Слушай, флейтист!

– Пришлем кого-нибудь, – отмахнулся Кен. – Поговорить надо.

– Или, может, левая рука у одного прохода не знает, что творит правая у другого? – не унимался Балк.

– Как сказано! – восхитился Кен. – Перестань кипеть. Это серьезно. Это упыри, понимаешь?

– Значит, смены Ассаму не будет, – заключил сообразительный Балк.

– Будет, но потом. Вы уезжали, когда меня не было. Мне очень важно знать, с кем вы успели переругаться до отъезда.

– Дома? – не понял Балк. – А при чем тут упыри?

Когда выяснилось, что деятельный Ассам успел до отъезда переругаться чуть ли не с половиной поселения, Кен безнадежно вздохнул и отпустил Балка, пообещав смену все же прислать.

– Хотя вряд ли кто поедет, – добавил он, когда Балк скрылся за поворотом. – Если хоть кто скажет, что Ассама упыри убили, никого сюда не заманишь. Придется Балку как-нибудь одному.

– Он тебе что-нибудь ценное сообщил? – поинтересовалась Джой.

– Кто, этот гений? – Кен фыркнул. – Если бы. Пустая информация. А у тебя что?

– Похоже, и у меня пусто, – призналась Джой. – Конечно, каменоломня – это интересно, но этим Стэн займется. Это вроде предлога. Но даже на эту тему столько вздора нагородили, еле выплыла. А насчет Конта… есть, конечно, информация, но я бы не стала принимать ее всерьез.

– Почему? – спросил Кен.

– Здесь совершенно не разбираются в людях. И вот тебе пример. Ты знаешь, что Хасси из этих мест?

– Слышал что-то такое. Но он прибыл, когда я был на деле, а расспрашивать потом у нас не принято.

– Значит, не знаешь, за что его так?

– Нет, – помотал головой Кен. – А за что?

– Хасси, – медленно, с наслаждением изрекла Джой, – продавал на сторону информацию, затрагивающую интересы клана.

– Кто-о? – Кен аж подскочил. – Хасси? Этот сопляк, не знающий, кому бы предложить верность до гроба и уважение до небес? Благо, у него этого добра на два мешка больше, чем у нормальных людей. Хасси, предающий кого бы то ни было? Немыслимо. Джой, ты меня морочишь.

– Ни-ни. Это общее мнение здешних умников. Так что не стала бы я доверять здешнему гласу народа. Ты мне вот лучше скажи: зачем ты так долго доил Балка, раз он пустой?

– А я его не доил. Я ему сунул вопрос замедленного действия. Рано или поздно он придет ему в голову. Занимаюсь я упырями, я спрашивал о доме. Почему бы это?

– Упыри среди нас? – хихикнула Джой. – А не догадаются, что ты это нарочно?

– Вряд ли. Балк у нас туго соображает. Сообразит недельки через три, не раньше. Так что у нас есть время обдумать все.

О заброшенных каменоломнях Кен забыл напрочь, а зря. Джой настаивала на поездке. Каменоломни Кену понравились, добывать известняк – не то что гранит. Джой права, о каменоломнях стоит подумать. Но чем дальше они продвигались вдоль разломов, поросших мхом и травой, тем пуще Кен мрачнел, и Джой напрасно расспрашивала его. Через некоторое время они выехали к обрыву, под которым тянулась узкая и длинная долина, окаймленная с двух сторон невысокими отвесными стенами.

– Где-то здесь должен быть спуск, – словно припоминая что-то, сказал Кен. – Поехали. Справа, по-моему.

– Нет, Кен, лучше вернемся. – В голосе Джой чувствовалось странное напряжение. – Здесь кончается территория клана. Не будем соваться на чужую землю.

– Здесь ничья земля, – сдавленно возразил Кен. – Поехали.

– Ну и пусть ничья. Разве другой дороги нет? Ну пожалуйста.

– Здесь поедем. Я не думал, что твои каменоломни заведут сюда, но раз уж завели, поедем здесь. У меня здесь… неважно, поехали.

– Нет, Кен, только не здесь. – Джой уцепилась за повод Кена и потянула. – Не надо. Не по этой земле.

– Именно по этой. – На лице Кена обозначились желваки. – А ты, похоже, знаешь эту землю, да?

– Знаю. – Губы у Джой дрожали, но она попыталась говорить шутливо. – Вон под той скалой меня птичка и клевала.

Кен задрал голову. Птичка, распахнув метровые крылья, реяла над долиной в поисках падали.

– Ничего, не клюнет, – скривился Кен при виде стервятника.

– Кен, не надо, давай в объезд, – взмолилась Джой. – Мне эти места до сих пор в страшных снах снятся. Белые камни, кровь, огонь и флейта. Давно уже, а как сейчас перед глазами стоит…

Она осеклась, помолчала, глядя на Кена расширенными от ужаса глазами, протянула руку, осторожно развязала шнурок, поддерживающий его волосы, и слегка ткнула кончиками пальцев в щеку, отворачивая его голову.

– Не так, – тихо сказал Кен. – Я тогда был острижен короче.

Джой замерла, не в силах опустить руку.

– Выходит, мы давние знакомые, радость моя, – невесело усмехнулся Кен. – Я не знал, что это тебя касается. Правда, то, что ты услышишь, тебе и так не понравится.

– Говори, – Джой почти беззвучно шевельнула губами.

Кен соскочил с коня, вынул из седла Джой, усадил ее с собой рядом на белый кусок известняка, согретый солнцем до ласкового тепла, и принялся рассказывать сухими короткими фразами, так не похожими на его обычную язвительную речь.

Если отвлечься от лексики, то история Кена выглядела примерно так. Был он из той породы, которая рождается с шипом в пятках, то есть вполне нормальным подростком. Как и все нормальные подростки, он считал себя достаточно непонятым, чтобы время от времени удирать куда подальше и скорбеть о непонимании. Искали его обычно долго, так что, когда находили, у него было намного больше оснований считать себя непонятым. Со временем он вошел во вкус подобных прогулок, а клан махнул на него рукой, так что он принялся пропадать неделями, забираясь все дальше, пока не набрел однажды на пограничную реку, в которой с дикими воплями тонул сопляк лет восьми, а по берегу бегали его сверстники и орали еще оглашённое. Кен умел плавать настолько хорошо, что даже не ставил себе этого в заслугу. Спасти сопляка было нетрудно, что он и сделал.

– Иногда я думаю, лучше бы он утонул тогда, – хмуро добавил Кен.

Спасенный молокосос обожал своего спасителя со всем нерастраченным пылом детства и рассказывал всем, кому попало, какой Кен замечательный. Рассказы эти день ото дня делались все ярче, текучая граница мало-помалу становилась все полноводнее, свежий ветерок в позднейшей версии разгулялся ураганом, а героизм Кена достиг и вовсе неимоверных масштабов. Кен посмеивался, но ему, понятное дело, все это льстило. Правда, с тонущим мальчишкой он вытащил на берег обязанность часто видеться с ним, ибо тот и сам жить не хотел без своего героя, и никому житья не давал, стоило Кену куда-нибудь запропаститься. Кен наезжал в соседний клан почти каждый день.

Когда Кену стукнуло лет четырнадцать, прогулки пришлось прекратить. Вовсю полыхала очередная клановая распря – из тех, когда уже непонятно, кто кого и за что, но изо всех сил. Кен привязался к мальчишке сильнее, чем ожидал. На сердце у него было неспокойно: незадолго до начала усобицы пацан заболел. Отпроситься повидать его и думать было нечего, так что, истерзавшись с неделю, Кен увел у соседа лошадь и пересек на ней границу, рассчитывая вернуться до рассвета.

– Значит, Стэн правильно угадал? – спросила Джой. – Но я не понимаю. Кража лошади, конечно, серьезное дело, но за это – в ниндзя? В такие годы?

– Нас обстреляли, – угрюмо пояснил Кен.

На обратном пути их с лошадью обстреляли, и домой Кен вернулся пешком. Все стало предельно ясно. В военное время он ездил в чужой клан, взял для этого чужую лошадь, и вдобавок лошадь пала. Впрочем, самой поездки хватило бы для приговора, гибель лошади всего лишь сделала его несомненным: изгнание из клана. Не в пример ниндзя, которые всего лишь снимают с отреченного талисман, кланы проводят отречение с утомительными подробностями. Поначалу у Кена от горя и унижения сердце рвалось на части, но под конец церемонии он так устал, что не чувствовал ничего, кроме промозглой сырости весенней земли, ломоты в коленях и боли. Когда все кончилось, Кен заснул, не вставая с колен. Проснувшись, он долго не мог встать, а потом пошел искать поселение ниндзя.