Страница 21 из 142
Итак, истомлённым странникам ничего не оставалось, как запастись терпением. После долгой паузы ключ всё же был найден, но тут, будто нарочно чтобы испытать хладнокровие чужестранцев, произошла новая заминка. Едва дверь в пещеру приоткрылась, как оттуда выскочил большой чёрный с блестящими глазами кот. Хозяйка тотчас же захлопнула дверь и, задвинув засов, принялась бранить обеспокоивших её жилище буйных гостей, из-за которых она лишилась своего любимца.
— Не переступить вам порог этого дома, пока не поймаете моего кота, негодники! — крикнула она.
Три товарища смотрели друг на друга в недоумении, не зная, что предпринять.
— Ведьма, — проворчал сквозь зубы Андиол. — Мало того, что она нас дразнила, так ещё ругается и грозит. Чтобы одна баба дурачила трёх мужчин… Тень Роланда не допустит этого! Давайте сломаем дверь и расквартируемся по-солдатски.
Амарин согласился, но мудрый Саррон возразил:
— Подумайте, братья, что вы хотите сделать. Это может плохо кончиться. Я чувствую, здесь творятся странные вещи. Давайте лучше выполним приказ хозяйки. Если нам хватит терпения, то ей надоест нас дурачить.
Все согласились с ним. Тотчас же на чёрного Кота-Мурлыку была организована охота, а тот умчался в лес и тёмной ночью его не так-то просто было обнаружить, хотя глаза у него и блестели ярко, как глаза любимого кота Петрарки, при свете которых поэт писал свою бессмертную песню Лауре.
Пиренейский кот, так же как и его хозяйка, словно задался целью дразнить трёх странников: то нарочно сверкал глазами, то прятал их, так что его нельзя было обнаружить. Однако хитрый Саррон придумал, как к нему подойти. Он знал толк в кошачьем языке и умел так натурально мяукать, что обманул-таки прятавшегося на дубе лесного отшельника. Не зная в уединённой келье иного общества, кроме хозяйки да нескольких мышей, с которыми он иногда поднимал возню, кот решил поискать поблизости подругу для любовных игр. Он покинул дерево и затянул пронзительную ночную серенаду, какой обычно его собратья нарушают покой спящих, отчего последние вынуждены опрокидывать посуду на этих несносных певцов любви под окнами своих спален.
Едва беглец фальцетом, выводящим любовную арию, выдал себя, как оруженосец из засады настиг его и с триумфом понёс к пещере, оказавшейся на этот раз незапертой. Радуясь удаче, три оруженосца, не выпуская из рук пойманного пената,[41] вошли внутрь. Им нетерпелось познакомиться с хозяйкой дома, но едва они переступили порог, как тут же испуганно отпрянули, увидев перед собой обтянутый кожей скелет высохшей древней старухи. На ней была длинная мантия, а в руке она держала ветку омелы, которой торжественно коснулась беспокойных пришельцев, приглашая их к столу.
На столе был накрыт скудный обед из молочных блюд, жареных каштанов и свежих фруктов. Гостей не пришлось долго уговаривать. Как жадные волки, набросились они на еду, в мгновение ока очистив свои миски, так что всех остатков не хватило бы и одной мышке. Предвидя появление второго блюда, Саррон поторопился утолить голод основательнее своих сотрапезников, предоставив им одним расправляться с ежом, но хозяйка ничего больше не принесла, и он решил, что старуха приберегла это лакомство для себя.
Но вот подошло время устраиваться на ночлег. Хозяйка расстелила на полу тюфяк, набитый испанской шерстью, но для троих здоровых парней он оказался слишком короток и узок, чтобы они могли уместиться на нём. Любитель поспать Амарин заметил это и для общей пользы попросил заботливую хозяйку не забывать, что их трое. Старуха, открыв беззубый рот, с улыбкой прошамкала:
— Не беспокойся, дорогое дитя, третий мужчина не будет спать на полу. У меня широкая кровать, — на ней хватит места и для меня, и для него.
Трое товарищей, приняв эти слова за шутку, обрадовались, что у сердитой старухи хорошее настроение и захохотали во всё горло. Однако Саррон подумал, что старым матронам приходят иногда в голову странные капризы. Долго не раздумывая, — в шутку это сказано или всерьёз, — он вдруг прикинулся сонным и, еле добравшись до тюфяка, занял там, на всякий случай, место, предоставив товарищам продолжать шутить с хозяйкой.
Оба воина не сразу поняли эту уловку, но когда сами собрались последовать его примеру, то торопясь предупредить друг друга и не желая уступать сопернику, пустили в ход кулаки. Старуха спокойно смотрела, как боксёры волтузят друг друга, в то время как хитрец Саррон храпел изо всех сил. Когда же борьба разгорелась, и золотисто-жёлтые локоны, пощажённые сарацинами, устлали пол, она схватила ветку омелы и коснулась ею атлетов… И сразу оба словно окаменели. Как две статуи, неподвижные и безмолвные, стояли они, не в силах пошевелить даже пальцем. Старуха ласково погладила их пылающие щёки сухой холодной, как у мертвеца, рукой и сказала:
— Помиритесь, дети. Слепая ревность только вредит вам. Любой из вас с одинаковым правом может претендовать на моё общество в постели. По обычаям этого дома ни один мужчина не уходит отсюда, не дождавшись своей очереди. Дайте мне согреться в ваших объятиях и ещё раз помолодеть перед смертью.
С этими словами она освободила от чар обоих борцов и попросила их разбудить Саррона. Но как ни старались, как ни расталкивали, ни трясли и ни пинали они своего товарища, — ничто не могло вывести его из сонного состояния. Однако старуха знала, как разбудить притворившегося воина. Едва она дотронулась до него таинственной веткой омелы, как оруженосец стал проделывать странные судорожные движения: он изгибался и извивался на своём ложе, как червь, жалуясь на сильные боли в животе, будто его мучили колики Пуату,[42] и смиренно просил хозяйку поставить ему успокоительную клизму. У хозяйки оказалась наготове испытанная мазь, и после того как она помазала ему пупок, боль мгновенно прошла.
Как хотели бы трое оруженосцев вновь очутиться сейчас под гостеприимным дубом. Они поняли, что попали к могущественной волшебнице, которая всячески насмехается над ними, но приятелям ничего не оставалось, как только покориться судьбе.
— Дети, — наконец сказала старуха, — уже поздно; холодная ночь рассыпала по земле маковые зёрна. Пусть жребий решит, кому из вас сегодня ночевать в моей спальне.
Она принесла паклю, вырвала из неё клочок и скрутила лёгкий воздушный шарик. Положив его на стол, она велела трём приятелям сделать то же самое. Друзья безропотно подчинились. При этом умный Саррон постарался свой шарик скрутить как можно плотнее. Колдунья взяла сосновую лучину, зажгла ею все шарики и сказала:
— Тот, чей шарик первым полетит вслед за моим, будет спать эту ночь со мной.
Тлеющий пепел её шарика поднялся вверх, а за ним последовал сначала шарик Андиола, потом Амарина, и только плотная кучка пепла от шарика Саррона осталась лежать на столе. Старуха крепко обняла Андиола и повела его в свою каморку, а тот, содрогаясь от ужаса, с вздыбившимися волосами послушно плёлся рядом, как вор за палачом к ступеням эшафота. Право, для бедного парня это было жестокое испытание. Будь на месте старухи мадам Нинон де Ланкло,[43] которая на высшей ступени своей жизни, пережив девять раз по девять вёсен, была ещё так прелестна, что даже её собственный сын, не подозревая о своём родстве с этой женщиной, воспылал к ней горячей любовью, — тогда, быть может, и стоило бы пережить подобное приключение. Но зуб времени так изгрыз колдунью, что столетняя старуха в «Физиогномических фрагментах» Лафатера, или эндорская волшебница[44] на гравюре виттенбергской библии могли бы сойти за красавиц, по сравнению с этой безобразной ведьмой.
[41]. Пенаты — боги, покровители домов (у римлян).
[42]. На что намекает Музеус установить не удалось (Виланд).
[43]. Нинон де Ланкло (1615–1705) — замечательная по своему уму красавица, в салоне которой собирались все знаменитости той поры.
[44]. В городе Эндор царь Саул просил волшебницу вызвать тень пророка Самуила.