Земля вращается со скрипом (сборник)

зубов. - Извини, я тороплюсь. Я на секундочку.

Да-да, я понимаю... - и протягиваю ей сложенную вчет­веро купюру.

Она берет ее и прячет в сумочку.И мы стоим, не зная, как проститься.

А зачем тебе, - спрашиваю, - сто долларов?

Да вот... На права хочу сдать. - Приятно, что при этом ее с ямочками щеки розовеют. - Понимаешь?

Еще бы.

Ну я пойду?

Иди, конечно... Стой!

Что?

Прости, у тебя нет двадцати пяти копеек?

Нет, - отвечает она, снова широко улыбнувшись. - Ме­лочи нет.

И она уходит. Может, опять на полгода. А может, на дольше.

Я включаю телевизор. Хочу закурить... Сминаю в кулаке пустую пачку из-под сигарет, бросаю ее на пол.

Обидно. Даже спасибо не сказала. (Я, между прочим, то­же не сказал спасибо Вике. Принял все как должное.) Хоть бы посидела пять минут для приличия, побеседовали... Покури­ли... Сигареты-то кончились! И кофе у меня нет, и чая... Са­хара тоже давно уже не было. Может, правильно, что она уш­ла так сразу.

Я вздрагиваю от хрипловатой трели. О Боже! Сегодня то­же все началось с телефонного звонка. Беру трубку, осторож­но подношу ее к уху.

- Алло.

Привет, это я. Представляешь, только что Никита спросил, что такое хэ?

Что за хэ? А, хэ! Ну и что ты сказала?

Сказала, что это плохое название мужской писи.

Правильно.

Правда?

Правда.

Ну ладно, побегу... Его скоро спать ложить.

Спокойной ночи.

До завтра.

На завтра, кроме визита к сестре, у меня никаких других планов нет. Что-то мне начинает надоедать моя столь высо­ко ценимая когда-то свобода. Неужели у нее кто-то есть?.. А то нет! Она ведь, может, устала. И ждать ей тоже надоело.

Я усмехаюсь...

УСТАМИ МЛАДЕНЦА

Родители мои познакомились в аптеке. За десять ми­нут до закрытия. Папа ворвался туда, спасаясь от дождя. Там было чисто, светло и пахло лекарствами.

Когда он увидел маму, за окном сверкнула молния и уда­рил гром.

Она стояла в белом халате, по ту сторону прилавка, за стеклом с надписью «Прием рецептов». Он спросил ее:

- Что вы мне посоветуете от любви с первого взгляда?

Мама почувствовала, что краснеет.

- Право, не знаю... - проговорила она тихо. - Разве что второй, более пристальный взгляд. Попробуйте.

Он попробовал. Честно отвернулся и мгновение спустя снова устремил на нее взгляд своих зеленых глаз.

Не помогает, - признался он, виновато улыбнувшись. -Кажется, я заболел всерьез и надолго.

Что же делать? - спросила мама.

Умоляю, спасите меня, - папин голос взволнованно дрогнул. - Дайте номер вашего телефона.

И не надейтесь.

Почему?

Во-первых, у вас нет рецепта. Во-вторых, это спровоци­рует болезнь. Она начнет прогрессировать, - мама, казалось, была непреклонна. - К тому же аптека закрывается.

Тогда позвольте хотя бы встретить вас после закрытия и проводить до дома.

Ни в коем случае. Любовь - болезнь заразная. А у меня даже нет от нее прививки.

Не бойтесь, -успокоил ее папа, - я обещаю держаться на расстоянии.

Так у них все и началось. Мама оказалась права: очень скоро папа заразил ее.

Они заболели друг другом настолько, что уже через месяц перешли на постельный режим. А еще через месяц им при­шлось пожениться. Говорят, совместная жизнь в таких слу­чаях иногда хорошо помогает.

После скромной свадьбы мама сказала:

- Гена, я хочу ребенка!

Подумав, папа ответил:

- Результат не обещаю, но процесс - гарантирую!

Однако результат к общей радости был достигнут доволь­но быстро. В день окончания театрального института, где мой отец учился еще до встречи с мамой, он узнал, что у них будет ребенок.

Интересно, сын или дочь?

Конечно, сын, - уверенно заявила счастливая в недалеком будущем мама. И подумав, добавила: - В крайнем случае, дочь.

...Звезды посмеялись надо мной: я родился первого апре­ля, на две-три недели раньше срока.

На свет попросился в полтретьего ночи.

Гена! - разбудила мама папу. - Кажется, началось.

Одеваясь, тот недовольно бурчал:

Нашли тоже время. Не могли потерпеть до утра.

Больница находилась в двух кварталах от дома. Родители давно решили, что в роддом они пойдут пешком. Им уже было известно, что я мальчик. Поэтому по дороге мама с папой перебирали мужские имена.

Сережа! - предлагала мама.

Что не рожа, то Сережа, - отвечал папа.

Андрей!

Держи хрен бодрей! Извини за выражение.

-Толик!

Алкоголик!

Паша!

Параша! Опять же, пардон.

И так далее в том же духе.

- Может, Костя?

-Только не Костя! - кричал папа. - У меня одноклассник был Костя. Так он до шестого класса ковырялся в носу и ел козявки.

Свои? - спросила мама, скривившись.

А чьи ж еще?

Маму аж передернуло. Вместе со мной. -Игорь?

Отдыхал я с одним Игорем в пионерском лагере. Гнилозубый и весь в прыщах.

Саша?

Все Саши очень высокого о себе мнения.

Антон?

Рифма, - веско заметил папа. - Будут дразнить.

Гена.

Геннадий Геннадиевич? Не звучит.

Иннокентий.

Что-нибудь попроще.

Вася.

Ну не до такой же степени!

Потом папа предложил:

Хорошее имя Володя.

Здрасте-пожалуйста! - возмутилась мама. - Так зовут моего двоюродного брата. А он, чтоб ты знал, ловил мух и от­рывал им крылышки и лапки.

Ну и что?

А то! Садист он - вот что!

А-а, - задумчиво протянул папа. - Ну да. Только вряд ли наш сын будет издеваться над мухами.

Да, - согласилась мама. - Но всякий раз называя его Во­лодей, в моей памяти...

Я понимаю.

В конце концов сошлись на имени Глеб. Оно совершенно безобидно рифмовалось только с хлебом. Но главное, оно не вызывало у родителей никаких негативных ассоциаций,

потому что среди их родственников и знакомых не было че­ловека с таким именем.

...Доктор, принимавший роды, был добрым, веселым и, по-моему, пьяным.

Он напевал:

- Я люблю тебя жизнь и к врачам обращаться не стану.

Материнское лоно я покинул легко и беззвучно. Доктор

шлепнул меня по попке, чтобы заставить зареветь. Я запла­кал без слез, а он пропел:

- Если женщина просит, что само по себе и не ново...

Ну и что, что он пил на работе. Делал-то он все професси­онально. Это был лучший специалист в городе. Думаю, трез­вый дилетант хуже пьяного специалиста. Впрочем, я могу ошибаться.

Итак, меня зовут Глеб. Месяц назад мне исполнилось два года. Это событие отметили весьма скромно. Мама купила торт, папа пришел выпивший, а я разбил окно на кухне и по­резал палец. Мама упрекнула отца в том, что он даже не соиз­волил купить мне подарок. Папа оправдался тем, что я еще ничего не понимаю.

- К тому же неизвестно, - добавил он, - будет ли он считать день своего рождения праздником. Все зависит от того, какая у него будет жизнь.

Бабушка моя утверждает, что ребенок всегда похож на того, кто сильнее любил в ночь его зачатия. Внешне я по­хож на маму. Просто копия. Высокий лоб, кареглазый, во­лосы пепельные с рыжеватым оттенком, правда, зубы па­пины, с клыками, как у вампира. Но ведь зубы молочные. Временные, так сказать. Хотя ничто не вечно под луной. И никто не вечен. Вот что имел в виду мой отец, говоря о том, что, возможно, я не буду считать день своего рождения пра­здником. Каждый год приближает нас к смерти. А люди празднуют.

Я очень умный мальчик. Так считают и мама и папа. И я, без ложной скромности, тоже так считаю.

Первые слова, произнесенные мной, были довольно неожиданны. На улице, около детской площадки, я посмотрел на небо и спросил: «Кто там?»