Страница 108 из 114
Чувствовалось, что тема зимних забав занимает его куда больше, чем какой-то там эсэсовский бункер.
— Насчет лыж это вряд ли, при переходе границы Злобин поморозил ноги. — Полковник, не спрашиваясь, закурил, положил папку начальству на стол. — С этим что?
В негромком голосе его слышалось разочарование.
— А ничего. — Генерал глянул на него, как смотрит педагог на недоразвитого воспитанника, вздохнуло тяжело. — Кто этим будет заниматься? Своего дерьма не разгрести… Террористы-сионисты, вахаби-ты-моабиты, депутаты-демократы… Вон, — он махнул рукой на груду секретных папок, выпустил струйку дыма в сторону сейфа, — полна коробочка. Спустить информацию в Интерпол или еще куда-нибудь, так потом вопросами замучают — откуда взяли да каков процент достоверности? Этические аспекты опять-таки… Хотя постой-ка, постой… — Начальство, разом осененное какой-то мыслью, резко оживилось, лицо его заметно подобрело, выразило облегчение. — Тут наши парни из «Пятерки» взяли сиониста одного… — Вскочив, он подшагнул к сейфу, немного покопался, выругался и вернулся с фотографией. — Вот он, красавец. Каков! Что, хорош? Хорош! С поличным взяли гада.
Полковник глянул и обомлел — на него смотрели грустные глаза старого интеллигентного бармена, которого он встретил совершенно случайно на днях в «Занзибаре». Давным-давно, еще в годы его капитанской молодости, проходившего у него по плевому делу. Помнится, обвинительное заключение тогда рассыпалось, словно карточный домик… Странно, неужели подобной вшивотой занимаются парни из «Пятерки»? Гм… Странно…
— Ба, знакомые все лица, мы уже встречались. — Полковник небрежно щелкнул по фотографии, задумчиво и ностальгически вздохнул. — Правда, давно, еще где-то в семидесятых. Торгаш, барыга, цыпленок пареный. Рассказал любовнице нехороший анекдот с далеко идущими последствиями. Дурашка…
— Значит, говоришь, торгаш? Цыпленок пареный? — Начальство вдруг расхохоталось, да так, что из покрасневших его глаз выдавилась мутная слеза. — А как тебе понравится, если этот твой бармен на самом деле является матерым шпионом, диверсантом и резидентом-вербовщиком произраильского толка? Уже лет как двадцать пять водит нас, гад, за нос. Мастерски, надо сказать, мастерски. Не цыпленок пареный — ас. Куда там Штирлицу, Зорге и Абелю. Так вот, к чему я это все. — Начальство разом оборвало смех и посмотрело на полковника сурово, очень по-генеральски. — У этого барыги-резидента твоего имеется сынок, единственный, в Тель-Авиве. И пошел он, мягко говоря, в лапу. По непроверенным косвенным данным, командует группировкой «Мерра», экстремистской организацией сектантского толка, специально созданной Mac-садом для борьбы с арабскими террористами и различными активными проявлениями антисемитизма. Так вот… — Генерал закашлялся, выдоил сифон и, уже добрея, воззрился на Полковника: — Пусть папа этот даст знать сынку, чтобы тот на деле доказал свою любовь, то бишь натравит его на Черных Викингов. А гуманный российский суд ему это зачтет. Не сынку — папе. Тут мы ничего не теряем. Или «Мерра» эта вцепится в глотку Викингам, или те сломают евреям хребет, или Интерпол, а может, кто еще, возьмет их обоих за жопу. Гениально, как все простое. Ну что, будешь говорить с барыгой? Пока с ним не начали разговаривать наши парни из «Нулевого отдела»…
— Буду. — Полковник встрепенулся, пригладил волосы и резко поднялся с кресла. — И немедленно. Разрешите выполнять?
Перед глазами его стояло измученное, разом постаревшее лицо Коли Злобина.
Шолом! Это хедер Соломона Клярэ? Да, это хедер Соломона Клярэ.
— Могу я слышать рабби Боруха?
— Если вы имеете уши, вы можете услышать рабби Боруха. А на что он вам?
— Нужда у меня к нему. Большая.
— Я дико извиняюсь, а кто это имеет к нему такую большую нужду?
— Имеет тот, о ком не говорят вслух и чей путь покрыт страшным мраком.
— Сразу бы так и сказали, рабби Борух уже на проводе.
— Сынок, шлимазоло…
— Папа! Папа! (Приватный разговор по телефону на иврите.)