Закат семьи Брабанов

26

Лесбос — гористый, покрытый пышной зеленью остров, где растет очень много колокольчиков. Своими широкими асфальтированными дорогами он обязан присутствию воинской части. По дороге из Митилини в Калини Марина собрала букетик для Стюарта. Они пообедали в Эрессосе, на самом чистом, как говорят, пляже в Греции, хотя Коллен не разделил такого мнения. Он совсем не интересовался содержимым своей тарелки и пил одну минеральную воду. Марина взяла деревенский салат, две порции кальмаров, жареную картошку и три пива «Статен», После обеда они пошли в конец пляжа и занялись любовью. Затем Стюарт неуклюже перевернулся на спину и вперился взглядом в небо. Он вынул из заднего кармана брюк букет колокольчиков и, улыбаясь, стал их нюхать.

— Я снова проголодалась, — сказала Марина.

— А я — нет.

С тех пор, как они покинули Бутини, где так и не пообедали, о чем Марине нравилось вспоминать, их отношения строились в некотором роде на отсутствии еды, что вызывало сильное сожаление у польки, впервые в жизни переставшей придерживаться диеты. Стюарт, проживая каждую минуту в каком-то экстазе, который его кормил, больше не испытывал потребности в пище, и Марина с удивлением наблюдала, как он проводит целые дни без еды, словно робот или машина. Стюарт грыз мгновения и пил часы. Ему казалось, что он еще никогда так правильно не питался. Он вставал с пустым желудком и ложился спать с еще более пустым. Боль от голода только напоминала ему, о его счастье. Когда он почти терял сознание, то выпивал в баре большой стакан холодного молока. «Это была, — сказал он нам в самолете, совершавшем регулярные рейсы между Митилини и Афинами, — встреча будущей толстушки и нового худого». В течение многих лет Марина ограничивала себя абсолютно во всем, а Стюарт ни на что не обращал внимания. Одна жила йогуртами и сырой водой, другой — свининой с картошкой и тушеной капустой. Она была печальной красавицей, он — веселым уродом. Четыре с половиной месяца, которые они провели вместе, оказались единственным моментом в их жизни, когда оба нашли равновесие между анорексией и булимией. Если они решили по обоюдному согласию и без малейшей предварительной полемики внезапно покончить с жизнью, то лишь потому, что чувствовали, насколько хрупким было это равновесие. Никто из них не хотел после блаженства, вызываемого в человеке пищевой гармонией, согласием между внешним и внутренним миром и чувством, что в его жизни всего хватает и нет ничего лишнего, возвращаться к прежней невоздержанности — или сдержанности.

Они приехали в Моливос в конце дня, выбрав в отеле «Афродита» комнату с видом на укрепления. Никто из них не подумал, что, находясь на северной стороне, она не успеет прогреться за день солнцем, и ночью в ней будет холодно. Был еще только май, и хотя Стюарт лег в кровать к Марине, они всю ночь дрожали под тонким одеялом. Утром они посмотрели другую комнату, но вид из окна оказался не таким живописным, и в результате они остались в прежней, прозвав ее «холодной комнатой». Затем обследовали сад вокруг отеля, обнаружили бассейн со спокойной синей водой и уже собирались окунуться, когда Марина, сунув в нее ногу, сразу же выдернула ее.

— Вода ледяная, — сообщила она.

Они терпеливо ждали, — Стюарт по-прежнему не притрагиваясь к пище, а Марина поглощая бесчисленное количество греческих блюд, — когда комната и бассейн прогреются. Это заняло где-то неделю, в течение которой они исследовали Мифимну и особенно Петру — соседний курорт, где каждый вечер из арендованных квартир и отелей выходили на прогулку пары задумчивых и молчаливых женщин среднего возраста. Они устраивались в кафе на берегу и медленно ели не очень дорогие блюда. «У лесбиянок нет денег, так как у них нет мужчин» («Опасные мифы», с. 1202). Среди них встречались скандинавки (датчанки, голландки, шведки, финляндки), более молодые и более шумные, которые заказывали рыбу (очень дорогое блюдо во всех греческих портах), заразительно смеялись и целовались на публике. Их силуэты, как китайские тени, четко вырисовывались на зеркальной поверхности воды.

Стюарт ни разу не позвонил во Францию и не справился о жене и ребенке. Это мы с Вуаэль, прибыв на Лесбос, рассказали ему, что Синеситта родила Марсо в тот же вечер, когда он ее бросил. Марина в первые дни еще звонила в Париж Вуаэль, и та сообщила, что я бросила Ивана. То, насколько безразлично Марина отнеслась к этой новости, показывает, какое значение приобрел для нее Стюарт. Кроме Вуаэль, она позвонила в агентство, где ей задали такую головомойку, что она больше с ними не связывалась. Еще она позвонила в Краков матери и объяснила ей, что встретила свою любовь. Та ответила, что встретить свою любовь — самое худшее, что может случиться в жизни, потому что ты ее или теряешь и не оправляешься от потери, или же сохраняешь, и она тебя пожирает. По мнению матери Марины, единственный способ дожить до сорока — это не встречать своей любви. Марина в слезах повесила трубку. Стюарт не пытался ее утешать. Он сказал, что мадам Кузневич права, что любовь — это ужас, проклятие, что у человека всегда есть выбор: умереть в любви или без нее, и что их судьба — его и Марины — умереть в ней; в чем он ошибся, поскольку такая судьба была уготована ей, а не ему.

Постепенно они стали чувствовать себя лучше. По мере того как в комнате становилось теплее, отель «Афродита» заполнялся туристами, вода в бассейне прогревалась до двадцати градусов, Стюарт худел, а Марина толстела. В конце месяца они наконец почувствовали себя в своей тарелке. Они проводили вечера танцуя, ночи занимаясь любовью, большую часть дня — снова занимаясь любовью. Они возвратили машину, взятую напрокат, и отныне передвигались на мопедах. Светловолосые, загорелые, они походили на своих синеньких лошадках с моторами на двух рыцарей Тевтонского ордена, чудом спасшихся от Александра Невского и жестоких новгородских бояр, проехавших всю Русь, Беларусь, Украину, Крым, избороздивших Черное и Мраморное моря, потерпевших кораблекрушение, но оставшихся в живых и решивших до конца своих дней развлекаться на Лесбосе.

Когда встречаются два человека, предназначенных друг для друга, они вначале нуждаются во сне, поскольку неудовлетворенность, как шумная вечеринка в общей квартире, вынуждала их до сих пор не смыкать глаз. Перед приземлением нашего самолета в Афинах Стюарт признался мне, что спать с Мариной было не то же самое, что с моей сестрой. Синеситта представлялась ему в его снах камнем на дне моря, куда он спускался ради супружеского долга. С манекенщицей он чувствовал себя дельфином, танцующим на морской поверхности. С Синеситтой он ложился в постель, испытывая облегчение, а с Мариной — радость. Когда спишь в постели с тем, с кем не занимаешься любовью, то ощущаешь тайную горечь; зато прижаться к кому-то, с кем без конца занимаешься любовью, так же приятно и просто, как развернуть утреннюю газету или намазать ломтик хлеба джемом.

Кроме того, Стюарт очень любил смотреть, как Марина читает. Синеситта, слишком поглощенная своими заботами, перестала открывать книги, присылаемые ей «Франс-Луазир». Они скапливались в нераспечатанных конвертах в нашей кухне между малайским холодильником (в форме овала, с дверью из тикового дерева и неоновой надписью «Кока-Кола») и греческой вешалкой из приморской сосны. Когда дети и кредиторы оставляли мою сестру на секунду в покое, она садилась на стул и ничего не делала, говоря, что размышляет. Если ее спрашивали, о чем же она размышляет, она вначале молчала, показывая, что ей задали нескромный вопрос, а потом отвечала: «О разных вещах». Марина никогда не садилась, чтобы подумать, так как могла, по ее словам, думать и ходить одновременно. Но она, без сомнения, думала меньше, чем Синеситта. В любом случае ясно одно: невозможно одновременно читать и думать. «Чтение — это не мыслительный процесс, а потребление. Большой читатель не может быть большим мыслителем, поскольку у пего не остается времени на то, чтобы думать. Его жизнь заполнена мыслями других. Платон нигде не показывает Сократа со свитками, которые в V веке до н. э. заменяли книги. Сартр, предпочитавший Мулудия Виану и Дос Пассоса Фолкнеру, — посредственный читатель и неплохой критик» (Пролог, «Золото под названием нация»). Раньше Марина, вращавшаяся в сложном и жестоком мире моды, не имела возможности читать, так как ей приходилось все время думать. Теперь, когда Стюарт превратил ее жизнь в театральную сцену с бессмысленными и залитыми солнцем декорациями, где с трудом можно было различить кровать, пляж и квадратный стол в таверне (накрытый бумажной скатертью с протянутой внизу резинкой, чтобы не сорвало ветром), у нее больше не было необходимости думать, то есть она могла вернуться к тому пороку, которым являлось чтение у большинства молодых людей, воспитанных за железным занавесом. «Наказуемый порок», — как сказал Бенито в своем первом интервью журналу «Фигаро Литтерер» по случаю выхода его книги «Ад мне лжет» и ее неожиданного и даже скандального успеха. В первый месяц Марина прочла «Окно» Атаназа Далчева, «Лагерь 29» Сержио Антониелли, «Орфические послания» Бронсона Алсетта, «Магомет II» Жана-Батиста Вивьена де Шато-Брюна и «Подземный Рим» Шарля-Эммануэля Дидье; во второй — «Избранное» Жана-Франсуа Саразена, «Феникс и Черепаха» Кеннета Рексроса, «Песни ожидания» Тона Салискара, «Потерять дом» Фама Ван Ки и «Последний дядя» Лорана де Шимуна Вонмооса; в третий месяц — «Графиню Ирен» Эдуардо Каландра, «Безумный смех» и «Продается сердце» Рада Дренека (сербского поэта, произведения которого она впервые обнаружила в библиотеке Краковского филологического факультета и которого немедленно признала своим учителем и братом). После смерти Марины на ее ночном столике были найдены четыре тома «Кладбища Мадлен»— главного произведения роялиста Жана-Батиста Рено-Варена. Марина так много читала, что мешала это делать Стюарту, чувствовавшему, что если и он станет столько читать, то их жизнь превратится в сплошное чтение, а это повредит их любви. Он все чаще отрывался от газет, перестав интересоваться событиями, о которых все равно забывал на следующий день. В общем, они поменялись ролями. Стюарт, забросивший чтение статей, стал подвижным, свободным. Это изменение в его внутреннем мире превосходно сочеталось с изменением внешности. Во время пребывания на Лесбосе он худел от десяти до пятнадцати килограммов в месяц, а для поддержания физической формы тренировался на пляже. Поэтому, когда я увидела его на больничной койке, то вместо существа, разрушенного алкоголем, обжорством и злоупотреблением сексом, обнаружила стройного Париса, загорелого, с седеющими висками, задремавшего в ожидании, когда Елена закончит вечернее омовение и разбудит его поцелуем в веки.