Страница 11 из 19
Летом 1903 года, вскоре после антиеврейских беспорядков в Кишиневе, правительство Гаити запретило иностранцам заниматься розничной торговлей и безучастно взирало на последовавшие за этим антилевантийские погромы. В течение двух лет местные газеты (включая специально для того созданную «L'Antisyrien») поносили «левантийских чудовищ» и «потомков Иуды», по временам призывая к полному «искоренению сирийцев» («l'extirpation des Syriens»). Только давление со стороны иностранных держав (представители которых и сами относились к левантинцам без симпатии) помешало последовательному претворению в жизнь указов об изгнании. Около 900 беженцев покинули страну. По другую сторону Атлантики ливанцы Фритауна (Сьерра-Леоне) провели в 1919 году восемь недель под официальной охраной в ратуше и двух других зданиях, пока их дома грабили и жгли. Британское Министерство по делам колоний рассмотрело вопрос о поголовном выселении ливанцев «в интересах мира и спокойствия», однако предпочло защищать их и дальше. Двадцать лет спустя комиссар будущего премьер-министра Таиланда по делам культуры произнес широко цитировавшуюся речь, в которой сослался на антисемитскую политику Гитлера и заявил, что «пора и Сиаму заняться делами своих евреев», имея при этом в виду местных китайцев (к которым и сам принадлежал). Как писал король Ваджиравудх в памфлете, озаглавленном «Евреи Востока», «в том, что касается денег, китайцы начисто лишены морали и милосердия. Обманув вас, они не испытают ничего, кроме удовлетворения от собственной проницательности».
Всеобщее осуждение попыток «искоренения» армян и ассирийцев в Турции и евреев и цыган в Европе не охладило анти-меркурианского рвения. В новых африканских государствах «африканизация» предполагает, среди прочего, дискриминацию индийских и ливанских предпринимателей и государственных служащих. В Кении их преследовали как «азиатов», в Танзании как «капиталистов» и в обеих странах как «кровососов» и «пиявок». В 1972 году президент Уганды Иди Амин изгнал из страны 70 000 ограбленных индийцев, сказав на прощанье, что у них «не было в этой стране никаких интересов, кроме личной выгоды любой ценой». В 1982 году попытка переворота в Найроби повлекла за собой массовый индийский погром, во время которого было разграблено 500 магазинов и изнасиловано по меньшей мере двадцать женщин.
В постколониальной Юго-Восточной Азии мишенью национального строительства стали китайцы. В Таиланде им было запрещено заниматься 27 видами деятельности (1942), в Камбодже — восемнадцатью (1957), а на Филиппинах специальные законы об «иноземцах» лишили их возможности иметь во владении и передавать по наследству определенные виды собственности и заниматься большинством профессий (одновременно значительно затруднив процесс выхода из разряда «иноземцев»). В 1959—1960 годах запрет президента Сукарно на ведение иноземцами розничной торговли в сельских районах Индонезии привел к поспешному отъезду из страны почти 130 000 китайцев, а в 1965—1967 годах антикоммунистическая кампания генерала Сухарто сопровождалась массовыми погромами, депортациями, грабежом и дискриминацией китайского населения. Подобно многим другим современным меркурианцам, китайцы Юго-Восточной Азии были непропорционально многочисленны среди как коммунистов, так и капиталистов и нередко рассматривались аборигенами как воплощение всех форм космополитической современности. В 1969 году в результате антикитайских волнений в Куала-Лумпуре погибло около тысячи человек; в 1975-м взятие Пол Потом Пномпеня привело к смерти примерно 200 000 китайцев (половины всего китайского населения — вдвое больше в процентном отношении, чем городских кхмеров); а в 1978—1979 годах сотни тысяч вьетнамских китайцев (среди прочих) бежали из Вьетнама в ходе «лодочной» эмиграции. Конец века ознаменовал конец президента Сухарто, который закрыл китайские школы и запретил использование китайских иероглифов (за исключением одной контролируемой правительством газеты), полагаясь в то же самое время на финансовую поддержку китайского бизнеса. Демонстрации, свергнувшие его режим, завершились массовыми антикитайскими беспорядками. Согласно свидетельству одного очевидца, «Сербу... сербу... сербу... [нападай], кричала толпа. И сотни людей одновременно бросились к лавкам. Они выбили окна и двери, начался грабеж. Толпа вдруг словно обезумела. Захватив вещи, она принялась поджигать дома вместе с их жителями и насиловать женщин». За два дня насилия сгорело около 5000 домов, более 150 женщин подверглись групповому изнасилованию и более 2000 человек было убито.
Слова «антисинизм» нет ни в одном языке, кроме китайского (и даже в Китае этот термин, пайхуа, используется ограниченно и не является общепринятым). Наиболее распространенным способом описания роли — и участи — индонезийских китайцев является формула «евреи Азии». А наиболее подходящим английским (французским, голландским, немецким, испанским, итальянским) названием для того, что произошло в Джакарте в мае 1988 года, является русское слово «погром», которое в первую очередь ассоциируется с насилием по отношению к евреям. В общественном и экономическом положении евреев средневековой и новой Европы не было ничего необычного, но есть нечто замечательное в том, как евреи стали символом кочевого посредничества, где бы оно ни практиковалось. Все меркурианцы были носителями городских навыков среди сельских трудов, и все письменные меркурианцы стали главными выдвиженцами и главными жертвами повсеместной победы города, однако только евреи — письменные меркурианцы Европы — превратились в универсальных представителей меркурианства и современности. Век Универсального Меркурианства стал Еврейским веком, потому что он начался в Европе.
Глава 2
НОС СВАНА
Нос посмотрел на майора, и брови его несколько нахмурились. «Вы ошибаетесь, милостивый государь. Я сам по себе».
Евреи эпохи диаспоры были инаданами Европы, армянами Севера, парсами христианского мира. Они были образцовыми, непревзойденными меркурианцами, поскольку занимались кочевым посредничеством в течение долгого времени и на обширных территориях; создали развернутое идеологическое оправдание меркурианского образа жизни и его окончательного преодоления; и владели полным набором традиционно посреднических профессий, от торговли вразнос и кузнечной работы до врачевания и финансов. Они были внутренними чужаками на все случаи жизни, последовательными антиподами всего аполлонийского и дионисийского, опытными поставщиками «хитроумия» в великом разнообразии форм и во всех слоях общества.
Но они не просто блестяще делали свое дело. Они стали исключением среди меркурианцев, поскольку в христианской Европе они были столь же своими, сколь и чужими. Бог, праотцы и священные книги местных аполлонийцев были еврейскими, а величайшее еврейское преступление — и главное объяснение их меркурианской бесприютности — состояло в том, что верные иудаизму евреи отвергли еврейского отступника от еврейской веры. Такой симбиоз не был неслыханным (в некоторых частях Азии вся письменность и вся ученость имеют, как и кочевое посредничество, китайское происхождение), но вряд ли какое-либо племя изгнанников чувствовало себя в большей мере дома, чем евреи в Европе. Христианский мир начался с евреев и не мог без них закончиться.
Но главная причина превращения евреев в наистраннейших иностранцев заключается в том, что они занимались своим ремеслом на континенте, который стал всемирным центром меркурианства и преобразил большую часть человечества по своему образу и подобию. В век кочевого посредничества евреи стали избранным народом потому, что стали образцом «современности».
А это означает, что все больше и больше аполлонийцев, сначала в Европе, а потом повсеместно, должны были стать похожими на евреев: подвижными, грамотными и быстрыми умом горожанами, гибкими в выборе занятий и внимательными к чужакам—клиентам (и потому борцами с нечистоплотностью, мужественностью и всеядностью). Новый рынок отличался от старого тем, что был анонимным и безродным: обмен происходил между чужаками, и все пытались, с разным успехом, играть в евреев. Наиболее успешными в этом отношении были протестанты Макса Вебера, открывшие чопорно безрадостный и морально безукоризненный способ быть евреями. Вдруг выяснилось, что можно сохранить добродетель, занимаясь «ростовщичеством» и приобретая престиж посредством обогащения — в противоположность превращению богатства в социальный статус посредством щедрости, хищничества или обжорства. В то же самое время закат профессионального духовенства и божественных чудес заставил каждого соискателя спасения обращаться к Богу непосредственно, читая книги, и добиваться праведности формально, выполняя правила. Церкви стали походить на синагоги («школы»); специалисты по добродетели стали походить на учителей (раввинов); и каждый верующий превратился в монаха или священника (т.е. стал походить на еврея).