Страница 15 из 28
— Но Джуэйн мог и ошибиться, — произнес он. — Может быть, на самом деле никакой новой философии вовсе и не было.
— Как же, мы хватаемся за эту мысль как за соломинку. Да только вряд ли это так. Джуэйн был великий философ, пожалуй, величайший из всех философов Марса. Если бы он тогда выжил, он создал бы новое учение, я в этом не сомневаюсь. Но он не выжил. Не выжил, потому что мой дед не мог вылететь на Марс.
— Ваш дед не виноват, — сказал Грант. — Он хотел, он пытался лететь. Но человек бессилен против агорафобии.
Вебстер взмахом руки отмел его слова.
— Что было, то было. Тут уж ничего не воротишь, и мы вынуждены из этого исходить. И так как мой род мой дед…
У Гранта округлились глаза, его вдруг осенило:
— Псы! Вот почему вы…
— Вот именно, псы, — подтвердил Вебстер.
Издалека, с реки, вторя плачу ветра в листве, донесся жалобный звук.
— Енот, — заметил Вебстер. — Сейчас псы начнут рваться на волю.
Звук повторился, вроде бы ближе, а может быть, это только показалось.
Вебстер выпрямился в кресле, потом наклонился вперед, глядя на огонь в камине.
— И в самом деле, почему бы не попробовать? — рассуждал он. — У пса есть индивидуальность. Это сразу чувствуется, какого ни возьми. Что ни пес — свой нрав, свой темперамент. И все умные, пусть в разной степени. А больше ничего и не требуется: толика разума и осмысливающая себя индивидуальность.
Все дело в том, что природа с самого начала поставила их в невыгодные условия, создала им две помехи: они не могли говорить и не могли ходить прямо, а значит, не было возможности развиться рукам. Если бы отнять у нас речь и руки и отдать им, мы могли стать псами, а псы — людьми.
— Для меня это совсем ново, я как-то никогда не представлял себе ваших псов мыслящими созданиями, — сказал Грант.
— Еще бы, — в голосе Вебстера был оттенок горечи. — Иначе и быть не могло. Вы смотрели на них так же, как большинство людей до сих пор смотрит. Ученые собачки, домашние животные, забавные зверюги, которые теперь еще могут даже разговаривать с вами. Но разве этим дело исчерпывается? Вовсе нет, Грант, клянусь вам. До сих пор человек шел путями разума один-одинешенек, обособленный от всего живого. Так представьте себе, насколько дальше мы могли бы продвинуться и насколько быстрее, будь на свете два сотрудничающих между собой мыслящих, разумных вида. Ведь они мыслили бы по-разному! И сверялись бы друг с другом. Один спасует — другой додумается. Как в старину говорили — ум хорошо, два лучше.
Представляете себе, Грант? Другой разум, отличный от человеческого, но идущий с ним рука об руку. Разум, способный заметить и осмыслить вещи, недоступные человеку, способный, если хотите, создать философские системы, каких не смог создать человек.
Он протянул к огню руки, растопырив длинные властные пальцы с узловатыми суставами.
— Они не могли говорить, и я дал им речь. Это было нелегко, ведь язык и гортань собаки не приспособлены для членораздельной речи. Но хирургия сделала свое — не сразу, конечно, через промежуточные этапы — хирургия и скрещивание. Зато теперь… теперь, надеюсь… конечно, утверждать что-нибудь рано…
Грант взволнованно наклонился к нему.
— Вы хотите сказать, что перемены, которые вы внесли, передаются по наследству? Хирургические коррективы закрепились в генах?
Вебстер покачал головой.
— Сейчас еще рано что-нибудь утверждать. Но лет через двадцать я, пожалуй, смогу вам ответить.
Он взял со стола бутылку с бренди и вопросительно поглядел на Гранта.
— Благодарю, — кивнул тот.
— Я плохой хозяин, — извинился Вебстер. — Вы распоряжайтесь сами.
Он поглядел на огонь через рюмку.
— У меня был хороший материал. Собаки сметливый народ. Сметливее, чем вы думаете. Обыкновенная дворняга различает полсотни слов, больше, вплоть до ста. Добавьте вторую сотню, вот вам уже и обиходная лексика. Может быть, вы обратили внимание на речь Нэтэниела. Самые простые, необходимые слова.
Грант кивнул:
— Простые и короткие. Он сам сказал мне, что многого еще не может выговорить.
— В общем, работы еще непочатый край, — продолжал Вебстер. — Главное впереди. Взять хотя бы чтение. Собака видит не так, как мы с вами. Я экспериментировал с линзами, они корректируют зрение собак, так что оно приближается к нашему. Не поможет — есть другой способ. Пусть человек подлаживается, научимся печатать такие книги, чтобы псы могли их читать.
— А сами псы, они что об этом думают?
— Псы? — повторил Вебстер. — Хотите верьте, хотите нет, Грант, — они в восторге. И дай им бог… — добавил он, уставившись на пламя.
Следом за Дженкинсом Грант поднялся на второй этаж, где помещались спальни, но в коридоре его окликнул скрипучий голос из-за приоткрытой двери.
— Это вы, приятель?
Грант озадаченно остановился.
— Это старый хозяин, сэр, — прошептал Дженкинс. — Ему часто не спится.
— Да! — отозвался Грант.
— Устали? — спросил голос.
— Не очень.
— Тогда зайдите ко мне, — пригласил старик.
Томас Вебстер сидел в постели, обложенный подушками, в полосатом ночном колпаке. Он перехватил удивленный взгляд Гранта.
— Лысею… Зябко без головного убора. А шляпу в постель не наденешь.
Потом прикрикнул на Дженкинса:
— А ты что стоишь? Не видишь, гостю выпить надо?
— Слушаюсь, сэр. — Дженкинс удалился.
— Садитесь, — предложил Томас Вебстер. — Садитесь и приготовьтесь слушать. Я как наговорюсь, потом лучше засыпаю. Да и не каждый день мы новые лица видим.
Грант сел.
— Ну как вам мой сын? — спросил старик.
— Ваш сын?.. — Необычный вопрос озадачил Гранта. — Ну, по-моему, он просто молодец. То, чего он добился с собаками…
Старик усмехнулся.
— Ох уж этот Брюс со своими собаками! Я вам не рассказывал, как Нэтэниел сцепился со скунсом? Конечно, не рассказывал. Мы с вами еще двумя словами не перемолвились.
Его руки скользнули по простыням, длинные пальцы нервно теребили ткань.
— У меня ведь еще сынок есть, Ален. Я его просто Алом зову. Он сейчас далеко от Земли, так далеко еще ни один человек не забирался. К звездам летит.
Грант кивнул.
— Знаю. Читал. Экспедиция на Альфу Центавра.
— Мой отец был хирургом, — продолжал Томас Вебстер. — Хотел и меня врачом сделать. Должно быть, сильно переживал, что я не пошел по его следам. Но если бы он дожил до этого дня, он сейчас гордился бы нами.
— Вам не надо бояться за сына, — сказал Грант. — Он…
Взгляд старика остановил его:
— Я сам построил корабль. Конструировал, наблюдал за сборкой. Космос сам по себе ему не страшен, он дойдет до цели. И парень у меня молодчина Если надо, сквозь ад эту колымагу проведет.
Он сел попрямее, при этом подушки сдвинули его колпак набекрень.
— У меня есть еще одна причина верить, что он достигнет цели и благополучно вернется домой. Тогда я не придал этому особенного значения, но в последнее время все чаще вспоминаю и задумываюсь… может быть, на самом деле… уж не…
Он перевел дух.
— Только не подумайте, я не религиозный.
— Ну конечно же, — сказал Грант.
— То есть ничего похожего, — твердил Вебстер.
— Какая-нибудь примета? — спросил Грант. — Предчувствие? Озарение?
— Ни то, ни другое, ни третье, — заявил старик. — А почти полная уверенность, что фортуна за меня. Что именно мне было предначертано построить корабль, который решит эту задачу. Кто-то где-то надумал, что пора уже человеку достичь звезд и не худо бы ему немного подсобить.
— Можно подумать, что вы подразумеваете какой-то случай, — сказал Грант. — Какое-то реальное событие, которое дает вам право верить в успех экспедиции.
— Провалиться мне на месте, — подхватил Вебстер. — Я это самое и подразумевал. А случилось это событие двадцать лет назад, на лужайке перед этим самым домом.
Он сел еще прямее, в груди у него сипело.
— Понимаете, я тогда был совершенно выбит из седла. Рухнуло все, о чем я мечтал. Годы потрачены впустую. Основной принцип — как достичь необходимых для межзвездных полетов скоростей, — никак не давался мне в руки. И что хуже всего, я знал, что не хватает пустяка. Осталось сделать маленький шажок, внести в проект какую-то ничтожную поправку. Но какую?