Страница 85 из 142
Вернувшись с обедни, Мета была очень удивлена неожиданной переменой в комнате: всё было прибрано и принаряжено, как перед одним из трёх больших праздников. Она и в мыслях не допускала, что её всегда такая прилежная мать может среди бела дня сидеть без дела, сложив на коленях натруженные руки. Не успела Мета спросить о причине такой метаморфозы, как неудержимый поток красноречия вырвался из материнских уст. В ярких красках она принялась расписывать дочери будущее счастье, каким только оно могло представиться её воображению.
Мать ожидала от целомудренной Меты, что её щёки покроются краской стыдливости, возвещающей впервые зародившуюся любовь, и, полная безропотного смирения, она покорится материнской воле, ибо в прежние времена, когда совершались брачные сделки, девушек не спрашивали об их склонностях, даже если они были княжескими дочерьми. При выборе законного супруга, они голоса не имели, и перед алтарём могли себе позволить произнести лишь одно единственное слово «Да».
Но мать Бригитта глубоко заблуждалась. Прекрасная Мета от такого неожиданного известия не покраснела как роза, а побледнела как лилия. Внезапное головокружение затуманило её сознание, и она без чувств упала в материнские объятия. Мать побрызгала на лицо дочери холодной водой. Когда Мета пришла в себя, слёзы неудержимым потоком вдруг хлынули из её глаз, словно несчастную девушку постигло большое горе. Догадливая женщина поняла, что сватовство не встретило отклика в метиной душе, и это её очень удивило. Ни просьбы, ни увещевания — не упускать из-за глупого упрямства и своенравия такой счастливый случай, не помогали: Мета была уверена, что брак, на который её сердце не даёт согласия, не может принести счастье.
Споры между матерью и дочерью продолжались несколько дней, с раннего утра и до поздней ночи. Между тем срок, когда мать Бригитта должна была объявить о своём решении, приближался. Гигантская восковая свеча для святого Христофора, которой не постыдился бы и король Ог из Васан,[192] если бы она как свадебный факел светила во время его бракосочетания, была уже готова и разукрашена живыми цветами, являя собой прекрасный светильник. Но, видно, святой за всё это время ничего не сделал для своего клиента, ибо сердце Меты оставалось для Пивного Короля запертым на замок. Слёзы не просыхали у неё на глазах. Материнские уговоры так угнетали её, что она заметно похудела и поблекла, как цветок от удушливой солнечной жары. Тайная скорбь грызла её сердце. Мета наложила на себя строгий пост и в течение трёх дней у неё не было ни куска хлеба во рту, ни капли воды на сухих губах. Сон бежал из её глаз. Обессиленная, чувствуя приближение смерти, она пожелала принять последнее соборование.
Когда добрая мать увидела, как колеблется опора её надежд, угрожая лишить её сразу и капитала и процентов, то ещё раз тщательно всё обдумав, она решила, что, пожалуй, благоразумнее отказаться от голубой мечты и добровольно уступить дочери.
В назначенный день явился расторопный вдовец, в полной уверенности, что его небесный поверенный в делах всё как надо устроил и привёл в надлежащий порядок, но, вопреки ожиданию, он получил полный отказ, высказанный, правда, в очень мягком и подслащённом тоне, по вкусу, однако, напомнивший ему полынную водку с сахаром. Он легко примирился с судьбой и огорчился не больше, чем если бы расстроилась его пивная торговля. Собственно, у него не было никакой причины обижаться. Его родной город никогда не испытывал недостатка в любезных дочерях, подобных непревзойдённым красавицам на эскизах Соломона. Поэтому, несмотря на неудавшееся сватовство, пивовар целиком положился на своего постоянного небесного покровителя, который на этот раз так усердно ему служил, что не прошло и месяца, как обещанная свеча была торжественно воздвигнута перед алтарём святого Христофора.
Мать Бригитта извлекла из чулана выдворенные орудия производства, привела их в действие, и всё опять пошло своим чередом. Мета скоро вновь расцвела, много и охотно работала и не пропускала ни одной мессы. Мать, напротив, не могла скрыть глубокого сожаления о крушении своих жизненных планов и погибших надеждах. Она стала ворчлива, угрюма и подавлена. Особенно её мучило дурное настроение в день свадьбы Пивного Короля. Когда свадебный поезд под звуки городского оркестра из барабанщиков и флейтистов направлялся в церковь, она вздыхала и причитала, как в тот скорбный час, когда ей принесли роковую весть о гибели мужа в волнах вздыбившегося моря, поглотившего его вместе с кораблём и всем грузом.
Мета смотрела на шествующую мимо пышную свадебную процессию с величайшим равнодушием. Даже прекрасный наряд невесты, драгоценные камни в миртовом венке и девять рядов крупного жемчуга вокруг её шеи не произвели на неё никакого впечатления, что было весьма удивительно, если даже обычный чепчик из Парижа или блеск какой-нибудь модной мишуры очень часто нарушали довольство и покой всего прихода. Только сердечная печаль матери беспокоила нежную дочь, застилая туманом весёлый блеск её глаз. Тысячью ласк и маленьких услуг Мета старалась подольститься к ней, и это настолько ей удалось, что скоро добрая мать стала такой же разговорчивой, как и прежде. Вечером, в день свадебного торжества, она сказала дочери:
— Ах, дитя моё, в этом радостном свадебном шествии ты могла бы сейчас быть в первой паре. И это было бы лучшей наградой матери за все её труды и заботы. Но ты пренебрегла своим счастьем, и, видно, я не доживу до того дня, когда жених поведёт тебя к алтарю.
— Дорогая матушка, — отвечала Мета, — если мне Небом предназначено идти к алтарю, то вы ещё украсите мой венок. Я верю, ещё придёт настоящий жених, которому моё сердце скажет «Да».
— Дитя моё, кто же согласится взять в жёны девушку без приданого. В наши дни молодые люди очень привередливы и сватаются, чтобы стать счастливыми, но не осчастливить. К тому же, твоя звезда не сулит тебе ничего хорошего. Ты родилась в апреле. Посмотри, что сказано в календаре: девушки, родившиеся в этом месяце, красивы, стройны, влюбчивы, но с изменчивым характером; им следует опасаться за свадебный венок и, если явится хороший жених, не упускать своего счастья. Это точь-в-точь о тебе сказано! Жених был и не придёт опять, — ты упустила его.
— Ах, не думайте о том, что сказала звезда. Моё сердце укажет человека, который пожелает взять меня в жёны, будет уважать и любить меня; если же мы не найдём друг друга, я буду кормиться трудами своих рук рядом с моей доброй матушкой, помогать вам и, когда придёт время, ухаживать за вами в старости, как и подобает скромной дочери. Но коль скоро я встречу человека милого моему сердцу, благословите мой выбор, если хотите, чтобы ваша дочь была счастливой на этой земле, и не спрашивайте, богат ли он, знатен и достоин ли уважения, — был бы он только хорошим и честным, любил меня и был бы любим мною.
— Ах, доченька, что даст тебе эта любовь? Кусок хлеба да немного соли.
— Дружба и согласие приправят хлеб с солью радостным наслаждением жизнью.
Содержательный разговор о хлебе с солью продолжался до поздней ночи, пока были ещё слышны скрипки на свадебном пиру. Необычайная умеренность в желаниях скромной Меты, готовой, несмотря на её красоту и молодость, довольствоваться лишь малой толикой счастья, навела мать на мысль: уж не вздумала ли и впрямь её дочь ограничить себя в будущем хлебом и солью, и не компаньон ли по торговле льном, — сосед из узкого переулка, всему виной. Никогда раньше она не думала, что этот бездельник может стать тем деревом, что пустит корни в сердце достойной любви Меты и смотрела на него, как на дикое вьющееся растение, обвивающее каждый ближайший кустик.
Сделанное открытие доставило ей мало радости, но она не подавала виду, что догадывается о тайном увлечении дочери. Придерживаясь строгой морали, мать Бригитта сравнивала девушку, позволившую любви свить гнездо в своём сердце, не дожидаясь торжественного благословения, с источенным червями яблоком, которое может обмануть глаз, но не доставит наслаждения, и поэтому место ему только где-нибудь на полке в шкафу, где на него мало кто обратит внимание. Она совсем потеряла надежду когда-нибудь снова выбраться из нужды в родном городе и, покорившись судьбе, молча переносила то, что, как ей казалось, нельзя уже изменить.
[192]. См. книгу Моисея 21, 33