Венец Государя

Я, охая, встала на ноги, прихрамывая, подошла к Цезарю. Он был совершенно спокоен и даже дал себя погладить.

– Ты зачем вышиб меня из седла? – сердито спросила я.

Цезарь втянул воздух и шумно выдохнул через ноздри.

– Прощения просишь?

Цезарь нагнул голову и внимательно изучил меня одним глазом.

– Полюбуйся на свою работу, – сказала я грозно.

Цезарь еще раз тяжело вздохнул, явно прося прощения. Он явно либо испугался чего-то, либо кто-то укусил его.

Я с трудом влезла в седло.

– Чтобы без глупостей, – предупредила я коня.

Мы медленным шагом двинулись обратно. Руки-ноги целы, конь тоже, значит, живем дальше. Слава Богу, Цезарь не хромал, а мои шишки и царапины зарастут – не в первый раз.

На подходе к дому Цезарь вытянул шею и тревожно запрядал ушами. Ну что еще там? Я присмотрелась и увидела человека, сидящего на крыльце. Заходящее солнце слепило глаза, и только подъехав ближе, мне удалось узнать нежданного визитера.

Это был Полонский, собственной персоной! Мысль материальна, а я слишком часто вспоминала о нем за прошедшие месяцы.

– Ни на какие раскопки я больше не поеду, не трудись уговаривать, – слезая с седла, пропыхтела я.

– И тебе добрый день, – приветливо ответил Вадим. Он внимательно осмотрел меня и спокойно поинтересовался: – Почему кровь на лице? И нос распух?

– Вылетела из седла, – так же буднично ответила я.

Мы помолчали. Цезарь прервал наше молчание, сердито зафыркав.

– Ты извини меня, но нужно его расседлать и накормить. Проходи в дом, дверь открыта.

– Я подожду тебя здесь.

Здесь так здесь, спорить я не стала.

Я расседлала Цезаря и насыпала ему овса.

– Лопай, хоть ты и не заслужил, – сказала я зловредному коню, но он уже зарылся носом в овес и не обращал на меня никого внимания.

Я убрала седло, почистила немного Цезаря, налила воды, от которой он отказался, и направилась к дому.

Вадим по-прежнему сидел на крыльце.

Я села рядом с ним. Сидеть и молчать было очень приятно.

– Ты надолго? – наконец нарушила я молчание.

– Это зависит от многих причин, – как всегда, Полонский ушел от ответа. Ну что за человек такой?!

– Кать, ты меня любишь? – неожиданно спросил он.

Я подумала, что ослышалась. Если б я все еще сидела в седле, то непременно вывалилась бы из него опять. Полонского интересовали мои чувства?!

– Ты дорог мне, как воспоминание о юности, – пробормотала я.

– И все же?

– Ты сам знаешь, – проговорила я, отворачиваясь от него.

– Может, и знаю, но хочу услышать от тебя, – усмехнулся Вадим.

– А тебе не все равно?

– Значит, не все равно, раз перелетел океан…

– Чтобы задать мне этот вопрос?

– Да.

Как часто в сумасшедших снах я объяснялась Полонскому в любви – миллион раз. Но на деле, оказывается, сказать эту фразу было очень сложно. Почему?

– Тебе же всегда были безразличны клятвы и признания, – сказала я, глядя в его смеющиеся глаза.

– Понимаешь, иногда, хотя и нет так часто, как женщины, джентльмены тоже хотят услышать признания в любви.

– Ты продал венец? – спросила я вместо признаний.

– Кать, меньше знаешь – крепче спишь, – ответил Полонский.

Ясно, продал. Теперь венец не найдешь – надолго, если не навсегда, осел в частной коллекции.

– А ты что сделала с дискеткой?

– Меньше знаешь – крепче спишь, – огрызнулась я.

– Ладно, проехали, – усмехнулся Вадим. – А чем сейчас занимаешься?

Чем, чем. Ничем.

Солнце скрылось за низкой пеленой облаков. Стал накрапывать мелкий, почти незаметный дождь, но по-прежнему было очень тепло. Дейк подошел к нам и устроился рядом, тяжело дыша и вывалив на сторону розовый язык.

– А помнишь, ты мне говорила в Москве, что если бы у тебя было много денег, то ты бы объездила весь мир? Ну вспомни, куда ты хотела поехать?

– В Париж, – лениво отозвалась я. – Все русские в брежневские времена хотели съездить в Париж. «Весь мир» для советских людей ограничивался Парижем.

– Да, пожалуй… Дальше Парижа у нас фантазии тогда не заходили. Но ты говорила не о Париже. Куда еще? Вспоминай.

– Ну тогда Англия, Бейкер-стрит, Шерлок Холмс.

– Нет, не Лондон. Даю третью попытку.

– О, Италия. Римские каникулы, запрещенный Ватикан, – обрадовалась я. – Или Испания? Угадала?

– Не угадала, но теплее…

– Венеция?

– Нет, ты хотела поехать не в Венецию, а на остров…

– Да ни за что! – выкрикнула я вне себя.

– Не ори, – разозлился Полонский и запихнул свои пижонские солнечные очки в карман. Блеснул синими глазами. – Великолепный остров, где все обожают кошек и вечерами оставляют им мисочки с едой перед каждой дверью…

– Остров Капри, – обреченно сказала я. – Я хотела поехать туда из-за Тиберия (не кота Тиберия, а императора Тиберия, как вы понимаете). Римский император Тиберий две тысячи лет назад спрятал сокровища на острове, может, даже на дне хорошо известного голубого грота…

– Точно, в подводной пещере. Ты посмотрела тогда передачу – как ее? «В мире путешествий».

– «Клуб кинопутешествий», а вел ее Сенкевич…

– Да, клуб… Когда ты рассказывала о передаче, у тебя глаза сияли. И все спрашивала: «Вадим, было бы здорово отправиться в экспедицию за сокровищами на остров в Средиземном море?»

– Дурочка была, – сказала я и решительно поднялась со ступенек. – Больше никаких сокровищ. Ты идешь со мной или останешься на крыльце?

Дейк выставил уши черными треугольниками и вопросительно посмотрел на меня. Я отерла лицо ладонью – оно было мокро. От слез или от дождя?

– Кать, выходи за меня замуж, – тихо сказал Вадим.

– Ты сошел с ума? – с надеждой поинтересовалась я.

– Не думаю.

– Вадим, прошло столько лет, зачем вспоминать о том, что было?

– То есть твои объятия и признания на Козумеле ничего не значили? – уточнил он.

Вот ведь пристал!

– Почему? Значили. Просто ты слишком уж долго собирался…

– Обещанного три года ждут.

– Согласна. Но не пятнадцать же лет. Три пятилетки прошло.

– А в любовных отношениях присутствует срок годности? Мы что – на рынке? Ты так говоришь, как будто тебе двести лет, а я старый замшелый пень.

Я ничего не ответила – отвечать было нечего.

Поднялась на крыльцо и вошла в дом. Вадим быстро поднялся вслед за мной. В дом мы вошли все вместе: я, Вадим и Дейк. В комнате было совсем темно. Я подошла к окну и распахнула его. Сначала тихо, а потом все громче и громче забарабанил дождь по крыше. Солнечное утро закончилось проливным дождем.

Из свинцовых туч лилась вода, тяжелые капли глухо падали на деревянные перила открытой веранды, брызги от них попадали мне на лицо и руки. Я полной грудью вдохнула свежий воздух.

Вадим стоял за моей спиной, тесно прижавшись ко мне, и тоже смотрел на набирающий силу ливень.

– Катя, обними меня…

Я легко вздохнула, развернулась, обвила его шею, заглянула в бездонную синеву насмешливых, но таких любимых глаз.

«Никакой любви! Никаких мужчин! – напомнила я себе. – И никаких раскопок и сокровищ!»

– Я люблю тебя, Катя, – прошептал мне Полонский.

«Катя! – немедленно завопило в мое левое ухо Чувство Реальности. – Ты опять наступаешь на те же самые грабли? Сколько можно тебя предупреждать?!»

Я помолчала, а потом решилась. Мысленно приказав Чувству Реальности заткнуться и глядя в синие глаза Полонского, ответила твердо:

– Я тебя тоже. Но на Капри не поеду ни за какие коврижки и замуж за тебя тоже не пойду.

Эпилог

Мы повенчались с Вадимом в маленькой церкви Святой Казанской Божьей Матери в Сан-Франциско. Это было скромное венчание – только мы, наши свидетели и священник. Таково было наше общее желание – его и мое. Наше венчание принадлежало только нам – мы заслужили его. Конечно, предстояло нелегкое объяснение с родителями, но мы справились. Мы решили, что в нашем возрасте мы имеем право поступать так, как нам хочется.