Страница 4 из 48
Теперь слушайте дальше. Бывает так, что муж с женою ссорятся. Слово за слово, и вот уже, пожалуйста, целый скандал. В каких семьях этого не происходит? Но тут соседи получили истинный подарок. Язык у Мотихи (да простит она меня!) был без костей, и когда она входила в раж, то забывала обо всем на свете. «Гном! — кричала она как-то раз мужу. — Клоп! Какой из тебя мужчина? Такой же, как из мухи. Мне стыдно идти в синагогу с таким недомерком!» Она никак не унималась, и вскоре Мотя совсем побледнел. Он ничего не отвечал, и это злило ее еще больше. «На что мне сдался такой карлик! Я найду и подарю тебе колыбельку и детский стульчик. Если бы моя мать хоть немного любила меня, она никогда не отдала бы меня за этого новорожденного». Мотиха так разозлилась, что уж сама не понимала, что говорит. Мотя, рыжеволосый и краснолицый, побледнел, как мел, и сказал: «Твой второй муж будет больше меня». После чего упал на пол и заплакал, как маленький ребенок. Никто никогда не видел его плачущим, даже на Йом Кипур! Мотиха так опешила, что даже замолчала. О том, что было дальше, не знаю, я там не стояла. Должно быть, они снова помирились. Но, как говорится в пословице, ссадина заживет, а слово останется.
И вот меньше чем через месяц эта парочка снова удивила весь город. Оказалось, что Мотя выписал из Люблина… управляющего. Можете себе это представить? Управляющего! Зачем он ему только понадобился? Весь город высыпал на улицу, чтобы посмотреть на него: он оказался настоящим великаном, к тому же и черным как смола: глаза, волосы, борода — чернее некуда. Другие торговцы спрашивали Мотю: «С чего это вдруг тебе понадобился помощник?» И тот отвечал: «Дела идут в гору, слава Богу! И я один уже не могу справиться со всем». Ладно, говорили люди, он уже взрослый человек и, наверное, знает, что делает. Но вы ведь понимаете, что в маленьком городке каждый видит, что варится в котелке у соседа. Этот Мендель, так звали нового помощника, не слишком-то интересовался делами в лавке. Обычно он просто слонялся по двору да смотрел по сторонам. В базарные дни он стоял как столб среди телег, возвышаясь над крестьянами и жуя соломинку.
Когда он впервые пришел в синагогу и у него спросили, чем он занимался раньше, он ответил: «Был дровосеком». Его жена уже умерла. Бездельники, целые дни занятые только перемыванием косточек честным людям, никак не могли оставить его в покое. Ведь это действительно было странно: Мендель был настолько же высок, насколько Мотя был мал. Когда они говорили друг с другом, одному приходилось сгибаться чуть ли не пополам, а второму подниматься на цыпочки. Надо было видеть, как они шли вместе по улице! Весь город сбегался посмотреть па это: Мендель неторопливо шел впереди, делая гигантские шаги, а Мотя трусил сзади, изо всех сил стараясь не отстать. Когда новый «управляющий» поднимал руки, он легко мог дотянуться до крыши. Это напоминало ту историю из Библии, ну вы помните: о соглядатаях и гигантах. Помощник жил в доме своего хозяина, и Мотиха вынуждена была кормить его каждый день. Женщины спрашивали у нее: «Зачем Мотя привел к вам в дом этого Голиафа?» И она отвечала: «Провалиться мне на этом месте, если я знаю. Если бы он хотя бы хорошо разбирался в делах! Так ведь нет, для него что рожь, что пшеница — все едино. К тому же он ест и пьет, как конь, и храпит, как бык. И целыми днями молчит, можно подумать, что за каждое слово с него берут по золотому!»
У Мотихи была сестра, которой она всегда жаловалась на тяжелую жизнь. И вот как-то она сказала ей: «Помощник нужен Моте, как дыра в голове. Он его выписал с единственной целью, чтобы досадить мне. Этот работничек целыми днями палец о палец не ударит. А ест так, что скоро проглотит весь дом, с нами в придачу». Я уже говорила, что в таких городках, как наш, секретов не бывает. Соседи смотрят вам в окна и слушают у дверей. Да и вы сами не отстаете. Ну так вот, сестра, удивившись, спросила у Мотихи, почему это муж так хочет досадить ей, и та, разозлившись дальше некуда, ответила: «Потому что я назвала его недоношенным».
Эта история немедленно облетела весь город, но люди отказывались верить в нее. Что это за месть? Кому повредит такой трюк? Ведь Мотя тратил на управляющего свои деньги, а не деньги жены. Но, как было написано в одной книге, не вспомню сейчас точно в какой: если человек вобьет себе в голову какую-нибудь глупость, спаси его, Господи!
Меньше чем через две недели Мотиха, рыдая, пришла к раввину. «Рабби, — сказала она, — мой муж сошел с ума. Мало того, что он привел к нам в дом лентяя и обжору. Так теперь еще решил доверить ему все свои деньги». Она рассказала, что Мендель постоянно носит кошелек с собой, и, когда ей надо что-нибудь купить, она вынуждена просить деньги у него. «Святой рабби, — кричала она, — Мотя делает это назло мне, потому что я назвала его недоношенным». Раввин не сразу понял, чего она хочет от него. Святой может позволить себе роскошь быть беспомощным в мирских делах. Но когда наконец понял, то сказал: «Я не могу вмешиваться в дела твоего мужа». «Но, рабби, — вновь заплакала женщина, — это же разорит нас!»
В конце концов раввин согласился поговорить с Мотей. Но на все его увещевания тот отвечал одно и то же: «Я достаточно поносил мешков с зерном на собственном горбу, теперь могу позволить себе нанять помощника». Раввину ничего не оставалось, как только отпустить их да сказать: «Живите в мире». Что еще он мог сделать?
А потом внезапно Мотя заболел. Никто не мог сказать, что с ним. Он побледнел и стал казаться еще меньше. Когда он приходил в синагогу и садился в угол, казалось, что это тень, а не человек. В базарный день впервые за долгие годы он не вышел из дома. «Что с тобой, муж мой?» — спрашивала у него Мотиха. А он отвечал: «Ничего, все в порядке». Она послала за лекарем, но что мог тут сделать лекарь? Его травы не помогали. Как-то посреди бела дня Мотя пошел в спальню и лег в постель. «Что у тебя болит?» — спросила Мотиха. И он ответил: «Ничего». — «Почему же ты лежишь в постели, как больной?» — «У меня больше нет сил». — «А откуда им взяться, если ты ешь как птичка?» — «У меня нет аппетита».
Что тут скажешь? Все видели, что с Мотей дело плохо. Он таял как свеча. Мотиха хотела поехать в Люблин и привезти доктора оттуда, но он запретил ей. Она начала плакать и причитать: «Ты не подумал о том, что станет со мною? С кем я останусь, если ты уйдешь?» А Мотя ответил ей: «Твой второй муж будет большим». «Негодяй! Убийца! — закричала она. — Мне не нужен никакой великан, мне нужен ты. Зачем ты так мучаешь меня? Ну, подумаешь, я сказала эту глупость. Но ведь это же было в запале. Ты — мой муж, мое дитя; ты для меня — весь мир. Без тебя моя жизнь не будет стоить и горстки пепла». Но все, что он сказал ей, это: «Я — высохшая ветка. А с ним у тебя будут дети».
Если бы я захотела рассказать вам эту историю во всех подробностях, мне понадобился бы не один день. Мотю постарались вразумить самые уважаемые жители города. Пришел даже раввин. «Что это еще за глупости, — сказал он больному, — этот мир создан Богом, а не человеком». Но Мотя притворился, что не понял этих слов. Когда Мотиха увидела, что ничего не помогает, она решила устроить скандал и выгнать Менделя из дома. Но Мотя не позволил ей. «До тех пор, пока я еще дышу, — сказал он, — я здесь хозяин. И мне нужен помощник».
Тем не менее, спал помощник теперь на постоялом дворе. Но с утра всегда возвращался в дом и занимался делами. Теперь все было в его руках: деньги, ключи — все, вплоть до последнего зернышка. Мотя никогда не записывал своих расходов, а его помощник завел огромную книгу, куда заносил каждый потраченный грош. К тому же он оказался скрягой. Новый хозяин следил за каждой крошкой. Женщина кричала: «Ты здесь чужак, это не твое дело. Убирайся ко всем чертям. Бандит, убийца, разбойник с большой дороги!» Но он всегда отвечал ей одно и то же: «Если твой муж уволит меня, я уйду». И все, больше ни слова, только сопел, словно медведь какой.
Летом, когда было тепло, малыш Мотя еще изредка вставал с постели и выходил на улицу. Он даже постился на Йом Кипур. Но после Суккота дела пошли хуже. Жена привезла к нему доктора из Замосцья, но тот ничего не мог сделать. Тогда она обратилась к старухе-ворожее, обмерила фитилем могилу, залила фитиль воском и поставила эту свечу в синагоге, как та и велела, отправила вестника к святому праведнику, но Мотя по-прежнему слабел день ото дня. Он лежал в постели и смотрел в потолок. У него не осталось даже сил надевать по утрам талес и филактерии, а без этого не могли подействовать никакие молитвы. Он почти ничего не ел, так, ложку овсянки с утра да под вечер. Не читал Благословения над бокалом вина в Субботу. Это теперь за него делал большой, приходя из синагоги.