Влюбленная Пион

Я открыла для себя большой мир и покорила его. Мои чувства проявлялись в пышном цветении пионов весной — я надеялась, что члены семьи У вспомнят обо мне, увидев их красоту и почувствовав аромат; в снеге, падаю­щем на ветки деревьев зимой, в то время, когда я умерла, и легком ветерке, поднимающем ивовые ветки, — я хоте­ла напомнить Жэню о том, что он всегда будет моим Лю Мэнмэем; в тяжести плодов сливового дерева, я ве­рила, что обитатели дома наверняка оценят это чудо по достоинству. Это были мои подарки Жэню, И и их сыну.

Я должна была отблагодарить их и выразить признатель­ность за пожертвованное мне вино.

Однажды, когда И проветривала книги из библиотеки Жэня, из одного тома выпало несколько листков бамбу­ковой бумаги. И подняла хрупкие, смятые листы и гром­ко прочитала: «Меня учили вышивать бабочек и цветы...»

Я написала это стихотворение незадолго до смерти и спрятала его вместе с другими стихами в библиотеке моего отца. Бао продал их Жэню, когда Цзе лежала при смерти.

Третья жена прочитала и другие листки — все они от времени пожелтели и стали ломкими. Она заплакала, а я подумала о том, как много времени прошло с тех пор, как я умерла. Крошащаяся бумага напомнила мне о том, что мое похороненное тело тоже разлагается.

И отнесла стихотворения к своему письменному сто­лу, села за него и перечитала их несколько раз. В тот же вечер она показала их Жэню.

— Мне кажется, теперь я понимаю Тун. Ах, люби­мый, когда я читаю ее слова, мне кажется, что мы давно знакомы. Но тут многое пропущено.

Когда Жэнь купил эти стихи у моего усыновленного брата, он был вне себя от горя и потому прочитал их только сейчас. Их писала юная несмышленая девушка, но когда он вспомнил обо мне, его глаза заблестели и наполнились мечтательным выражением.

— Она бы тебе понравилась. — Он никогда не гово­рил ничего подобного, никогда не подходил так близко к признанию о том, что мы встречались наяву. От радо­сти я взмыла в воздух.

На следующий день И переписала мои стихи на све­жую бумагу. Она сочинила несколько строк взамен тех, что уничтожило время.

Вдруг, пока она писала, с полки упала книга. Она рас­пласталась на полу, и из нее выпало несколько страниц. И подняла их. Это была «истинная» история коммен­тария, который я продиктовала Цзе. Но та вырвала эти страницы и спрятала их. Потом их нашел Жэнь и опять спрятал. Эти клочки бумаги не были старыми, хрупки­ми или разорванными на мелкие кусочки. Они казались такими же новыми, как и прежде. И отдала их Жэню, и я забылась, глядя на то, как горе переполнило его и про­лилось через края его сердца и глаз.

В это мгновение меня озарило. Я захотела, чтобы мою работу опубликовали. Поэтессы, чьи работы были со­браны две тысячи лет назад, писательницы, произведе­ния которых мои родители покупали для своей библио­теки, женщины из поэтического общества Бананового Сада не были позабыты; напротив, ими восхищались, потому что их сочинения были напечатаны. Я прошеп­тала о своем желании И и стала ждать.

Через несколько дней она собрала свадебные укра­шения, завернула их в шелковый шарф и прошла в биб­лиотеку Жэня. Там она положила шарф на стол и по­дождала, пока он обратит на нее внимание. Он поднял глаза и увидел, что она чем-то озабочена. Жэнь спросил ее, что случилось и что он может для нее сделать.

— Твоя первая жена Тун написала комментарий к первой части оперы, а вторая жена Цзе — ко второй. Ты получил признание благодаря им, но никто не знает и не помнит их имен. Если мы не расскажем правду и люди не узнают о них, не будут ли они чувствовать себя обделенными, находясь в загробном мире?

— Что, по-твоему, я должен сделать? — осторожно спросил Жэнь.

— Разреши мне опубликовать завершенный коммен­тарий.

Жэнь, вопреки моим ожиданиям, не пришел от этой идеи в восторг.

— Это будет дорого стоить, — заметил он.

— Поэтому я принесла все украшения, подаренные мне в счет выкупа за невесту. Мы можем заплатить за печать, — ответила И. Она развязала шелковый узелок и показала свои кольца, ожерелья, серьги и браслеты.

— Что ты собираешься с ними делать? спросил Жэнь.

— Отнесу в ломбард.

Ей не следовало ходить в такое место, но я буду ря­дом с ней, буду вести и защищать ее.

Жэнь с задумчивым видом взялся за подбородок, а затем сказал:

— Все равно этих денег не хватит.

— Тогда я заложу свадебные подарки.

Он пытался отговорить ее от такого безрассудного поступка, изображая строгого и решительного мужа.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь говорил, что ты или две другие мои жены искали славы, — гневно сказал Жэнь. — Талант женщины принадлежит внутренним покоям.

Он никогда не говорил ничего подобного, но мы с И ни капли не испугались.

— Мне все равно, что будут говорить люди, потому что я не ищу славы, — спокойно возразила она. — Я де­лаю это для твоих жен. Разве они не заслужили призна­ния?

— Но они никогда не мечтали о славе! Пион не оста­вила ничего, что заставило бы нас предположить, что она мечтает о том, чтобы чужие люди читали ее слова. А Цзе вообще не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она пишет, — продолжил он, стараясь взять себя в руки. — Она знала, в чем состоит долг жены...

— И как, должно быть, они сейчас об этом жалеют!

Они продолжали спорить. И терпеливо слушала мужа, но не сдавалась. Она была так настойчива, что он наконец признался, что беспокоило его больше всего:

— Работа над комментарием погубила Пион и Цзе. Если с тобой что-нибудь случится...

— Ты беспокоишься обо мне. Но ты же знаешь, я на­много сильнее, чем можно сказать по моему виду.

— Да, и все-таки я беспокоюсь.

Я его понимала. Я тоже беспокоилась об И, но мне был нужен комментарий. Ей он тоже был нужен. Я зна­ла ее много лет, и она никогда не просила ни о чем для себя.

— Пожалуйста, разреши мне!

Жэнь взял И за руки и внимательно посмотрел ей в глаза. Наконец он сказал:

— Я согласен, но у меня два условия: ты будешь хоро­шо есть и много спать. Если ты почувствуешь недомога­ние, то в ту же минуту оставишь сочинительство.

И согласилась и немедленно принялась за работу: она стала переписывать заметки, оставленные мной и Цзе в томе, купленном в Шаоси, в новое издание «Пионовой беседки». Потом она передаст его мастерам, которые вы­режут наши слова на деревянных плитах*. Я забралась в тушечницу и стала водить пальцами вместе с волосками ее кисти, скользящими по бумаге.

В один прекрасный зимний день работа была закончена. И пригласила Жэня в Зал Облаков, чтобы вместе отпраз­дновать это. В жаровне горел огонь, но в комнату прокра­дывался холод. В саду на морозе трещал бамбук, а с неба падал снег с дождем. И зажгла свечу и согрела вино. За­тем они вместе с мужем стали сравнивать новые страни­цы с оригиналом. Эта работа требовала скрупулезности, и я, затаив дыхание, благоговейно наблюдала за тем, как Жэнь переворачивал страницы, останавливаясь в разных местах, чтобы прочитать мои слова. Несколько раз он улыбнулся. Может, он вспоминал о наших встречах в па­вильоне Любования Луной? Иногда его глаза словно за­тягивала туманная дымка. Наверное, он думал о том, как я лежала одна в постели и мучилась от тоски.

Он вдохнул, поднял подбородок и расправил плечи. Его пальцы лежали на последних словах, которые я на­писала при жизни: «Когда люди живы, они любят. Когда они умирают, они продолжают любить», и он сказал И.

— Я горжусь тем, что ты закончила эту работу.

Его пальцы гладили страницу, исписанную моими заметками, и я знала, что он все-таки услышал меня.

Наконец я была вознаграждена. Меня переполняли ли­кование, восторг, бурная радость.

Глядя на Жэня и И, я понимала, что они чувствуют такой же восторг и блаженство, как и я.

Несколько часов спустя И сказала:

— Кажется, пошел снег.

Она подошла к окну. Жэнь взял новую копию с на­шими записями и присоединился к ней. Они вместе от­крыли окно. Тяжелый снег покрыл ветки блестящей пудрой, которая выглядела как чистейший белый не­фрит. Жэнь издал восхищенный возглас, схватил жену в объятия, и они выбежали на улицу, где шел снегопад. Они танцевали, смеялись, падали в сугробы. Я тоже смеялась вместе с ними и радовалась их беззаботности.