Страница 9 из 66
Польский король Ян Казимир не мог предложить Хмельницкому ничего, кроме плахи.
На протяжении всего января и февраля 1654 года гонцы Богдана Хмельницкого и боярина Бутурлина развозили текст присяги царю по полковым городкам и сотенным местечкам. Писари зачитывали ее народу (не полковники и сотники, а именно писари, так как большинство казачьей старшины в те времена не умело писать!), люди слушали и присягали.
МАЗЕПИНЦЫ И БОГДАНОВЦЫ. Выбор Хмельницкого впоследствии имел немало критиков и горячих поклонников. В начале XX века в Киеве в день Переяславской Рады у памятника гетману собирались группки «мазепинцев» и «богдановцев», ругавшихся до одури, прав или не прав был Богдан. Но если отбросить патетику, у Хмельницкого просто не было другого выбора.
Как всякий политик он пытался решить две проблемы — сохранить страну и себя в качестве ее главы. Он перепробовал все прелести «многовекторности», так популярной у нас при Кучме: дружил с крымским ханом и турецким султаном, мадьярами и молдаванами, получал военную помощь от русского царя, пытался мириться с поляками, но к 1654 году явно устал бегать между всеми навприсядки, отплясывая боевой гопак. И годы брали свое, и враги становились все сильнее.
Вряд ли Богдан подозревал, как вырастет Украина в результате его выбора. Он всего лишь хотел сберечь хутор.
Попытки «евроинтеграции» тоже ни к чему не привели. После каждого выигранного сражения с Польшей Хмельницкий заключал мирный договор. Он садился пить с польскими гетманами и военачальниками, которых хорошо знал по прежней службе Речи Посполитой, провозглашал тосты за здравие короля, обещал быть верным его слугой. Но пир заканчивался. Казаки возвращались в свой лагерь, а ляхи — в Варшаву, где снова набирали войско и шли на Украину возвращать все к тем порядкам, что были до восстания 1648 года. Видеть Украину даже в виде автономии, а Хмельницкого — ее главой — польская политическая элита, зараженная европейской манией величия, не желала.
Хмельницкий нужен был ей на плахе, а не в Чигирине — столице тогдашней казачьей державы.
Самому же Богдану приходилось то и дело краснеть перед своим «электоратом» за очередную попытку договориться с Варшавой. Вот как описывал «мир» 1649 года на Украине информатор русского правительства Кунаков в своем донесении: «А ныне де у Богдана Хмельницкого с поляками война будет впрямь по такой причине: когда хлопы из Войска Запорожского по пактам учали было приходить в панские и шляхетские имения в дома свои, паны и шляхта их мучили и избивали и похвалялись: то де и вашему Хмельницкому будет, дайте нам справиться. И к Богдану Хмельницкому приходили хлопы, собралось больше 50 000 человек, и ХОТЕЛИ ЕГО УБИТЬ: для чего де без нашего совета с королем помирился?»
ЖИВОЙ И СО СЛАБОСТЯМИ. Став после смерти символом восточного выбора Украины, при жизни Хмельницкий не был памятником. Современники отнюдь не воспринимали его как идеал. Он хотел сохранить гетманскую булаву в своем роде и передать ее сыну. Больше всего его интересовала собственная усадьба в Субботове под Чигирином. Именно отобранный поляками хутор, на который Хмельницкий имел не больше юридических прав, чем Виктор Янукович на Межигорье, стал главной причиной для превращения Богдана из лояльного польского сотника в вождя казачьего восстания. Уверен, выбирая присягу московскому царю, гетман помнил и об этом «маетке» — Москва сразу же признала его имущественные права, которые Варшава упорно считала «самозахватом».
У гетмана была огромная проевропейская оппозиция. Украинские магнаты (да, именно украинские — некоторые из них даже сохранили православие, как Адам Кисель, а другие, как Вишневецкий, стали католиками лишь в первом поколении!) ни в грош не ставили Хмельницкого. Они называли его обычным бандитом, как и казаков. В сущности, по законам Речи. Посполитой, постоянно апеллировавшей к «европейским ценностям», Хмельницкий и был преступником. Он отказывался признать над собой главенство этой самой Европы — римского папы, польского короля как светского носителя католического универсализма, международного торгового капитала, уже тогда через своих компрадоров эксплуатировавшего сырьевые ресурсы Украины.
Галичина была против Хмельницкого. И Подолия. И шляхетская Волынь. Шляхетские ополчения галицко-волынской шляхты сражались с гетманской армией под Пилявцами и Берестечком. Польскоязычный Львов (богатый тогда, в отличие от бедного нынешнего) откупился от войска Богдана в 1648 году гигантской суммой в миллион злотых. Даже Киев, о чем ныне забыли, не признавал гетмана безоговорочно — в нем было чрезвычайно сильно польское влияние, а часть жителей составляли поляки или люди, тесно связанные с прежней польской властью. Поэтому столицей пришлось сделать провинциальный Чигирин на границе с Диким Полем. Там гетман чувствовал себя увереннее, чем в старинной столице русских князей, где только Лавра безоговорочно хранила духовное наследие погибшей державы Рюриковичей.
Фальсификаторы истории пытаются навязать миф, что Хмельницкому пришлось выбирать между независимостью и подчинением Москве. На самом деле Богдан выбирал между двумя зависимостями — от Польши и от России. Первая сулила ему личное небытие — и физическое, и духовное. Второе — жизнь. Жизнь не только ему, но и его Украине — маленькой стране, полузадушенной «европеизацией» трех поколений польского владычества после Люблинской унии 1569 года. Гордо звучащая формулировка «по обоим берегам Днепра» сразу же теряет свою «пышность», если вспомнить уточнение Самуила Величко о ее южной границе — речке Рось. Южнее — татарские кочевья. Донбасса еще не существует — там тоже Крымское ханство. Слобожанщина (нынешняя Харьковская область) только-только заселяется беглецами с Правобережья, захваченного поляками.
Конечно же, Богдану было не суждено увидеть последствия своего решения. Он умер через три года после Переяславской Рады. Но его наследие осталось. Объединив усилия, жители Московской и Киевской Руси создали великое совместное государство. Потомки казачьей старшины играли в нем видную роль. Киевский коллегиум дал толчок Славяно-Греко-Латинской Академии в Москве. Возник новый литературный язык, на котором рядом с Пушкиным и Толстым создавали выдающиеся шедевры Гоголь и Булгаков. Вместе с русской армией запорожцы участвовали в покорении Крыма. Новые города с удивительной архитектурой (Одесса, Севастополь, Ялта) возникли на побережье Черного моря. Прежде на их месте были в лучшем случае убогие селенья. Теперь загорелись огни культуры.
«Антей». Самый крупный самолет в истории авиации не взлетел бы в Киеве, попади Украина под Европу.
ДРУГАЯ ЕВРОПЕИЗАЦИЯ. Это тоже можно на звать европеизацией. Но европеизацией покорите лей, а не покоренных. Кто думал, что Разумовские, которых поляки трактовали как свинопасов, станут министрами и послами Российской империи в Вене, Неаполе и Стокгольме? Кто поверил бы, что фельдмаршал Паскевич, ведущий родословную от полтавского казака Пасько, возьмет в 1831 году Варшаву? Кто видел в день Переяславской Рады взлетающую в космос ракету, чьи двигатели произведены на днепропетровском Южмаше? Замечу, в Польше так и не научились делать ни ракеты, ни самолеты. Размах крыльев «Антея» (продукция Киевского авиазавода!) там невозможен ни при какой политической погоде.
«Зенит». Украинская ракета, произведенная в кооперации с Россией. Основа проекта «Морской старт».