Смилодон

“Вроде осень скоро, за окнами, кажись, август, — Буров посмотрел на кисточки астр, на пики разноцветных гладиолусов, сплюнул и, несмотря на ясный день, нахмурился. — Какой год уже за грибочками не соберусь”. Вспомнил, уж совсем некстати, дом, зеленую, как тоска, старушку “ладу”, черного, как смоль, котяру, шастающего по кошкам через форточку. Где он теперь, на какой помойке…

— Я, господа, покину вас, пойду к водопаду. — У входа в лабиринт, образованный высоким, плотно высаженным кустарником, Мадлена остановилась, с кокетливой улыбочкой поправила прическу. — Сражайтесь без меня. — Сорвала игольчатую астру, игриво посмотрела на Бурова и громко, чтобы слышал шевалье, сказала: — Так не забудьте, князь, после ужина у нас занятия. — Воткнула астру за корсаж, сделала реверанс и медленно пошла прочь, блистая грацией, осанкой и роскошными формами.

— Прошу, князь, — не обращая на Мадлену ни малейшего внимания, Анри ступил на узкую дорожку и бочком, чтоб не задевать плечами ветки, начал углубляться в дебри лабиринта. Впрочем, не такие уж и запутанные — скоро заросли раздались и показался просторный павильон, перед которым была устроена площадка для игр.

Только развлекались там не в мяч, не в волан и не в бильбоке — куда активнее. Звонко встречались скрещивающиеся клинки, раздавались резкие, на выдохе, крики, сталь со свистом рассекала воздух, дробно гремела, ударяясь о толстую, стеганую кожу. И под эти завораживающие звуки битвы сходились, парировали, делали выпады и переводы в темп двое фехтовальщиков в проволочных масках — один плечистый, мощный, как скала, другой на редкость стройный, изящный, двигающийся с проворством голодной ласки. Клинки отбрасывали блики, из-под притоптывающих ног летел песок. Кварты, терсы, рипосты и финты сыпались, как из рога изобилия. Еще, еще, еще. Наконец фехтовальщики сняли маски. Один из них оказался мужчиной с грубыми чертами лица, а его спарринг-партнером — вот это сюрприз! — Лаурой Ватто. Без своей накидки, с рыжими волосами, перетянутыми черной лентой, она смотрелась обворожительно. Неясно было только, как у нее с бюстом — из-за стеганого, закрывающего тело от паха до подбородка кожаного нагрудника. Ну да ничего, когда-нибудь да снимет.

— А, это вы, несгибаемый клинок Парижа! — Лаура повернулась к Анри, и тот мгновенно подобрался, опустил глаза, с готовностью склонился в почтительнейшем полупоклоне:

— Да, мадам. Отличная ассо , мадам. Особенно была хороша последняя фланконада в кварте.

— А что это, Лаура, вы, оказывается, не девушка? — Буров из чувства мужской солидарности, несколько развязно подмигнул Анри: — Вот уж не подумал бы.

— В зависимости от обстоятельств, князь. Все определяется ими. Иногда я бываю мужиком, с вот такими яйцами, — Лаура тонко улыбнулась, показав, с какими именно, и кинула индифферентный взгляд на своего партнера по фехтованию: — Вы свободны, Бернар, благодарю вас. — Потом с привычной ловкостью сняла нагрудник и вместе с эспадроном, перчатками и шлемом небрежно протянула все это Анри. — Кузен, будьте так любезны, отнесите в павильон. Я не задержу их сиятельство.

С бюстом у нее было все в порядке. Даже более того.

— А я-то полагал, что вы все время проводите с графом Орловым, — Буров подождал, пока Анри отойдет, деликатно кашлянул и закончил мысль: — И днем, и ночью.

— Да что вы, князь, зачем ему какая-то там бедная племянница маркиза? Я просто иногда сопровождаю его в поездках. Как говорится, гусь свинье не товарищ, — Лаура улыбнулась еще обворожительнее и подошла к Бурову вплотную. — А с вами, князь, мы подружимся. Ваша лопата произвела на меня неизгладимое впечатление. Люблю, когда черенок длинный, а копают глубоко и долго.

Подмигнула, развернулась и нырнула в кусты, оставив Бурова в облаке духов и в некотором недоумении. Похоже, первый зам-то у резидента женщина. Очень привлекательная и далеко не дура. Та еще секретутка… С фланконадой в кварте… Вот так, сплошные шпионские страсти плюс эмансипация и матриархат. Ну и ну… А с другой стороны, почему бы и нет. На росийском-то троне тоже баба. И тоже далеко не дура. Так, занятый своими мыслями, Буров вынырнул из облака духов, пересек площадку и вошел в павильон. В сущности, это был зал для занятия фехтованием: затоптанный пол, скамейки по периметру, побеленные стены, увешанные масками, оружием, нагрудниками и мишенями. Правда, в одном углу фехтовальную гармонию грубо нарушал боксерский мешок, как сразу же заметил Буров, повешенный неграмотно и годный лишь для отработки малоэффективных низкоскоростных ударов, каковые хотя и сбивают с ног, выворачивают скулы, но костей, увы, не дробят.

— Прошу вас, князь, раздевайтесь, — шевалье живо снял камзол, бархатный жилет, галстук, туфли, парик и вытащил корзину с обувью для фехтования. — Надеюсь, вы не брезгливы, князь?

Натянул легкие, на драпе, тапки, пару раз присел, разминая ноги, наклонился с посредственной гибкостью и принялся разогревать руки — быстро и бестолково вращать ими наподобие мельницы. Не понимая, что суставы надо сначала прочувствовать, а уж потом нагружать.

“Давненько я не брал в руки шашек”, — сам себе соврал Буров, тоже снял парик, одежонку и выбрал тапки поцивильней — хвала Аллаху, что не белые, хотелось бы надеяться, что без грибка. Резко выдохнул, настраивая психику, сразу же расслабился, потряс конечностями, мысленно замкнул “круг внимания”. Махать руками до посинения не стал.

— Будем работать, как говорят англичане, в презервативах , князь? — Анри наконец утихомирился, зверски выпятил челюсть и захрустел суставами, разминая пальцы. — Я привез из Лондона две пары отличных кожаных муфт .

“В презервативах лучше бы не сейчас”, — Буров ухмыльнулся, вспомнил — нет, не Мадлену — Лауру Ватто, мотнул отрицательно головой.

— Давайте-ка, шевалье, оставим муфты женщинам. На улице, увы, в ход идут голые кулаки. И большая просьба — не выдавливать глаза, не кусаться, не щипаться и не пинать в пах, мы все-таки в зале. Во всем же остальном — к вашим услугам. Нападайте же, шевалье, вперед!

Дважды упрашивать Анри не пришлось. Он сделал страшное лицо, принял боевую стойку и, размахивая руками, попер на Бурова, как на буфет, открыв при этом пах и “подарив” опорную, выдвинутую вперед ногу. Во всем же остальном — орел. Антей, Геракл, воплощение мужских достоинств. Однако Буров обошелся с ним сурово, правда, вследствие врожденного человеколюбия без кастрации, но и без пощады, с мощной концентрацией.

— Ох!

От сильного пинка в бедро шевалье застыл, потом опустился на колено и, словно гладиатор в цирке, изумленно глянул снизу вверх.

— Это что ж такое-то, а?

— Ничего, ничего, бывает, — успокоил его Буров и резко, словно выстрелил, ударил кулаком о ладонь. — Ну-ка, попробуем еще раз. Только колени вы уж держите поплотнее…

И опять попер Анри — сумбурно, бестолково, размашисто, не работая ни тазом, ни головой. О том, что существуют подхлест, концентрация, ритм, темп, защита телом, он даже не подозревал. Знай молотил кулачищами воздух, неправильно дышал и все не переставал изумляться: как снова не достал? Опять? Опять? А как тут попадешь, если работаешь со “звонками” — перед ударом ногой опускаешь локти и замахиваешься по-деревенски — не телом, а рукой. Да еще глазами показываешь директрису атаки. В общем, посмотрел Буров на этот театр одного актера, жутко заскучал да и приласкал Анри по бицепсу и по голеностопу. Причем опять-таки дозированно, в четверть силы, с тем чтобы не травмировать, а отключить. И с левой стороны, дабы было чем ложку держать. Не звери все-таки — люди.

Наступила тишина. Некоторое время Анри просто сидел на полу, баюкая подраненную руку. Потом он помассировал подраненную ногу, встал и в какой-то странной задумчивости воззрился на Бурова: