Страница 10 из 11
Признание масштабности этого проекта неизбежно возвращает нас не только к задаче психологии, но и к задаче религии. Центральным для религиозного прозрения, религиозного опыта и для психологического восприятия является сознательное признание и принятие своих ограничений, знание того, что мы недостаточно знаем. И это прозрение далеко не так преуменьшает Эго, как его радикальная постановка в центр мироздания. Нас приводит в трепет необъятность, таинственность космоса и непостижимая тайна нашей души. Трепет – веха как для религиозного опыта, так и психологического постижения. (Вспомним Иова, прообраз смиренного сознания.) Только смиренное сознание, раскаявшееся в своей гордыне, может оказаться возвеличивающим психологически и духовно.
Возвращаясь к той профессиональной конференции, где открылось, что наш коллега-«эксперт» имел сексуальные отношения с пациенткой, нужно признать, что все мы сопричастны его падению. Кое-кто тут же поспешил осудить его, заклеймить за это прегрешение, разоблачить его несостоятельность как специалиста. Мне же подумалось, что всем нам нужно разойтись по нашим комнатам и смиренно поразмышлять о крайней запутанности человеческой природы, о том, что все мы скользим по опасно тонкому льду и так часто проваливаемся в бездну нашего беспамятства и незнания, забывая о нашей гордости, нашей сложности и нашей противоречивой душе.
И вот почему, хотя мы знаем добро или верим, что знаем, но не делаем добра. Вот как об этом говорится в одной старой еврейской присказке: как-то жители одного местечка пожалели одинокого старика и решили придумать ему занятие, чтобы тот не заскучал и от тоски не умер. Посовещавшись, они назначили его часовым у въезда в свое местечко ожидать прибытия Машиаха. Проведя немало суровых лет и зим на своем одиноком посту, он вернулся в городской совет и пожаловался на тяготы несения службы, на что ему было сказано: «Но посуди сам, зато у тебя есть постоянная работа!» Вот так и у нас отныне и впредь – стремиться узнать правильное, если оно существует, и поступать правильно, если мы сможем. Это тоже постоянная работа – теневая работа.
Глава 3
Столкновение с собой
Индивидуальная Тень
Процесс примирения с Другим в нас стоит потраченного времени и усилий, ибо таким образом нам удается познать те грани нашей природы, указать на которые мы не позволим никому другому и которые сами ни за что не признаем.
Ступни у сыновей
С отцом в один размер,
А участь матерей –
Для дочери пример.
Говорят, что я когда-то был эксгибиционистом. От самого моего рождения и до возраста двенадцати лет мы жили примерно в квартале от тракторного завода «Эллис-Чалмерс». Как-то в полдень, когда на обед в местную столовую шли заводские секретарши, как раз мимо нашего дома, я разделся догола и, как потом мне рассказывали, стал петь и выплясывать перед ними. Услышав их хохот, мать выбежала из дома и, сгорая от стыда, потащила меня прочь с веранды. Смутила ее не только моя нагота – еще больше ее раздосадовало то, что я привлек внимание к себе, к нам, к ней. Уже очень скоро я превратился в буквально патологического интроверта, научившись не привлекать к себе внимания. Не только к телу, не просто пением – вообще привлечь к себе внимание было вне закона.
Я понимаю теперь, что жизненные травмы моей матери приучили ее не высовываться. Как бы то ни было, но уже вскоре комплексы моей матери, связанные со всем этим, стали моей личной Тенью. Затем я научился раз за разом рефлексивно подрезать крылья своим возможностям, умалять свои устремления и «сворачиваться в клубок». Не только нагота или публичное самовыражение попадали в Тень – даже такая малость, как быть на виду и, следовательно, оказаться уязвимым для мнения других. Значительную часть моей юношеской Тени я накопил, приучившись быть кем угодно, только не самим собой. Свободное выражение естественности, переполняющей всех в детские годы, попросту слишком дорого стоило в том окружении. Для ребенка во всяком случае, того ребенка, каким был я, необходимость принятия родителем преобладала над любым другим инстинктивным желанием спонтанного самовыражения. Сходные ситуации со все тем же посланием повторялось многократно. В пять лет я вернулся домой из детского садика, распевая песню, которой научился на игровой площадке: «В армии с ногой разлучили, на флоте руку раздробили. В Ниагаре искупался – без яиц остался. А нашел я их в подливе».
Мне понравилась песенка – и пелась легко, и слова запоминались. О каких «яйцах» шла речь, я тогда не имел ни малейшего понятия, но уже очень скоро мне все объяснили… словом, «еще один кирпич в стене», если воспользоваться строкой из песни Пинк Флойд. (Прошли десятилетия, увидела свет моя первая книга, и первое, что я услышал, было: «Для чего тебе это нужно? Что теперь люди скажут?» И хотя я тогда был уже, так сказать, в зрелых годах, эта фраза отозвалась внутри меня чем-то давно и хорошо знакомым.) Эти и многие другие подобные послания заковали меня в панцирь, вооружив против самого себя. Моя Тень не была врагом – это была защита меня против меня, моего откровенно опасного и откровенно слишком дорого обходящегося Я.
Вспомним, что Тень включает в себя все то, чем мы не хотим быть. Как следствие, нам исключительно сложно осознать и признать свой теневой материал и работать с ним. И чем слабей Эго, тем менее вероятность, что эта работа будет проделана. Как следствие, теневые энергии, будучи отправлены в подполье, оказываются патологизированы. Вытесненные, они могут вскипеть в самый неожиданный момент, в самом неподходящем месте, став проекцией на других людей, или же исподволь овладевать нами, чтобы потом проявиться самым опасным или разрушительным образом. Каждому из нас доведется не раз смущенно вспомнить, каково оно, оказаться во власти своей Тени – если, конечно, вообще есть привычка к самоанализу, – пусть даже в настоящий момент мы убеждены, что контролируем ситуацию и держим себя в руках. (Однажды я был просто-таки застигнут врасплох потрясающей тупостью одного моего студента-второкурсника, который сказал мне: «Вот бы мне быть, как вы… бесчувственным». Подразумевалось, что это прозвучит как комплимент. В этот момент я вдруг стал понимать, до какой степени этот совет «не высовываться» стал моей второй натурой.)
Более того, кто из нас может полностью, каким-либо объективным способом установить, что составляет теневой материал? Размышляя о том, что приемлемое и запретное меняется от века к веку, от культуры к культуре, от племени к племени, от семьи к семье, мы признаем в первую очередь относительность теневого момента. Когда я жил в Швейцарии, один мой приятель-швейцарец как-то сказал мне, что, случись баварцу вести себя по-баварски в Санкт-Галлене, его посчитали бы сумасшедшим (расстояние между Мюнхеном и Санкт-Галленом совсем незначительное, и только невидимая линия на карте обозначает границу между ними). Он имел в виду, что представитель экстравертного ощущающего типа (баварец) в среде, где доминирует интровертный ощущающий тип (швейцарец), выглядел бы настолько эксцентричным, настолько за пределом коллективной нормы, что его посчитали бы сумасшедшим! Будучи близки друг другу географически, одна из этих культур производит машины и пиво и когда-то с воодушевлением поддерживала Гитлера, а другая специализируется на фармацевтике, банках и дорогих часах и считала Гитлера бюргером и, следовательно, опасным деятелем. Сегодня, будучи культурами ощущающими, они обе имеют поезда, следующие строго по расписанию, и каждая воспринимает другую с умеренным изумлением и уж точно без малейшего высокомерия. Пожалуй, и не придумать более объективного определения Тени!
Итак, что же представляет собой эта Тень, если рассмотреть ее на индивидуальном уровне? Наверное, лучший способ увидеть Тень за работой – взглянуть на жизнь неповторимых личностей, таких как мы с вами.