Страница 60 из 142
Эта мысль терзала чувствительное сердце графини. Душа Ютты скорбела, и слёзы заливали ее нежные розовые щёки. Кроткого супруга искренне трогала печаль любимой мечтательницы.
— Чистая любовь, — ласково утешал он её, — неизменна, и две любящие, связанные браком души не разъединит даже великая пропасть между Небом и Землей. Наша клятва неразрывно связала нас, и на том свете она останется нерушимой. В доказательство этому, я обещаю вам, и порукой тому моя совесть и рыцарская честь, что если, сохрани боже, смерть вырвет вас у меня, то даже мысль о другой любви не придет мне в голову, и того же я ожидаю от вас, в случае если я первым уйду из этого мира. И коль скоро после моей смерти станет возможным для меня возвращение в этот мир, мой бесплотный дух, оставаясь верным нашему союзу, напомнит вам обо мне. Поклянемся же, дорогая супруга, что брачный союз навеки скрепил наши сердца и души.
Эти слова были так созвучны романтическим представлениям графини, заимствованным из туманных догматов церкви о состоянии разлученных душ, словно они исходили из ее собственного сердца. Она нашла большое утешение и успокоение в том, что ее любовь сохранится и на том свете, и охотно поклялась не вступать во второй брак в случае смерти супруга.
В знак нерушимости этого брачного договора, графиня сплела из шелковых нитей двух цветов, зеленого и черного, — цветов надежды и печали, — два неразрывных узла любви, символизирующих неизменную любовь до загробного свидания с умершим того из супругов, который переживет другого. Один, для мужа, она как брелок прикрепила к его графской цепи, а другой, для себя, заключила в украшавший её лебединую грудь золотой медальон, в виде сердца.
Вскоре после этого граф Генрих, очень любивший праздники и развлечения, дал обед, на котором он, как всегда, от души веселился и шутил с гостями. Арфисты и скрипачи старались изо всех сил. Всё в Халлермюнде дышало радостью и весельем.
Но едва нежная Ютта собралась в паре с мужем открыть веселым танцем бал, как раздались торжественные звуки трубы. Вслед за тем в замке появился герольд и потребовал, чтобы его выслушали.
Граф тотчас же призвал всех прекратить шум и приготовился выслушать известие, которое привез суровый человек в воинских доспехах.
Графиня побледнела от страха. Сердце ее тревожно забилось в груди. Появление герольда показалось ей предвестием беды, таким же, как совиный крик или карканье ворона. Она предчувствовала, что он привез любимому супругу весть о начале войны или вызов на поединок, но, увидев на груди вошедшего в зал герольда герб своего дома, немного успокоилась.
Посланец почтительно склонился перед графом и, поприветствовав его, начал свою речь:
— Граф Герхард Ольденбургский, ваш шурин и союзник, призывает вас, следуя рыцарскому долгу, через три дня, считая с сегодняшнего, прийти ему на помощь и поддержать его вашей сильной рукой, а также конями и людьми, в военном походе против штедингцев, отказавших ему в повиновении. Если вы окажете ему эту братскую помощь, он со своей стороны будет рад оказать вам взаимную услугу.
Граф Генрих не долго раздумывал над ответом. Он приготовил богатые подарки и, передав их герольду, отпустил его, а сам немедленно покинул танцевальный зал.
Вмиг храм радости превратился в военный арсенал. Нежные звуки флейт, сопровождаемые аккордами благозвучных арф, сменились устрашающим звоном оружия, а игры и развлечения с появлением герольда прервались, к досаде стройных дам, мечтавших о танцах и новых победах, так же внезапно и с такими же неприятными последствиями, как и большой бал в Тулоне,[133] завершившийся, как известно, потасовкой на стульях. Дворцовые слуги, только что разносившие торты и паштеты на серебряных блюдах и вина в позолоченных бокалах, теперь несли из оружейных камер снаряжение для господина и его дружины: один нес шлем с забралом, другой — бронзовые латы и гибкие набедренники, третий — стальной щит, четвертый — копьё и обоюдоострый рыцарский меч.
Нежная Ютта сама дрожащей рукой украсила шлем супруга черно-красным султаном. То были цвета его герба. Едва забрезжила утренняя заря, оруженосец надел на своего господина бранные доспехи. а шталмейстер подвел к нему боевого коня с гордо выгнутой шеей.
Ах, как плакала, как рыдала, ломая руки, прекрасная графиня, когда любимый супруг горячо обнял ее и в последний раз запечатлел на ее прелестных губках суровый прощальный поцелуй. Глаза Ютты источали потоки слёз, струившиеся по ее прекрасным щечкам, орошая их, подобно росе, что в утренний час опускается на цветущие луга.
Сомкнув руки вокруг шеи супруга, она прильнула к его губам, не в силах вымолвить полное страшного значения слово «Прощай!». Напрасно граф старался прервать тяжелую сцену прощания и вырваться из-под власти горестных чувств.
Графиня вновь и вновь судорожно прижимала его к своему трепещущему сердцу, пока наконец оба не нашли в себе силы сказать друг другу:
С этим грустным прощальным приветом нежная пара рассталась. Сев в седло, граф, со всей своей свитой, немедленно выступил в поход. Удрученный горем супруги, он пришпорил покрытого броней коня, торопясь поскорее выехать на простор весенних полей, где можно было свободно вздохнуть и отвлечься от грустных мыслей. А графиня поднялась на крепостную башню и там дала волю слезам, пока султан на шлеме ее мужа совсем не исчез из виду. Потом заперлась в покоях, наложила на себя строгий пост и стала молить всех святых оказать мужу покровительство, а архангела Рафаила[134] просила всюду сопровождать его, как некогда он сопровождал юного Товия, и быть ему верным телохранителем до тех пор, пока рыцарь не вернется на родину.
У графини был красавец паж, по имени Ирвин, который на торжественных празднествах или по дороге в церковь носил за ней шлейф. Она отправила его с мужем, наказав всюду следовать за своим господином, быть ему верным оруженосцем и ни на шаг не отставать от него. Если же граф в пылу сражения вздумает рисковать жизнью, то скромно напомнить ему, что во имя любви не следует забывать о благоразумии и стремиться к опасности, как это делают отчаянные искатели приключений.
Ирвин помнил наказ прекрасной повелительницы и, как тень, следовал за графом. Отважный герой не противился этому, ибо поклялся супруге внимать предостережениям верного пажа, насколько позволит ему честь и рыцарский долг.
Медленно тянулись дни разлуки. Графиня считала каждый удар часов и радовалась, когда на западе солнце опускалось за горные вершины, думая только о том, что каждый прожитый день приближает ее к желанной встрече. Но течение времени подобно маховику, который не будет вращаться быстрее, сколько бы простой смертный не дул на него, но и не задержится в своем равномерном движении, если дерзкая рука схватит его и попытается остановить.
Точно в назначенное время, — ни часом раньше, ни часом позже, — подошла Пасха, однако, как не сетовала добрая графиня на несправедливую медлительность времени, граф Генрих не возвращался. Пришлось продолжить счет до Троицына дня. Еще пятьдесят долгих дней она должна была ждать, — пятьдесят дней, казавшихся вечностью для сердца, полного тоскливого ожидания.
[133]. В Тулоне на празднике, посвящённом воздухоплаванию, произошёл следующий случай. Во время неудачного эксперимента при поднятии земляной глыбы последняя обрушилась на голову одного угрюмого ирландца. Ирландец, под рукой у которого ничего не было, кроме стула, на котором он сидел, запустил его в дирекцию, производившую опыты. Стул с протестом незамедлительно был послан ему обратно. В воздухе, словно ласточки, замелькали стулья и посыпался град выбитых зубов. Много тогда переломали человеческих ног и ножек у стульев, большой бал, которым должен был закончиться праздник, пришлось отменить.
[134]. Один из семи высших ангелов; сопровождал Товия в Раги мидийские с распиской к Гараилу, которому отец Товия, Товит, дал на хранение десять талантов серебра.