Страница 5 из 134
В Покровском сельсовет был организован одним из первых.
Рядом с селом, по существу сливаясь с ним, был расположен большой киргизский аул. Амамбет приехал в Покровское и целую ночь говорил с беднотой из села и с киргизской беднотой, а утром собрали сход и выбрали сельсовет.
Старик Петренко прямо со схода пошел в свою конюшню, оседлал лучшего жеребца и уехал незаметно, задами через огороды. Не жалея коня, он скакал по тайным горным тропинкам к ущелью Кую-Кап.
Спохватились слишком поздно, и никто не погнался за ним.
Бай, живший в ауле, приказал своим пастухам гнать стада в горы и свернул свои юрты, тоже готовясь бежать, но пастухи не исполнили приказания, донесли в сельсовет, и бая поймали. Сельсовет роздал его баранов и лошадей беднякам.
Через две недели вернулся Петренко. Похудевший, с всклокоченной бородой и в изодранной одежде, он прокрался в темноте к своему дому и тихо стукнул в окно. Старуха жена узнала его, всплеснула руками и кинулась отворять. Петренко не велел зажигать лампу. При красном свете лампады он переоделся, жадно съел миску холодных щей и велел подать ружье. Он старательно вычистил ствол и замок, бережно обтер ложе и приклад. Сталь тускло блестела.
Уже под утро старик зарядил винтовку, привесил к поясу патронташ и широкий охотничий нож. Ножи такие делали из германских штыков.
Забрезжили предрассветные сумерки. Петренко вышел на крыльцо. Село спало. Горы неясно темнели, и серые клочья тумана медленно плыли у подножий. На востоке небо было внизу светлое, легкого зеленоватого оттенка, и темно-синее наверху. Последние звезды слабо светились в синей части неба. Ничто не нарушало тишины. Бесшумно прочертила сова. Петренко стоял, широко расставив ноги и щуря глаза под седыми мохнатыми бровями. Потом он поднял ружье и выстрелил в воздух. Горное эхо глухо повторило звук выстрела, в ответ бешено залаяли собаки, и сразу справа из-за домов затрещали винтовки и закричали люди.
Потом большой отряд пронесся по улице. Всадники на всем скаку стреляли в окна домов, визжали и свистели.
Впереди на белом жеребце с кривым клычом[15] в руке скакал Джантай Оманов.
3
Киргиз, раненный в голову, забрызганный кровью, в изодранном халате и без шапки, прискакал в город. Загнанная лошадь пала возле дома уездного управления, и в штаб отряда он прибежал пешком. Задыхаясь, он рассказал о набеге басмачей Джантая и о страшной смерти предсельсовета и троих коммунистов.
Через два часа отряд в боевом порядке на рысях вышел из города и к утру, проехав без остановки всю ночь, подошел к Покровскому.
Четыре корявых столба чернели по бокам дороги у околицы. В сумерках издали нельзя было ничего разглядеть, и только подъехав вплотную, красногвардейцы увидели, что это такое. Четыре человеческих тела висели на черных от крови столбах. Большими ржавыми гвоздями были пробиты шеи и животы людей. Головы были изрублены шашками. Раны обнажали челюсти и кости черепа. Глаза были выколоты, и кровь запеклась в пустых глазных впадинах.
Командир отряда остановил лошадь и молча снял бескозырку. Потом он ударил лошадь камчой и, крутясь перед отрядом, крикнул:
— Видели, товарищи? Все видели?..
Киргизы молча снимали винтовки.
Отряд ворвался в село. Никто не оказал сопротивления. Командир прямо проскакал к дому Петренко. Старик исчез. Дома была одна старуха. Она плакала, молилась и ничего не говорила. Ее связали и бросили в погреб. Басмачей не было. Они угнали скот, ограбили село и аул и ушли в горы. Бай уехал вместе с ними, и половина его стада перешла к Джантаю.
На усталых лошадях преследовать басмачей было невозможно, а свежих лошадей не было. Отряд выставил караулы и остался в Покровском.
4
Кутана послали в караул.
По ущелью он отъехал с версту от Покровского, слез с лошади и, ведя ее в поводу, осторожно прошел вверх от тропы.
Было утро. Ночная роса еще не высохла на траве. Легкие облачка клубились над вершинами, и косые лучи скрытого за горами солнца бросали на них розовый отблеск.
Кобыла Кутана щипала траву, с хрустом пережевывая сочные стебли. Кутан оглядел ее. Кобыла поправилась. Она не была так тоща, как раньше, чистая шерсть лоснилась и блестела, грива и хвост были расчесаны. Но все-таки Кутан был недоволен. Ему казалось, что начхоз отряда дает для его лошади овса меньше, чем другим, что лошадь не наедается досыта, что ездить его заставляют больше всех. Вот и сейчас — отряд отдыхает, лошади отдыхают, а его заставили идти в караул. И жизнь в отряде ничуть не интересная. Уже три месяца прошло. Где бои, где слава и подвиги, где богатая добыча? Скучные приказания, скучные караулы и переходы. Разве так джигиты жить должны?
Не выпуская повода из рук, Кутан шел за лошадью и все дальше уходил от тропинки.
Солнце поднялось над вершинами гор. Стало жарко.
В тени кустов трава была высокая, было сыро, свежо, и сильно пахло цветами шиповника.
Кутан привязал повод к передней ноге лошади, пустил ее и лег в траву, лицом вниз, положив голову на руки.
Сквозь густую зеленую стену листьев и стеблей он видел синее небо и вершину горы по ту сторону ущелья.
Где-то недалеко, невидимый журчал ручей, и птицы чирикали в ветвях над поляной.
Кутан внимательно слушал.
Жук черный и блестящий с громким жужжанием пролетел и вдруг сложил крылья и упал в траву. По сгибающемуся стеблю он влез наверх, расправил голубые под черным панцирем тоненькие крылья и улетел, снова прожужжав над головой Кутана. Мошки плясали в неподвижном воздухе.
Кутан закрыл глаза. Последнее, что он слышал, был трескучий крик сороки. Белая с черным длинная птица поднялась из кустов, чем-то испуганная, и неровным, прыгающим полетом улетела вниз.
Кутан уснул.
5
Алы Джантаев пешком шел по тропе.
Он был одет в рваный халат. Изодранная войлочная шапка, надвинутая низко на глаза, почти скрывала его лицо. Он опирался на толстую палку. Шел слегка согнувшись, осторожно ступая по камням и левой рукой придерживая револьвер, спрятанный на теле под халатом.
Тропинку пересекал ручей.
Алы лег и напился холодной, чистой воды. Перейдя ручей, он заметил следы лошади. Лошадь шла от Покровского. Вот здесь всадник слез и повел лошадь наверх, через заросли кустарника.
Алы пошел по следу.
В кустах он спугнул сороку. С резким криком птица взлетела из-под его ног. Алы вздрогнул и на секунду замер неподвижно.
Тихо раздвинув ветви дикого шиповника, он увидел спящего человека. Спящий повернулся на бок и раскинул руки. Алы узнал Кутана.
На тропинке внизу звонко ударили о камень копыта лошади. Алы прыгнул в тень. Ползком он пролез к краю обрыва, поросшего кустарником, и выглянул. Оседланная лошадь стояла на тропинке и пила воду из ручья. Повод был привязан к ноге.
Алы юркнул вниз, пробираясь через колючие заросли. Лошадь подняла голову, когда он подошел к ней, и спокойно пожевала губами. Алы вскочил в седло. Шагом он въехал в воду и по руслу ручья проехал далеко в сторону от тропы. Лошадь шла медленно, поматывая головой и лениво переступая ногами. Потом, напрямик продираясь через кустарник, Алы снова выехал на тропу, но в расстоянии километра от того места, где спал Кутан. Остановившись и внимательно прислушавшись, Алы вдруг изо всех сил палкой ударил лошадь и дернул повод. От неожиданности лошадь присела на задние ноги. После второго удара она поскакала неуклюжим, тяжелым галопом. Все время погоняя, Алы проехал версты две и опять свернул с тропинки. Лошадь тяжело дышала и спотыкалась. Алы миновал рощицу кривых тянь-шаньских берез и выехал на небольшую лужайку.
Десяток оседланных лошадей были привязаны в тени с краю лужайки. Вооруженные джигиты сидели в кругу посредине. Чанач[16] с кумысом переходил из рук в руки. Джигиты тихо разговаривали, потягивая прохладный густой кумыс. Они встали, когда Алы выехал на лужайку.
15
Клыч — сабля.
16
Чанач — бурдюк, мехи из козлиной кожи для айрана или кумыса.