Блаженством равен тот богам...

Выдержав паузу — а заодно и дождавшись абсолютной тишины — вакханка открыла пьесу цитатой из творчества гречанки:

— «Блаженством равен тот богам, кто близ тебя сидит, внимая твоим чарующим речам, и видит, как в истоме тая, от этих уст к его устам летит улыбка молодая…».

При низком бархатном голосе пела она вполне ожидаемым контральто, глубоким и хорошо поставленным. Такое исполнение гимна Афродите отличалось от традиционного, но после ее первого монолога зрители впали в состояние, напоминающее шаманский транс: того и гляди начнут раскачиваться на стульях. Вакханка играла роль самой Сапфо, а светлая фея изображала ее возлюбленную. Несмотря на пылкие признания, взаимности поэтесса так и не добилась, и история закончилась печально, в духе древнегреческих трагедий: она покончила с собой, спрыгнув с обрыва.

Часть реплик «Сапфо» произносила на родном древнегреческом, и мало кто из присутствующих его понимал, но языком тела она владела в совершенстве. По сути, она могла обойтись вообще без реплик и рассказать всю историю жестами и взглядами — до того они были выразительны. Фея рядом с ней смотрелась бледновато … или же просто по-своему трактовала роль.

Пьесой творение Лоренцо я бы не называл — скорее, то была поэма, разыгранная на сцене — но, как по мне, дебют оказался неплох. Почести достались и автору, и исполнительницам. Фея восторженно прижимала руки к груди, с трудом сдерживая эмоции, а вакханка спокойно изучала зрителей, терпеливо пережидая поток комплиментов. Перед тем, как взять под руку Лоренцо и уйти с импровизированной сцены, она увидела меня и легко улыбнулась. Аптекарь поймал ее взгляд, с довольным видом закивал, и через минуту они, пробравшись через толпу, оказались рядом со мной.

— Если вы все же решитесь представить это в академии, то на вашем месте я бы сократил количество чувственных деталей, — сказал ему я. — Но если вы хотите знать мое мнение, произведение от этого не выиграет.

— О, вам понравилось! — Лоренцо выглядел таким довольным, будто его чествовал весь флорентийский свет, но потом спохватился. — Ах, я не представил вам… это Мария. — Он кивнул в сторону феи — она стояла в небольшом кругу поклонников, обмахивалась веером и улыбалась — словом, оказалась в своей стихии. — А это — Роберта.

Вакханка улыбнулась мне во второй раз, не отпуская руку аптекаря.

— Это Винсент, хозяин Villa Misteria. Ты, наверное, слышала о нем… мы друзья.

— Рада познакомиться с вами, сеньор. Для меня это большая честь.

— Это честь для меня, синьорина.

— Сеньора, — мягко поправила меня Роберта. — Сеньора Винченцо.

Я склонил голову, принося молчаливые извинения, и через секунду вспомнил, что о Марио Винченцо слышал от Амира — мой братец во время своих нечастых визитов во Флоренцию привозил ему шелк и травы. Ну разумеется. Если вакханка не может выйти замуж за одного из Медичи, то следующим пунктом в списке «мужчины-денежные мешки» идут торговцы и купцы.

— Ваш супруг не почтил нас своим присутствием?

Роберта поднесла к лицу раскрытый веер.

— О нет, — ответила она. — Он почти всегда в разъездах, бывает во Флоренции только пару месяцев в году… он уехал на прошлой неделе, и, похоже, вернется нескоро.

— Тогда никто не поймет меня неправильно, если я скажу, что в процессе вашего представления меня не раз посещало желание оказаться на месте объекта любви поэтессы. Я бы не был так холоден и суров.

Она отвела глаза, очень умело разыграв скромность. При первом взгляде на нее я решил, что ей еще не исполнилось и века, но теперь видел, что это не так, и она уже разменяла вторую сотню лет.

Лоренцо окончательно уяснил для себя, что в этой компании он лишний, а поэтому поспешил откланяться.

— Если вам что-нибудь понадобится, я рядом. Сейчас будут танцы… — Он взглянул на Роберту. — Вы останетесь?

Она посмотрела сначала на него, потом — на меня, и спрятала за веером улыбку.

— Марио нет… — Она выдержала долгую паузу, внимательно наблюдая за выражением лица аптекаря, после чего продолжила: — Я не тороплюсь и могу гулять хоть всю ночь. Вы ведь потанцуете со мной, да, Винсент?

— Здесь чертовски жарко.

— Да, ты права.

После обмена этими короткими фразами Роберта обняла меня за шею, и я снова наклонился к ней.

— И мне чертовски хочется попросить тебя открыть второе окно в спальне, но чертовки не хочется, чтобы ты отходил хотя бы на пару шагов.

— Хорошо.

— Ты ведь останешься до рассвета?

Она запустила пальцы мне в волосы, привлекая еще ближе, и запрокинула голову назад, подставляя шею, но крови мне больше не хотелось. По крайней мере, наданный момент.

— Я не тороплюсь.

— Винсент. Как тебя зовут на самом деле?

— Это мое темное имя.

— А ты не особо разговорчив. Скромная вакханка хочет получить плату — тоже скромную — за пару глоточков своей крови. Например, беседу.

— Если речь идет о твоей скромности, то, похоже, я не рассчитаюсь и за неделю.

Роберта улыбнулась, легко оттолкнула меня и взяла покрывало, но я остановил ее жестом.

— Не надо. Я хочу посмотреть на тебя.

— Не разглядел?

Она легла на бок и замерла в позе натурщицы, величественно изогнув шею и слегка наклонив голову. По современным меркам она была слегка полновата, но черты ее лица являли собой классический идеал красоты, начиная с гладкой здоровой кожи и заканчивая гармоничными пропорциями. Легкую нотку диссонанса в эту картину вносили разве что глаза — их миндалевидный разрез не очень хорошо вязался с бледностью и иссиня-черными волосами. Словно прочитав мои мысли, Роберта (ей явно нравилось то, как внимательно я ее изучаю) изящным движением убрала со лба локон.

— Так, значит, ты художник, — заговорила она.

— В том числе.

— Твое имя на устах почти у всех. Они думают, что ты бог или что-то вроде того. Они — в смысле, люди. — Роберта перевернулась на живот. — И что? Ходишь на все эти приемы и балы?

— Нет. Порой меня для самого себя становится слишком много, и я никуда не хожу. Я не страдаю без общества. Мне есть чем заняться.

— Будь осторожен, не утони.

Мы замолчали, и я прислушался к ночным звукам. Во Флоренции было не так уж много темных существ, и почти все они предпочитали существовать днем. Светлые феи, например, ни за что не появились бы на улице в такое время суток… той, что играла с Робертой, не повезло. Незадолго после начала бала выяснилось, что она привела с собой двух сестер, так что вампиры, похоже, развлеклись. Оставалось надеяться, что феи не принадлежали к королевской семье: очередной междоусобный скандал мне сейчас хотелось разруливать в последнюю очередь.

— Отдохнул? — спросила Роберта. Она погладила меня по волосам и подарила одну из тех улыбок, которые не предназначались ни для общества, ни для сцены.

— Ты хорошо говоришь на древнегреческом. Это заслуга твоей матери или главной жрицы?

Она поднялась, подошла к стоявшей на ковре курильнице и присела рядом с ней.

— И той, и другой. Я родилась на Крите, моя мать была одной из подруг главной жрицы. На тот момент ей уже исполнилось пятьсот лет, а незадолго после моего посвящения в культ она ушла искать, и я заняла ее место. Я была молода, мне хотелось повидать мир — все мои сестры разъехались, и я чувствовала себя одинокой. В двадцать с лишним я родила первого ребенка и окончательно поняла, что для культа во мне слишком много жизни, а поэтому оставила и Крит, и главную жрицу, и отправилась туда, куда глаза глядят. И вот в один прекрасный день меня занесло во Флоренцию.

— И ты вышла замуж за торговца тканями.

Роберта взяла небольшую лопатку и пошевелила ей тлеющие травы в курильнице.

— Он милый, — ответила мне она. — И уверен в том, что меня любит.

— И почти не бывает дома.