеты, перчатки, тряпичные куклы, инструменты для вышивки — для девочек, ножи, охотничьи подсумки, мокасины, охотничьи рубашки — для мальчиков. Каждый ребенок подбегал к тетушке Рейчэл, чтобы поцеловать ее. При виде детей, которых она тоже хотела подарить миру, она прослезилась от обиды. Когда семьи укутали своих малышей, посадили в коляски и подвязали к седлам иногда так, что за седлом отца висела целая четверка, она вновь осталась одна.
Она лежала с открытыми глазами на кровати с пологами, опущенными со всех четырех сторон и создававшими ей теплое, уютное гнездышко. Погода была промозглой, а ветер пронизывающим, он дул во все щели дома, даже через закрытую дверь ее спальни и, казалось, через одеяло. Уставшая после большого приема гостей, в подавленном настроении она прислушивалась, как под ударами ветра потрескивает дом, и раздумывала о том, что ее ждет в предстоящем месяце. Все законы логики и необходимость вынуждали ее согласиться с тем, что Эндрю должен поехать на Восток, на заседания конгресса, но в ледяной до дрожи одинокой ночи она понимала, что, чем больше из старых дел ему удастся уладить, тем свободнее он станет для новых начинаний. Все его сбережения, накопленные за восемь лет, развеялись как дым, когда обесценились бумаги Дэвида Аллисона; все его усилия и доходы от лавки были сведены к нулю, когда он оказался вынужденным поспешно продать ее; и только сегодня она узнала, что документ Блаунта, в обмен на который он выторговал тридцать три тысячи акров земли, практически потерял свою цену по той причине, что Банк Англии приостановил выплаты и вверг тем самым Восток в панику. Из письма Эндрю она не могла понять, что больше обозлило его — потеря денег или же тот факт, что Америка все еще под контролем Банка Англии. В канун Рождества она думала: «Вот он находится на чужом постоялом дворе или в пансионате, их разделяют тысячи миль и недели трудного путешествия… и ради чего?»
Заря еще не занялась, через окна проникал лишь сероватый свет. Она выбралась из постели, подошла к шкафу и взяла голубой шелковый халат, купленный для нее Эндрю в Натчезе. На ощупь шелк был ледяным. Она прошла по коридору к боковой двери и остановилась около нее. На востоке заалела заря, и она увидела, что внизу река покрылась льдом, впервые с того времени, когда Донельсоны отправились на Запад на «Адвенчере». Она прошла в кухню, где Джордж оставил в очаге горящие угли. Рейчэл вскипятила воду в чугунке для кофе и выпила горячий напиток. Тепло сняло напряжение. Она вернулась в спальню, нырнула в постель и сразу же заснула.
Ее разбудил шум около дома. Через заиндевевшее окно она увидела, что все население Хантерз-Хилл собралось вокруг лакированной черной кареты с красными колесами, запряженной парой серых лошадей.
Рейчэл быстро оделась и спустилась к парадной двери. Идя к карете, она увидела, что в ней никого нет, а потом ей бросилась в глаза блестящая красная монограмма «Р. Дж.» на дверце экипажа. Джордж открыл дверцу и с поклоном пригласил Рейчэл подняться внутрь. Она поставила ногу на небольшую железную опору, и Джордж захлопнул за ней дверцу. Только теперь Рейчэл догадалась, что Эндрю заказал карету для нее и сделал так, чтобы карету пригнали в день Рождества. Она вспомнила, как он нуждался в наличных средствах накануне отъезда в Филадельфию, как он манипулировал земельными участками и ценными бумагами, и все же в рождественский день он думал только о ней.