Страница 50 из 83
Иная читательница способна возмутиться: «Вот и верь после этого мужчинам!» И, по-своему, будет права.
Но если внимательно вчитаться в оба письма, можно заметить их несомненную разницу. В письме к Токарской заключенный в тюрьму Каплер словно за соломинку держится за ее чувство к нему. Это помогает выжить.
В письме к Друниной он дарит себя.
Разные состояния души.
Невольно приходит мысль: в мужском отношении, если это любовь, всегда есть элементы то ли сыновней, то ли отеческой любви. Как, впрочем, и у женщины: материнское и дочернее легко прослеживаются.
К Токарской у Каплера было нечто сыновнее, к Друниной — совсем отеческое.
писал Тютчев.
Я ухожу от Валентины Георгиевны, а в голове неверная строчка из Бунина: «Для женщины прошлого нет».
Что ж, великие тоже ошибаются, жаль только — их ошибку обыкновенные люди часто готовы принимать за правило, за истину, за аксиому.
В этой длинной истории — Светлана, Каплер, Токарская, Друнина — нет ни правых, ни виноватых. Есть жизнь, которая, по определению Пастернака, «вела нарезом» по сердцам этих людей.
Валентина Георгиевна умерла через несколько месяцев после нашей встречи.
А вот последние штрихи давней драмы.
Майским вечером 1996 года в уютном ресторанчике Софии «Белая кошка» знаменитая болгарская поэтесса Лиляна Стефанова, бывшая студентка Литературного института, подруга Юлии Друниной, вспоминала:
— На моих глазах все разворачивалось. Ох, как это было тяжело. Каплер не решался оставить жену, которая столько страдала в тюрьме. Все определила болезнь Юлии. У нее была тяжелая операция, она вызвала Каплера проститься. Он стоял на коленях перед ее кроватью, плакал и говорил, что останется с нею навсегда…
За два года до смерти Каплера в их с Юлией квартире раздался звонок. Юлия открыла. На пороге стояла Светлана Сталина, она только что вернулась из-за границы, надеясь жить на родине.
— Можно мне видеть Алексея Яковлевича?
— Конечно, конечно, проходите.
Юлия оставила их вдвоем. Два часа проговорили они. Юлия никогда не спрашивала Каплера — о чем…
Судьба племянницы Киры
После самоубийства Надежды Аллилуевой в 1932 году овдовевший Сталин оказался в окружении родственников обеих своих жен.
Это были брат первой его жены, Екатерины, Александр Семенович Сванидзе, более известный в большевистских кругах под своим партийным прозвищем Алеша, его жена, дородная красавица Мария Анисимовна, — автор дневников, упоминаемых в этой книге, ее сын от первого мужа Анатолий и их общий сын Джон.
Это были родной брат Надежды Аллилуевой Павел, он привез ей злополучный пистолет, из которого она застрелилась, его жена Евгения, их дети: Кира, Сергей, Александр.
Это была родная сестра Надежды Анна Сергеевна, с мужем-чекистом Станиславом Реденсом и детьми Леонидом и Владимиром.
Это был младший брат Надежды Федор, человек странный, считавшийся немного ненормальным, не оставивший потомства.
Кроме них, Сталина окружали соратники: Киров, Орджоникидзе, Енукидзе, Калинин, Молотов, Ворошилов, Каганович и другие.
Сначала все гляделись как бы единым дружным миром, но вскоре сталинская метла пошла мести.
При загадочных обстоятельствах был застрелен Киров.
Официально покончил собой, а по слухам, был убит Орджоникидзе.
Енукидзе достались тюрьма и расстрел.
Ушла в тюрьму жена Калинина, обвиненная в троцкизме.
Родной брат Кагановича покончил с собой.
У Ворошилова в семье оказалась своя червоточина: сел в тюрьму отец жены ворошиловского приемного сына.
С родственниками Сталин не слишком торопился, хотя очевидно, что к 1937 году они стали раздражать его своим присутствием, обычными домашними интригами, а некоторые и природной независимостью.
Первыми попали в тюрьму Алеша Сванидзе и его жена Мария Анисимовна. Потом — Станислав Реденс. Мужчин расстреляли, а Мария Анисимовна умерла от разрыва сердца, узнав об участи мужа.
В 1938 году неожиданно умер только что вернувшийся с курорта Павел Аллилуев.
Пришла война — Сталин сделал перерыв. После войны он вернулся к идее истребления оставшейся родни.
Пошли по тюрьмам Евгения, жена странно умершего Павла Аллилуева, ее дочь Кира, Анна Аллилуева, сестра покойной Надежды, вдова Реденса, сын Алеши Сванидзе Джон. Анатолий, сын Марии Анисимовны, погиб на фронте.
Остальные дети аллилуевского рода были еще малы для тюремной жизни.
Единственными, кого не коснулась рука могущественного родственника, были отец и мать Надежды Аллилуевой и ее младший брат, странный Федор Сергеевич.
Кира Павловна Политковская, актриса, растворившая свою одиозную фамилию в фамилии первого мужа, — самая старшая из детей Павла Аллилуева. В ее судьбе, как в зеркале, возникает судьба всех Сванидзе и Аллилуевых и, может быть, отчасти приоткрывается завеса над тайной истребления этого рода.
Маленькую, приветливую девчушку в Кремле двадцатых годов любили все.
— Кирка! — Сталин выходил во двор с трубкой, желая вдохнуть свежего воздуха.
— Что? — племянница подбегала к дяде.
— В голове дырка!
— Да ну вас! — девочка надувала губки и отворачивалась.
— Ладно, не буду, — великодушно обещал дядюшка, и племянница продолжала свои игры. А через пять минут снова:
— Кирка!
— Что?
— В голове дырка!
«И все-таки Сталин умел расположить к себе детей, — вспоминает Кира Павловна, — я была уверена, что он меня любит. Помню, папанинцы подарили ему огромную рыбу, которую нужно есть сырой. Я скривилась: не хочу.
— Не кривись, она вкусная.
— Не буду!
— Ешь, — говорит он и отрезает тонкий ломтик, кладет мне в рот.
Глотаю.
— Правда, вкусная!
— То-то!
1996 год. Сижу с Кирой Павловной в ее однокомнатной квартирке у Речного вокзала в Москве. Время то останавливается, то течет вспять, то убегает вперед. Огромный материал об огромной семье заключен в ее памяти, и сразу не знаешь, с чего начать. Договариваемся: я задаю вопросы и останавливаю ее, если она невольно меняет тему.
— Расскажите о вашей семье, об отце, о маме.
— Когда меня привезли из Новгорода в Кремль, мне было годика четыре. Мы жили тогда в Кремле вместе со всеми, там Ленин жил, он уже умер, Сталин, Орджоникидзе. Жили все в одном корпусе.
Сталин и мой отец дружили. Сталин удивлялся, что отец женился на моей маме, Евгении Александровне Земляницыной, дочери священника, иронизировал: «поповская дочка».
Он послал отца с семьей в Германию, работать в торгпредстве, и мы жили в Дюссельдорфе, потом несколько лет в Берлине. В Берлин приезжала жена Сталина Надежда Сергеевна на консультации к немецким врачам. У нее были сильные головные боли. Врачи отказались оперировать ее серьезное заболевание: сращение черепных швов.
В 1938 году отец, вернувшийся с курорта, первый день пошел на работу, а через некоторое время маме позвонили с работы: «Чем вы его накормили? Ему плохо. Рвота». Она сказала: «Дала яичко и кофе. Может быть, мне приехать?» — «Не нужно, мы вам еще позвоним».
Второй звонок был уже из больницы, и опять как будто ничего страшного, не нужно торопиться.
Когда она все-таки приехала, врач сказал: «Что ж вы так долго ехали? Он вас очень ждал. Что-то хотел сказать. Поздно…»
В дневнике Марии Анисимовны Сванидзе есть строки: «Иосиф шутил с Женей, что она опять пополнела. Теперь, когда я все знаю, я их наблюдала».
Можно ли не обратить внимания на эти слова?
— Правда ли, что у вашей мамы был роман со Сталиным?
Кира Павловна загадочно улыбается:
— Мама нравилась всем, кто хоть раз ее видел. Крупная, яркая, сильная женщина. Правдивая. Справедливая.