Страница 13 из 48
С самого детства Симмеле любила слушать разные истории. Мать часто успокаивала ее таким образом, а реб Танчем всегда перед сном рассказывал дочери что-нибудь интересное. Главным героем почти всех историй был его старинный приятель — реб Зорах Липовер из Замосцья. Половина Польши знала его как человека столь же богатого, сколь и набожного. Его жена, Эстер Крейндель, тоже происходила из очень состоятельной семьи. Симмеле нравилось слушать истории о дружной жизни супругов, их богатстве и примерных детях.
Однажды Меир Зиссл пришел к обеду домой и сказал, что жена Зораха Липовера умерла. Услыхав это имя, Симмеле широко распахнула глаза: оно перенесло ее в прошлое, в Крашник, к отцу, в те времена, когда у нее были собственная комната, кровать с двумя мягкими подушками и накрытый покрывалом сундук для белья, а служанка то и дело приносила ей разные лакомства с кухни. Теперь же она сидела в этой грязной комнатенке, одетая в рваное платье, в стоптанных башмаках, с перьями в волосах, немытая, среди кричащих братьев и сестер, готовых в любой момент подстроить ей какую-нибудь гадость. Узнав о смерти Эстер Крейндель, Симмеле закрыла лицо руками и горько заплакала. Девочка и сама не знала, плачет ли она из-за судьбы Эстер Крейндель или из-за своей собственной, оплакивает ли то, что привыкшее к неге тело женщины скоро съедят черви, или то, что ее жизнь пришла к такому печальному концу.
2
Когда Симмеле спала одна на лавке, дети Меира Зиссла постоянно тормошили ее, поэтому Рейтца иногда брала дочь к себе в постель. Это было не слишком хорошо, ведь Меир Зиссл часто приходил к жене по ночам, и девочка хоть и не понимала до конца, что происходит, но вынуждена была притворяться спящей.
Как-то раз, когда Симмеле лежала с матерью, Меир Зиссл вернулся домой со свадьбы пьяным. Опустить падчерицу на лавку он не мог, Рейтца с вечера разложила там мокрое белье, но желание его было столь велико, что он попросту взял да и скинул девочку за печь, на какие-то тряпки. Симмеле заснула, но вскоре проснулась от сильного храпа отчима. Чтобы согреться, она натянула на себя половик и вдруг услышала какой-то странный звук, словно кто-то царапал по доскам. Повернувшись, она с удивлением обнаружила, что стена рядом с ней вдруг начала светиться. Ставни были закрыты, огонь в печи погашен, лампа не горела. Что бы это могло быть? Симмеле задрожала от страха, а кольца света то расширялись, то сужались. Внезапно из сияния начали проступать черты лица: сперва лоб, затем глаза, нос, подбородок, шея. Это была женщина! Когда она начала говорить, слова ее походили на те, какими написана Библия.
— Симмеле, дочь моя, — сказал голос, — знай, что я Эстер Крейндель, супруга реб Зораха Липовера. Мертвым не положено прерывать свой сон, но мой муж так убивается, потеряв меня, что и я не могу пребывать в мире. Хотя тридцать дней траура уже прошли, но он по-прежнему оплакивает меня. Если бы я могла одолеть смерть, я бы вернулась. Но мое тело погребено под семью футами земли, а глаза уже выгрызли черви. Поэтому я, дух Эстер Крейндель, решила найти себе новое тело. Так как твой отец, реб Танчем, был почти что братом моему Зораху, я выбрала тебя, Симмеле. Ты ведь мне не чужая, мы почти родственники. Я войду в твое тело, и ты станешь мною. Не бойся, ничего плохого с тобой не случится. Утром ты проснешься и объявишь всем о том, что произошло. Злые люди попытаются помешать тебе, но я буду здесь. Слушай меня внимательно, Симмеле, ты должна будешь выполнить все, что я тебе скажу. Поезжай в Замосцье к моему бедному мужу и будь ему хорошей женою. Будь верна ему, как я была верна все сорок лет. Зорах может сначала не поверить, что я вернулась, но я дам ему знак, и он не будет сомневаться. Ты должна поторопиться, а иначе он может умереть от тоски. Когда же, прости, Господи, придет твое время, мы обе будем скамеечками у ног нашего мужа в Раю. О меня он обопрет правую ногу, а о тебя левую; мы будем как Рахиль и Лия; мои дети станут твоими. Так, будто бы они вышли из твоей утробы…
Эстер Крейндель продолжала и рассказывала о реб Зорахе такие вещи, которые могла знать только его жена. Она говорила до тех пор, пока в курятнике не закричали петухи и последние лучи луны не исчезли из щелей в ставнях. Затем Симмеле почувствовала, как что-то твердое, словно горошина, проникает ей в ноздри и поднимается к мозгу. На какую-то долю секунды девочку пронзила острая боль, но она быстро прошла, и Симмеле почувствовала, как растут ее ноги и руки, увеличиваются грудь и живот. Изменились даже и ее мысли — теперь это были мысли жены, матери, бабушки, которая должна управляться с большим хозяйством. Все это было так удивительно! «Вручаю себя в руки Твои», — пробормотала Симмеле и быстро заснула. Эстер Крейндель оставалась с нею до самого пробуждения.
3
Обычно Симмеле вставала позже всех, но тем утром она проснулась вместе с остальной семьей. Сводные братья и сестры, увидев ее лежащей за печью, начали смеяться, брызгаться водой, щекотать ей пятки соломинкой. Рейтца прогнала их. Симмеле села, улыбнулась и прочла «Благодарю Тебя!». И хотя не принято подавать с утра молодой девушке кувшин для омовения, она попросила у матери воды и тазик. Рейтца только пожала плечами. Когда Симмеле оделась, Рейтца протянула ей кусок хлеба и кружку цикория, но та ответила, что хочет сначала помолиться, и набросила на голову субботний платок. Меир Зиссл следил за поведением приемной дочери с нескрываемым удивлением. Симмеле начала читать из молитвенника, раскачиваться, бить себя кулаком в грудь, а после слов: «И принесет мир» даже сделала три шага назад. После этого вымыла руки и прочла Благословение. Дети носились вокруг, кричали и гримасничали, но она только ласково улыбнулась им и сказала: «Пожалуйста, дети, дайте мне помолиться». Самую младшую девочку она поцеловала, мальчика потрепала по щеке, а старших заставила высморкаться в свой передник. Рейтца не могла поверить своим глазам, а Меир Зиссл качал головой.
— Что случилось? Я с трудом узнаю девочку, — наконец сказал он.
— За ночь она словно бы повзрослела, — заметила Рейтца.
— Превратилась в набожную Йентель, — закричал самый старший из мальчиков.
— Симмеле, что случилось? — спросила Рейтца.
Девочка ответила не сразу, спокойно пережевывая хлеб. Такая медлительность прежде была ей вовсе не свойственна. Проглотив последний кусочек, она сказала:
— Я больше не Симмеле.
— А кто же ты? — удивился Меир Зиссл.
— Я — Эстер Крейндель, жена реб Зораха Липовера. Прошлой ночью в меня вселилась ее душа. Отвезите меня в Замосцье к мужу и детям. Зорах скучает по мне. Да и дому нужна хозяйка.
Старшие дети чуть не лопнули со смеху, а младшие стояли, ничего не понимая. Рейтца побледнела. Меир Зиссл схватился за бороду и сказал:
— В девочку вселился диббук.
— Нет, не диббук, а святая душа Эстер Крейндель. Она не могла оставаться в могиле, видя, как муж убивается из-за нее. Он забросил свои дела. Удача отвернулась от него. Она рассказала мне все свои секреты. Если вы не верите мне, я могу доказать.
И Симмеле начала пересказывать то, что Эстер Крейндель поведала ей прошлой ночью. Чем больше она говорила, тем сильнее удивлялись Рейтца и Меир Зиссл. Слова Симмеле, ее фразы, манеры принадлежали зрелой женщине, из тех, что привыкли заниматься делами и следить за хозяйством. Она говорила о таких вещах, которые юная девочка не могла знать. Она описала болезнь Эстер Крейндель и то, как врачи сделали ей еще хуже своими таблетками, мазями и кровопусканием.
Соседи узнали обо всем тут же. Какие секреты в городе, где каждый подслушивает у окон и подглядывает в замочные скважины? История быстро распространилась, и у ворот дома Меира Зиссла собралась целая толпа. Когда об этом узнал раввин, он потребовал, чтобы к нему немедленно привели девочку. В его доме уже собрались самые богатые члены общины и самые уважаемые женщины. После того как Симмеле пришла, реббецин закрыла двери, и начался расспрос. Если бы девочка лгала и в нее вселился дьявол или даже она сама была из тех бесстыжих демонов, что прикрываются именами праведников, это быстро выплыло бы наружу. Прошел час, и все убедились, что Симмеле говорит правду. Они знали саму Эстер Крейндель и могли видеть, что девочка не только говорит правду, как та, но и делает те же самые жесты, так же улыбается, наклоняет голову и поправляет платок. Ее манеры были манерами человека, привыкшего к безбедной жизни. К тому же, если бы в нее вселился злой дух, он ругался бы и богохульствовал, а не отвечал бы спокойно и рассудительно на все вопросы. Вскоре мужчины начали подергивать себя за бороды, а женщины ломать руки, поправлять чепцы и стягивать завязки на передниках. Члены похоронного общества, обычно такие спокойные, не могли сдержать слез. Даже слепому было ясно: душа Эстер Крейндель вернулась!