Страница 24 из 171
БОЖИДАР БОЖИЛОВ
ИНТИМНОЕ У Ботева стихотворений мало. И том стихов его так прост и неказист. В последний путь не слава провожала поэта, а ночного ветра свист. Но бьется жизнь в том томе, колобродит, шумит Балкан, трубит олень в лесу, на смерть мужчины гордые уходят и держат свои ружья на весу. Что стоит слава полки многотомной, уютных дней земная череда пред этой смертью, как Балкан, огромной и яростной, как ранняя звезда? О счастье помышляю я пристрастно, и, если мне погибель суждена, была бы смерть моя, как та, прекрасна, была бы песнь моя, как та, нужна. Что в шумной славе мне, костру подобной? Что долгий век? Что крепа черный дым? Мне будет тяжко под плитой надгробной, под мраморным признанием моим. Когда я стану влажною землею и надо мною поле зацветет, пусть шепот мой смешается с травою: «Любимая… тебя люблю… с тобою… Да здравствуют свобода и народ!» ИСКУССТВО В камеру строфы ты заключишь, рамою картины ограничишь, чувство то, которым ты горишь, воздух горный – тот, которым дышишь, Надышись же бурей напоследок! Ураганы грудью всей вдохни и гляди, как выглядят они в статуях, балладах и балетах. Удивляйся, что стихотворенье в небе счастья, боли и мученья медленно восходит, как звезда, что оно летит из нетерпенья, словно птица из гнезда. Вот и разбазарил ты печали. Радости – растратил ты. Приутихли чувства, замолчали от усталой этой пустоты. День пройдет, и ты – опять поэт, ты опять ликуешь и страдаешь, и опять все это заключаешь в статую, балладу и балет, ЖАЖДА Стихи. Они мои. Мои они. Но ты не верь, что это просто строки. В них ночи перемешаны и дни, в них атом жив, в них бродит луч жестокий, который призван создавать миры придуманные. Это не куплеты, не жалкое подобие игры… А были ли когда-нибудь поэты, которых осмеяли за любовь? Которых презирали, били в кровь? Не знаю. И зачем мне знать про это? Ладонями прикрою я глаза и помолчу один… Нет, с теми вместе, что шли со мной в бои любви и чести… Я вечные их слышу голоса. Стихи. Мои стихи. Мои они. За них идти готов хоть на галеры - все потому, что в них – и тьма, и дни, покой и боль моей земной карьеры. Я жизнью надышался не сполна. Хочу стихи придумывать, в которых прольется дождь, крылом взмахнет весна и явственней проступит тишина сквозь прорастающий пшеницы шорох. ПОКОЛЕНИЕАл. Герову
Как мы горели! Мы были горение, стихотворения – наше парение, мы были движение и сомнение… Мы были бунтом, бурей и гневом, самой эпохой названным «левым», без дипломов и без наград… Вместо славы – голод, голод… Пороховой окружал нас ад… Но были мы счастливы, и каждый был молод… И я был молод… И ты был молод… Теперь все это где-то позади. Имеем мы тома стихотворений, есть горстка пепла от былых горений есть горстка перьев от былых парений, и нету в нас уже былых сомнений, мы не бунтуем, не ломаем дров. И каждый рад, что он пока здоров, что премии ему идут и слава… Но нынче молоды другие, право.ПАВЕЛ МАТЕВ
МАТЬ КОММУНИСТА Резцом и кистью обессмерть, художник, мать у тюремных замкнутых ворот. Она стоит. Шумит осенний дождик. Она стоит. Нещадно солнце жжет. Она стоит, согбенная, в молчанье, в потертом платье, выцветшем платке… Я принял бы ее за изваянье, когда б не эти слезы на щеке. ОГОНЬ А разве бывает любовь без огня? Борьба без самозабвенья? Огонь - в тревогах каждого дня, в сердечных моих откровеньях. Мы по-солдатски строго живем у волшебства на грани и очищаем себя огнем раскаяний и признаний. Вот – огненной лавы следы во льду, вот – драма на форуме веры: то сердце было с умом не в ладу, то чувства не знали меры… Пристрастья прежние истребя, мы вечным огнем согреты и зорко вглядываемся в себя - в смешенье теней и света. Тревожны и радостны в вышине огни костров легендарных. Мы – сами огонь - рождены в огне и веку за то благодарны, что в бесконечности новых лет всегда будет реять над нами бушующее, как пламя, как высшей правды, как совести свет, великое наше знамя.