Страница 119 из 142
Ловкий Курт ещё долго убеждал господина забыть все свои обязательства и не отвергать любовь дочери султана, ибо только она одна может освободить его от оков рабства. Одного только не учёл Курт: убеждённостью в верности своей жены он напомнил графу о верности и его супруги. Сердце Эрнста сжималось от боли. Не зная сна, он метался на своём ложе, и его мысли и намерения странным образом переплетались между собой. Только под утро, истомившись душевной борьбой, он забылся тревожным сном. Ему приснилось, что из его белой, как слоновая кость, челюсти выпал самый красивый передний зуб, и это его очень огорчило. Когда же он подошёл к зеркалу, чтобы посмотреть, насколько образовавшаяся на месте выпавшего зуба дыра обезобразила его лицо, то увидел там новый, красивый и блестящий зуб — потери будто и не было.
Проснувшись, Эрнст захотел узнать, что мог означать этот сон. У Ловкого Курта за этим дело не стало. Верный слуга тотчас же привёл цыганку-гадалку. За вознаграждение, по линиям руки и лба, она предсказывала судьбу, а также обладала способностью разгадывать сны. Выслушав подробный рассказ графа, сморщенная чёрно-коричневая пифия[269] долго раздумывала и наконец, раскрыв толстогубый рот, изрекла:
— Самое дорогое, что у тебя было, похитила смерть, но скоро судьба заменит тебе потерю.
Теперь стало ясно как день, что предположение мудрого оруженосца не пустой домысел, — добрая графиня Оттилия, от горя и тоски о пропавшем без вести любимом супруге, сошла в могилу. Удручённый вдовец, — а он уже нисколько не сомневался в постигшем его несчастье, будто ему только что вручили траурное извещение с чёрной каймой и печатью, — переживал всё, что может переживать дорожащий своей здоровой челюстью мужчина, когда у него выпадает здоровый зуб и благодетельная природа готова возместить ему эту потерю новым. Он утешал себя так же, как и все вдовцы: «Такова воля Божья, и мне ничего не остаётся, как покориться ей».
Почувствовав себя свободным от брачных уз, он натянул все паруса, распустил вымпел и флаги по ветру и приготовился войти в гавань нового любовного счастья.
При следующей встрече, Мелексала показалась ему прекраснее, чем когда-либо. Его глаза в томительном ожидании глядели на приближающуюся принцессу, чья стройная фигура восхищала взор, а лёгкая походка казалась поступью богини, хотя она и переставляла ноги по-человечески, одну за другой, а не парила в воздухе с неподвижными ногами над разноцветными песчаными дорожками.
— Бостанги, ты говорил с имамом? — спросила Мелексала мелодичным голосом.
Граф помолчал мгновение, потупив ясные глаза, потом скромно приложил руку к груди и опустился перед ней на колено. Оставаясь в такой смиренной позе, он решительно возразил:
— Благородная дочь султана, от тебя зависит моя жизнь, но не вера. Я готов с радостью пожертвовать ради тебя жизнью, но оставь мне то, что навсегда сплелось с моей душой. Она скорее расстанется с телом, чем с верой.
Принцесса поняла, что её великолепный план готов рухнуть и тогда, желая поправить дело, прибегла к героическому средству, бесспорно, действующему безотказно, — неодолимой притягательности всепобеждающей женской красоты. Она сбросила с лица покрывало и в полном блеске юного очарования предстала перед садовником, как солнце, только что появившееся на небосводе, чтобы осветить своими яркими лучами погружённую во мрак землю.
Лёгкий румянец покрывал щёки девушки, и ярким пурпуром пылали её губы; две красиво изогнутые дуги, на которых Амур играл, как Ирида[270] на разноцветных дугах радуги, оттеняли полные чувств глаза, а два чёрных локона ласкали белую, как лилия, грудь.
Граф в изумлении смотрел на неё и молчал. Но она заговорила первая:
— Смотри, бостанги, разве я не нравлюсь тебе? Или я не стою жертвы, которую требую от тебя?
— Ты прекрасна как ангел, — отвечал граф с выражением высшего восторга на лице, — и окружённая святым сиянием, достойна сверкать в преддверии христианского рая, перед которым рай Магомета всего лишь пустая тень.
Слова садовника, сказанные с искренним чувством, нашли свободный доступ к открытому сердцу девушки, особенно, когда она представила себя окружённой святым сиянием, которое, как она полагала, должно быть ей к лицу. Живую фантазию принцессы привлёк этот нарисованный её воображением и понравившийся ей образ, и она потребовала более подробных разъяснений. Граф обеими руками ухватился за представившийся случай и в самых радужных красках описал дочери султана все прелести христианского рая. Он рисовал самые привлекательные картины, какие только возникали в его воображении, и говорил с такой убеждённостью, будто сам только что вернулся из лона вечного блаженства, чтобы выполнить миссию обращения дочери султана в христианскую веру. И так как пророку было угодно уделить прекрасной половине рода человеческого весьма скудные радости на том свете, апостольскому проповеднику не составило большого труда достигнуть цели, хотя нельзя сказать, чтобы он был так уж хорошо подготовлен для этого. Само ли Небо покровительствовало обращению принцессы в другую веру, или её склонность ко всему иноземному распространилась и на религиозные понятия европейцев, а, может быть, личность проповедника сыграла тут главную роль, — так или иначе, она внимательно слушала своего учителя. Ио если бы наступивший вечер не прервал лекцию, продолжала бы слушать его и дальше. Но на сей раз она быстро накинула на лицо покрывало и поспешила в сераль.
Известно, что дети князей всегда бывают очень понятливы и во всех достойных изучения предметах делают гигантские успехи, о чём нас часто извещают журналы, тогда как все остальные дети продвигаются в учёбе карликовыми шагами. Поэтому нет ничего удивительного, что дочь султана Египта, благодаря своему наставнику, за короткое время усвоила тогдашнее учение европейской церкви, если не считать маленьких ересей, ненамеренно кое-где проскользнувших из-за недостаточной осведомлённости графа в делах религии. Полученные знания не остались для неё мёртвой буквой, а наоборот, пробудили ревностное желание принять новую веру. От прежнего плана принцессы теперь почти ничего не осталось. Она больше не думала наставлять графа. Напротив, Мелексала сама была готова получать у него наставления, правда, касающиеся не столько духовного объединения, сколько их будущего брачного союза.
Всё дело было только в том, как добиться желанной цели. Этот важный вопрос граф обсудил с Ловким Куртом на совместном ночном заседании. Курт голосовал за то, чтобы ковать железо, пока горячо. По его мнению, графу следовало открыть девушке своё положение и происхождение и предложить ей бежать с ним на его родину, — переправиться морем на европейский берег, поселиться в Тюрингии и жить там в христианском браке друг с другом.
Граф с шумным одобрением встретил план мудрого оруженосца, настолько хорошо продуманный, будто тот прочёл его в глазах своего господина. В пылу первого увлечения романтическим проектом, никто из них не подумал о трудностях, что могли ожидать беглецов на их пути.
Любовь легко преодолевает горы, перелетает через стены и рвы, ущелья и пропасти и, словно через соломинку, переступает через любые шлагбаумы. На ближайшем же уроке Закона Божия граф представил новообращённой возлюбленной готовое предложение.
— Прекраснейшее отражение Пресвятой Девы, — обратился он к ней, — ты избрана Небом среди отвергнутых, чтобы, победив заблуждения и предрассудки, приобщиться к обители блаженства. Если у тебя хватит мужества отказаться от своего отечества, то приготовься к побегу. Мы доберёмся до Рима. Там живёт небесный привратник, наместник святого Петра на земле, которому доверены ключи от райских ворот. Он с радостью примет тебя в лоно церкви и благословит союз нашей любви. Не бойся, могущественная рука твоего отца не достанет нас. Каждое облако над нашей головой станет кораблём, на котором небесное войско ангелов, вооружённых алмазными щитами и огненными мечами, поплывёт вслед за нами; невидимое глазу смертного, но облечённое силой и властью, оно будет охранять и защищать нас.
[269]. Жрица-предсказательница при храме Аполлона в др. Греции.
[270]. Богиня радуги, прислуживающая богам и отправляемая ими вестницей к людям.