Прокаженный

Рассказчица строго посмотрела на экскурсанта в тюбетейке, пытающегося погладить каменную бабу.

— Так вот, «табу» — это слово из языка древних полинезийцев, оно означает абсолютный запрет. Даже непреднамеренное его нарушение приводило в действие определенные физиологические механизмы в человеке, могло вызвать так называемую «вуду-смерть». Например, житель Огненной земли наткнулся на лакомый кусочек и съел его. Но, узнав, что это были остатки трапезы вождя, понял, что преступил табу, и психологически настолько подготовил себя к неизбежной, по его понятиям, смерти, что действительно умер.

Румяное лицо лекторши приняло скорбное выражение, она вздохнула и, ловко крутанув полутораметровую указку, стала сворачивать вводную часть.

— На подобных суевериях, полном отсутствии материалистического понимания устройства мира основана и древняя магия. К примеру, в Австралии самый известный магический прием — это кость, направленная в сторону невидимого врага, действие сопровождается песней смерти. У древних обитателей европейской территории для аналогичных целей употреблялись начальнические жезлы из камня или рога, у северных народов — предметы, называемые по-эскимосски по-гаматаны. В нашем музее они представлены в достаточном количестве. — Лекторша рассекла указкой воздух и многозначительно постучала по стеклу.

— Здесь же имеется жезл знаменитого саамского шамана Риза с Ното-озера. По поверью, он был так зол и страшен, что лопари боялись хоронить его, а эта реликвия из бивня мамонта, покрытая загадочными знаками, якобы досталась ему от самого владыки ада Рото-Абимо. Именно благодаря ей, если верить легенде, и приобрел нойда свое необыкновенное могущество. Ну что ж, давайте пойдем дальше…

Лекторша вдруг в растерянности опустила указку и уставилась на странного экскурсанта. Он был высоким и широкоплечим, одет в драповое, широко распахнутое пальто, а его криво улыбающееся, ассимет-ричное лицо с глазами, скошенными к носу, было страшно. Не обращая ни на кого внимания, он оттолкнул лекторшу в сторону и, одним ударом локтя разбив толстое закаленное стекло, схватил посох лопарского шамана, после смерти, говорят, превратившегося в страшного упыря-равка.

Оправившись от шока, дама-экскурсовод пронзительно закричала:

— Эй, товарищ! Товарищ!.. — и с указкой наперевес бросилась следом, однако, получив удар рукой наотмашь по лицу, замолчала и тихо залегла.

Престарелая смотрительница зала, будучи, видимо, все-таки младше большинства экспонатов, вышла наконец из ступора и, нажав тревожную кнопку, принялась оказывать лекторше первую медицинскую помощь. А подтянувшиеся милицейские сержанты резво кинулись в погоню.

Однако, достигнув выхода, они увидели непонятное — их сослуживцы без всяких разговоров отдали похитителю честь, вытянулись и беспрепятственно позволили уйти. На вопрос коллег: «Какого хрена?» — коротко ответили: «А ни хрена». Оказалось, что у хулигана в пальто, помимо комитетской ксивы, имелось предписание, запрещавшее его задерживать и осматривать. Так что не милицейское это дело — пусть катится себе колбаской по Малой Спасской…

Тем временем зомбированный чекист не торопясь уселся в «Волгу» и, протянув добычу аспиранту, затих.

— Эх, капитан, никогда ты не будешь майором. — Титов ухмыльнулся, бережно упрятал шаманский жезл на груди и скомандовал водителю:

— Коля, давай.

Вновь подъехав к немецкому консульству, машина остановилась. Капитан, внезапно вздрогнув, крутанул головой и как ни в чем не бывало напористо спросил:

— Вы уверены, что все прошло нормально?

— Конечно. — Титов незаметно поправил за пазухой жезл. — Клиент, как и было приказано, все забыл начисто.

Капитан рассеянно посмотрел в его сторону, потом встрепенулся и всю дорогу до института просидел молча. Заехали в наружный периметр, и голос Рото-Абимо в голове аспиранта начал слабеть, зато майор Кантария констатировал громогласно:

— Молодец, старший дал отличный отзыв! — И, вторично за нынешний день похлопав Титова по плечу, довез его в лифте до «красного» этажа, лихо подмигнул и с миром отпустил. — Иди отдыхай.

«Спасибо вам, товарищ майор, спасибо. Я убью вас небольно, так и быть, потрошить не стану…» —Миновав массивную, сразу же захлопнувшуюся железную дверь, Титов очутился на замкнутом в кольцо уровне, где жили операторы. Порядки здесь были простые и запоминающиеся — свободное передвижение только в пределах установленной зоны, за первое нарушение — месячный карцер, за последующие — лоботомия. Если женщина-оператор беременела, ей делали аборт, а потом стерилизацию. Зато для законопослушных предусматривались всевозможные льготы, поощрения и перспектива освобождения, хотя в эту сказку никто и не верил. Каждый понимал — живым отсюда не выйти…

«Да, да, потрошить не стану, просто сломаю позвоночник…» — Аспирант быстро прошел вдоль красной бетонной стены, толкнул запиравшуюся только централизованно, на ночь, дверь и очутился в своей комнате. Это было стандартное пятиметровое помещение камерного типа — искусственный свет, железная койка, стеллаж с проверенным чтивом. Включив погромче льющуюся из репродуктора галиматью, аспирант взял с полки какую-то балладу о цементе и, усевшись за стол таким образом, чтобы в телекамеру попадала только его спина, вытащил из-за пазухи жезл саамского нойды.

Он сразу понял, что заклинание на его поверхности музейные деятели прочесть не смогли. Стоило только воспользоваться им, как пожелтевший стержень из бивня мамонта распался и на ладони аспиранта оказался огромный золотой клык.

Он почувствовал холодную тяжесть металла, и его переполнила рвущаяся наружу энергия. В ушах, невзирая на блокировку, знакомый голос загрохотал: «Сегодня, сегодня, сегодня».

Ему неудержимо захотелось вскочить на ноги и в исступлении закричать: «Да, повелитель, да, я сделаю это!» Однако, справившись с собой, он спрятал клык за пазуху и, дождавшись сигнала на полдник, направился в столовую.

Надо отдать должное, кормили здесь прилично, видимо, сказывалась специфика ведомства. Назвав свой номер, аспирант получил из «амбразуры» поднос с творожной запеканкой, парой бутербродов с копченой колбасой и чашкой хорошего чая.

Однако мысли его были далеки от еды.

— Не возражаете? — спросил он у знакомой блондиночки из отдела телекинеза, устроился рядом и посмотрел по сторонам. В столовой сразу повисла тишина — все замерли, будто превратились в восковые куклы. В руках аспиранта блеснул золотой клык, и, вонзив его в сердце белобрысой соседки, он принялся вычерчивать ее кровью на бетонном полу понятные только ему одному знаки.

Где-то далеко заревела сирена, послышался топот бегущих ног, и в дверь забарабанили сапогами и прикладами. Однако она не поддавалась, а Титов голосом звучным и протяжным принялся нараспев произносить непонятное на древнем забытом языке. С диким криком он вырвал сердце из лежавшего в кровавой луже тела, высоко поднял его над головой и, вытянувшись от напряжения в струну, что-то громко и повелительно произнес.

В ответ раздался громовой смех. Зарывшийся намного этажей под землю лабораторный корпус вздрогнул, и в пространстве тонких сфер начал стремительно расти чудовищный, бешено вращающийся смерч. Постепенно его сумасшедшая круговерть замедлилась, и он превратился в исполинский черный гриб, от которого потянулись похожие на щупальца отростки.

Вздрогнул майор Кантария, не понимая причину странного томления в своем по-богатырски здоровом теле, зам по науке, чувствуя, как на мозг наваливается темная пелена, непонимающе затряс головой, а очкастый полковник, ощущая чужую волю, в отчаянном усилии сжал зубы, но тщетно.

На другом конце города Ленька Синицын вдруг загоготал радостно, и конопатая, уже отъевшаяся харя расплылась в широкой, торжествующей улыбке.

Лохнов неловко застегнул запонку и посмотрел на часы:

— Ну что, пошли?

Майор проследовал за ним на второй этаж, где в небольшой уютной буфетной, из окон которой виднелся еще заснеженный речной откос, их накормили комплексным энкавэдэшным обедом для высшего командного звена.