Страница 47 из 67
- Я б-бы н-не с-сказал-л, что з-здесь н-намного т-теплее, - проклацал зубами Прошка.
- Погоди минутку, я пожалую тебе свитер с моего плеча и поделюсь телогрейкой. Она такая здоровая, что, по-моему, мы влезем в нее вдвоем, невзирая на весь твой запас курдючного сала.
- Какого сала! - От обиды Прошка даже перестал заикаться. - Если я не гремлю, подобно некоторым, костями, это еще не значит, что меня нужно записывать в курдюки с салом! Кстати, можешь не трудиться. Твой свитерок не сгодится мне даже вместо шапочки.
- Сгодится. Я специально покупала на два размера больше, чем нужно, чтобы налезал поверх ста одежек.
- Аж на два размера больше, чем нужно! Это какой же получается - тридцать восьмой?
- Сорок шестой, скоморох ты мой недобитый! К тому же ягнячья шерсть хорошо тянется.
- Ни за что не поверю, будто у тебя сорок второй! Разве что ты носишь белье на тройном синтепоне.
С пыхтением и причитаниями (наверняка преувеличенными) Прошка натянул на себя мой свитер, а потом мы вместе влезли в телогрейку: он продел в рукав левую руку, а я - правую. Конечно, застегнуть пуговицы нам не удалось - до петель остался зазор сантиметров эдак в пятнадцать, - но, защищенные стеганой ватой с трех сторон и тесно прижатые друг к другу, мы быстро согрелись. Прошка лег на левый бок и свернулся в клубочек, я приткнулась у него за спиной, и некоторое время мы лежали молча.
- Слушай, а запасных шерстяных носков у тебя случайно нет? - вдруг заинтересовался он.
- Нету. А валенки не дам, - быстро сказала я. - Самой малы. Ты что босой? Тогда снимай скорее безрукавку - завернешь в нее ноги.
С третьей попытки новоявленные сиамские близнецы снова приняли сидячее положение. Прошка, пыхтя, избавился от телогрейки и свитера, стащил с себя безрукавку и укутал ноги. Потом мучительная процедура одевания повторилась, и мы снова плюхнулись на картошку.
- Значит, ты думаешь, нам хана? - спросил Прошка через несколько минут. А может, эти сволочи еще вернутся?
- Вернутся, конечно. Чтобы вытащить наши хладные трупики и бросить где-нибудь в лесу. Ты же слышал: они не пристрелили нас только из страха перед разоблачением. А если в лесу найдут тела двоих замерзших, то этим бандитам ничто не грозит.
- Не грозит? Как бы не так! Ведь мы их вычислили! Как, по-твоему, они добрались до меня? Утром Марк отвез на питерское телевидение текст объявления о твоем розыске. Помимо твоего фотопортрета, мы решили предъявить народу рожи, которые ты изобразила перед исчезновением. Я сам видел днем в новостях это объявление, и теперь весь Питер, включая дуболомов из ментовки, знает, кто тебя похитил. А значит, и меня. Так что наши хладные трупики им совершенно ни к чему. Замерзнем мы насмерть или погибнем от пули, - обвинения в убийстве им все равно не избежать. Ergo*, они должны вернуться. Лети тихо, похититель прочитай наоборот.
[Сноска] * Следовательно (лат.).
- Аргентина манит негра, - пробурчала я. - Блажен, кто верует. И, по-твоему, что они с нами сделают, когда вернутся? Принесут свои извинения и, заливаясь покаянными слезами, отпустят на все четыре стороны? Вот тогда им точно не избежать обвинения. Пусть не в убийстве, а в похищении, зато ни один самый ловкий адвокат не спасет их от решетки - с нашими-то показаниями. Зачем им это надо? С другой стороны, если мы замерзнем, навесить на них убийство будет очень непросто. Вы нашли хотя бы одно твердое доказательство, что меня похитили именно они - свидетелей, видевших, как меня били по голове и запихивали в машину, следы моей крови на их одежде, что-нибудь этакое, вещественное?
- Вроде бы нет, - после некоторого раздумья ответил Прошка, - зато пропасть косвенных улик! Твой рассказ и рисунки. Квартира, снятая на той самой улице, где ты пропала. Машина, взятая ими напрокат и исчезнувшая с той же улицы одновременно с тобой. А может быть, кто-нибудь из соседей видел, как они поднимались сегодня днем к Сандре... или даже как спускались от нее со мной на руках.
- Вряд ли. Увидев новости, они наверняка были максимально осторожны. Что касается косвенных улик... Не знаю, можно ли считать их убедительным доказательством. А кстати, кому пришла в голову мысль о том, что меня похитили проходимцы из поезда? И кто додумался дать объявление на телевидение?
Безбожно привирая и выпячивая свои заслуги, Прошка пространно отчитался о событиях двух последних суток. Не могу утверждать, что его рассказ был для меня полной неожиданностью. О многом я уже догадывалась, а об остальном могла бы догадаться, если бы чертова чугунная болванка на двери оставила мне побольше времени на размышления. Например, о том, что Генрих, Марк, Леша и Прошка приедут на розыски. Я на их месте сделала бы то же самое.
В нападении на машину Толика-Аркаши и Васи тоже не было ничего удивительного. Я еще на вокзале заметила, что они кого-то боятся, а подслушанный мною здесь, в доме, разговор объяснил причину пристального интереса к моей персоне. Теперь же стало ясно и то, почему меня похитили. Не иначе как черт дернул Сандру запечатлеть для потомства дурацкую вывеску сапожной мастерской на той самой улице, где беглецы залегли на дно. Должно быть, они были неприятно поражены, увидев, как я дефилирую мимо их подъезда. Ведь не прошло и суток после обыска моих пожитков и снятия с меня подозрения в шпионаже. Кабы не наше с Прошкой бедственное положение, их даже можно было бы пожалеть. Наверное, так же чувствует себя затравленная лисица, с трудом оторвавшаяся от преследователей и нырнувшая в нору только затем, чтобы обнаружить у второго выхода страшную таксу. Тут кто угодно потеряет голову.
Действия моих друзей тоже были вполне предсказуемы. Единственным сюрпризом в Прошкином рассказе оказалась деятельность Селезнева. При всей теплоте наших отношений двух месяцев знакомства, на мой взгляд, все же недостаточно для желания поучаствовать в спасательной операции.
- Наверное, Сандра спятила, - сказала я вслух. - Я же говорила ей, что познакомилась с Селезневым только в ноябре. Как она не постеснялась позвонить и вызвать его в Питер?
- Брось, Варвара, - сердито сказал Прошка. - Хоть на краю вечности прекрати ломать комедию.
Я опешила:
- Как прикажешь тебя понимать?
- А вот так! Сандра тебя выдала. Впрочем, мы и без ее откровений догадывались, что твои шашни с Селезневым закончатся загсом.
Я несколько раз открыла рот, но слов так и не нашла.
- Молчишь, - констатировал Прошка. - Нечем крыть?
- Слушай, ты, кажется, упоминал, что тебя били по голове. Ты уверен, что у тебя все в порядке с мозгами? Во всяком случае, один из нас определенно сошел с ума.
- Значит, решила стоять до конца... Ну-ну! Только вот непонятно, на кой черт тебе это нужно, если через несколько часов мы превратимся в мороженые тушки.
- Прошка, милый, ты бредишь! Мои чувства к Селезневу даже приблизительно не подпадают под определение "нежные" и уж тем более "страстные".
Прошка попытался было приподняться на локте, но поскольку я ограничивала свободу его движений, потерпел неудачу и снова повалился на картошку.
- Поклянись! - потребовал он страшным голосом.
- Клянусь! - торжественно провозгласила я. - Клянусь здоровьем и жизнью Генриха, Марка, Леши, Сандры и Лидии. Достаточно?
Прошка долго обдумывал последний вопрос и наконец неохотно согласился:
- Достаточно. Уж если ты поклялась жизнью и здоровьем ненаглядного Лешеньки, значит, не врешь. Выходит, Селезнев напрасно питает надежду? Дурак несчастный! Ты знаешь, что в разговоре с Сандрой он назвал тебя своей невестой?
- Дон?! Это какое-то недоразумение. Наверное, Сандра что-то напутала. Я всегда говорила, что чтение любовных романов сказывается на умственных способностях. У нее все в голове перемешалось...
- Ерунда! Сандра - самая здравомыслящая женщина из всех, кого я знаю, вступился за мою подругу Прошка. - Если она говорит, что Селезнев называет тебя невестой, значит, так оно и есть. Может, он просто боялся тебе признаться? Я его понимаю. Еще бы ему не бояться! Тут требуется богатырская сила духа и полное отсутствие инстинкта самосохранения. Я, например, скорее согласился бы провести ночь в раскаленном террариуме с кобрами, чем объясниться тебе в любви.