На Красном дворе

— Ну, говорите, где вас вешать? — Воинам было весело.

Угреватое лицо Славоши покраснело от гнева.

— Вешай, где хочешь, ляшская собака. Сегодня нас повесишь, завтра повесят тебя.

— О! Какой грозный! Не поздно ли?

Отряд шел по лесной дороге, ведшей на Василев. Наткнулись на поляну, где одиноко рос развесистый дуб. Много толстых, сухих сучьев окружало великана.

— Здесь хорошо и недалеко от дороги.

— По крайней мере здесь вас увидят другие, и у них отпадет охота разбойничать.

Остановились под дубом.

— Их следует повесить друг подле друга, потому как они, видно, приятели.

Начальник отряда посмотрел на связанных.

— Одна ветка не удержит их. Вишь, какие молодцы. Вот, взгляни на этого, — показал он на незнакомого человека, — ишь какое брюхо отрастил!

Так как у них больше не было веревок, кроме тех, которыми были связаны злоумышленники, то один из отряда отправился на опушку леса, где густо рос березняк, срубил несколько тонких и гибких деревьев и вернулся с ними к дубу. Этими прутьями солдаты связали им руки назад, сняв веревки, предназначенные для повешения. Прежде всего набросили петлю на шею Славоши и перебросили через ветку. Двое людей держали Славошу, стоявшего под деревом. Но он ни одним движением не обнаружил страха перед смертью, стоял спокойно и молча, каким был всегда, когда исполнял княжескую волю. Двое других начали его тянуть на ветку, и лицо Славоши в момент исказилось, налилось кровью, глаза остекленели. В горле захрипело и послышались какие-то непонятные слова, по-видимому, проклятья, посылаемые в адрес вешателей.

Так кончил свою жизнь Славоша.

— Ну, князек, теперь черед твоей милости. Будьте ласковы, позвольте набросить петельку на вашу белую шейку.

— Смотри, чтобы завтра на твою шею не набросили бы петли, — огрызнулся Мстислав. — У Изяслава немало верных слуг.

Однако солдаты не обращали на это внимания.

Они помнили приказание повесить, и его повесили, как и первого. За ним повесили третьего.

Когда страшная расправа закончилась, отряд постоял еще несколько минут, чтобы кто-нибудь не обрезал веревки, и наконец возвратился на Красный двор.

Добрыня в тот вечер, когда давал сигналы Славоше и двум другим об отъезде Болеслава из обоза, долго ждал в условленном месте, но никто из княжеских посланцев не возвращался. Хотя он и не знал, что с ними случилось, но чуял недоброе. Уже полночь минула и погасла вечерняя заря, а сообщники не появлялись. Он прождал всю ночь, не осмеливаясь покинуть условленное место, так как должен был принести весть князю в Киев. Ему нельзя было вернуться ни с чем… Какую же весть он мог принести князю? И он ждал.

Уже и солнце взошло, а его сообщников все не было. Добрыню объял страх; боясь попасть в засаду, он решил вернуться.

Однако не пошел обычной дорогой. Знал: на ней он может встретиться с польскими солдатами, поэтому повернул в лес и пошел по тропинкам, которые ему были хорошо знакомы. Он не заходил в свою избушку над Кловом, чувствовал — незачем ему заходить. И правда, там уже ожидал его отряд польских солдат, чтобы схватить. Но, видно, старый лис нюхом чуял опасность и вместо того, чтобы вернуться домой, направился в Киев на Княжий двор.

Тропинка как раз вела через ту полянку, на которой повесили Славошу, Мстислава и третьего разбойника. Не доходя горы, он увидел на дубовых ветвях колыхавшиеся тела, но это его нисколько не удивило. В то время повешенные встречались чуть ли не на каждом шагу. Добрыня покачал головой.

«Ого! — сказал он про себя. — Знаю, что случилось!»

Так как он видел тела только сзади, то, разумеется, не узнал своих товарищей по преступлению.

Но по мере того, как он всходил на гору и присматривался к повешенным, он вроде бы узнавал их, но еще не был вполне уверен. Наконец, выходя из лесу на поляну, он в одном узнал Славошу.

— Да, напрасно я, мои други, ожидал вас…

В другом Добрыня узнал Мстислава, и его охватил ужас. Он сразу понял — все его замыслы разлетелись в прах. И сам он чудом унес ноги с Красного двора, не похитив Люды. Он напрасно давал обещание Вышате; теперь последние его надежды — стереть с лица земли ляшского короля и приобрести милость князя — не удались… Однако ему некогда было раздумывать: нужно было спасаться, иначе кто-нибудь мог его заметить, тогда ему уж не унести своих ног с этой поляны и его кости тоже будут рядом с Мстиславом и Славошей.

Тревожно озираясь, он направился в Киев. Конечно, он предпочел бы явиться на княжеский двор с лучшей вестью.

Было уже за полдень, когда Добрыня пришел на Княжий двор. По-видимому, гридням было приказано впустить его, так как его пропустили в гридницу Изяслава без спросу. И едва он показался в дверях, князь обратил на него свой вопросительный взор.

— Где Мстислав? — спросил он сурово.

Не успел Добрыня рта раскрыть, как Изяслав прочитал на его лице, что посольство его окончилось плохо.

— Все в руках короля.

Изяслав молча прошелся по избе, потом сел у стола.

— Где же они? — спросил он.

— Уж им не вернуться к тебе, милостивый князь, — отвечал Добрыня, — король приказал их повесить.

И он рассказал о случившемся: как он, дав сигнал, ожидал их в лесу за обозом, наконец решил уйти в Киев и по дороге туда наткнулся на тела Мстислава и Славоши.

Изяслав молча слушал рассказ Добрыни, но с каждым словом он пронизывал его острым, пытливым взглядом: по-видимому, он ему не верил. Князю все рассказанное показалось неправдоподобным. Он и мысли не допускал, чтобы такой бывалый пройдоха, как Славоша, попался в руки короля. Ведь он сам избрал время, удобное для совершения убийства, и следил за каждым шагом Болеслава. Можно ли поэтому было допустить, чтобы он ошибся и попал в сети, расставленные ему королем. Он видел в этом какое-то предательство, измену, так как о том, что на самом деле произошло в саду Красного двора, ни он, ни Добрыня не догадывались. Ему жаль было сына…

Однако после продолжительного молчания он снова обратился к Добрыне.

— Ты видел их тела?

— Видел, милостивый князь.

— Не ошибся ли? Ты узнал их?

— Да, узнал.

Князь повернулся лицом к окну и неподвижно стоял несколько минут. Заметив кого-то во дворе, он громко обратился к отроку:

— Позвать сюда конюхов и гридней.

Через несколько минут в гридницу вошло несколько плечистых людей. Изяслав, по-прежнему стоя у окна и не поворачиваясь к ним, ровно произнес:

— Возьмите Добрыню и посадите в мешок.

— Твоя воля, милостивый князь, — отвечал Добрыня, обращая умоляющий взгляд на князя.

Но князь не отвечал и стоял молча и неподвижно, как и до отдачи приказания.

Конюхи схватили Добрыню и повели через длинный детинец княжеского двора.

Изяслав смотрел ему вслед. Но вот калитка закрылась, а Изяслав все стоял на том же месте, точно его приковала к окну невидимая сила. И он стоял не зря. Ему хотелось разрешить эту загадку; он напрягал весь свой ум, думая, как бы отомстить Болеславу, которого сам призвал на помощь. Он знал, что на стороне короля народ и старшины, и боялся, что один жест короля лишит его княжества, а может, и жизни. До настоящей минуты он боялся вести борьбу открыто и сегодня убедился, что все предначертанные им замыслы не удались, что Болеслав разгадал их, собрал все войска в обоз и следил за всеми поступками Изяслава. Теперь он знал также и то, что король не станет ни с кем церемониться: он не пощадил его сына, не пощадит и его слуг. Теперь уж ни для кого не было тайной, что Мстислав и Славоша повешены. Все это обдумал и учел Изяслав и наконец сказал самому себе:

«Довольно объяснений, довольно лгать в глаза. Я знаю, чего он желает, а он знает, чего желаю я. Переполнилась чаша терпения, и ни одна ляшская душа не уйдет отсюда живой. Всю Русскую землю усею их костями. Киевлянам не нужны два князя: или я, или он будем княжить в Киеве».

На следующий день Изяслав созвал всех воевод, бояр и лучших старшин на совет и стал спрашивать их, что делать: его союзник, свояк и приятель превратился во врага, успевшего расположить к себе недовольных Изяславом, — во врага, протянувшего руку за княжеским венцом. Он находил, что глупо ждать, когда король станет осаждать Киев. Князь решил предупредить его, окружить Красный двор войсками, припереть его к Днепру и потопить или перерезать всех.