Валерий Харламов

«Сотни раз за двадцать лет тесного общения видел Тарасова — чаще сумрачного, считанные разы улыбающегося. Плачущего — первый раз. Думал, это капли дождя. Но микрофон выдал срывающийся голос: “Он был великий хоккеист, умел один воевать против шестерых. И побеждать. Потому, что человечище был могучий”. В последние минуты пребывания Валерия на земле вышло солнце. Тепло и ласку оно на прощание подарило ему», — писал Борис Левин.92

«Я узнал о гибели Валеры в Рязани, где работал. Я просто представить себе не мог, что это случилось. Похороны стали прощанием с великим человеком. Вся Москва встала, дождь шел. Так, наверное, политических деятелей не хоронили. Любили его за человечность, за простоту, не простодушие, а простоту, за то, что он был доступен для простых нормальных людей, а не снобов и лицемеров, какие бы те должности ни занимали», — вспоминал Вадим Никонов.

«Трагедия в том, что Валера был человеком мира, который не принадлежал себе. Он ушел трагически. Конечно, он переживал, что его, действующего игрока, лучшего на тот момент, не взяли в Канаду. У него были конфликты с Тихоновым, все знали об этом. И тут случилась эта трагедия, когда за рулем сидела Ирочка, царствие ей небесное, которая мало водила автомобиль, причем она училась в автошколе на “москвиче”, а в тот трагический день села за руль “Волги”. Все знают этот случай: был сильный дождь, затормозила в дождь, и под машину ушла… Я сильно скучаю по нему. Вспоминаю Валеру, особенно в памятные даты, часто бываю на Кунцевском кладбище». — Винокур с трудом пропускает через себя эти слова и берет долгую паузу.

Разговор автора этих строк с Владимиром Винокуром, состоявшийся весной 2014 года, большей частью был посвящен тому, чем отличается сегодняшний хоккей от того, который демонстрировала легендарная советская сборная. В ответ на вопрос о слагаемых побед Харламова и его товарищей Винокур сказал очень красивую фразу: «Они были “золотые”. Золотые парни. У них не было многомиллионных контрактов, они получали копейки даже за выигрыш, женам покупали дешевые сувениры на распродаже. Но это были ребята, преданные спорту, преданные стране, патриотизм у них был высочайший и самый искренний».

«Я считаю, что Валера — это классика России. Гагарин и Харламов — люди, которых знает мир. Которых помнит. Первый космонавт — Юрий Гагарин и первый хоккеист мира — Валера Харламов. Конечно, космос, его освоение — это что-то такое заоблачное, поднебесное. Но и искусство Харламова было уникальным, всемирным. Поэтому в мире нет уголка, где бы человек, увлекающийся хоккеем, да и любым видом спорта, при слове “Харламов” не улыбнулся бы и не вспомнил бы его. Сегодня феномен Харламова не превзойден», — заключил Владимир Винокур.

То, что делал Харламов на льду, действительно неподвластно даже мастеру хоккея. Так играл художник, замкнутый в себе, ранимый, тонко чувствовавший фальшь. Таким Харламова, обычно веселого и жизнерадостного, и описывали те, кто близко знал его.

«Игроки-художники, игроки-артисты требуют к себе особого отношения. Отношения, я бы сказал, бережного. Валерий был гордым человеком. Не гордецом, выставляющим напоказ свои регалии, а именно гордым. Справедливые замечания, порой даже резкие, он принимал с достоинством — благо сам прекрасно понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Но несправедливости, не только по отношению к себе, не переносил. Потому был особенно раним. Да, да, раним. Несмотря на свою, казалось бы, постоянную веселость, общительность, он порой уходил в себя. И возвращал его к жизни — здесь без высокого слога не обойтись — именно хоккей», — похожие слова о Валерии Харламове сказал и Борис Кулагин, знавший его 19 из 33 лет жизни хоккеиста.93

«На мой взгляд, феномен Харламова состоит в совокупности человеческих качеств, таланта, мужского начала, харизмы, желания жить и быть лучшим. То, что его и сделало Харламовым. Мне кажется, он не сомневался ни в чем. Кажется, всегда знал, чего хочет. И самое главное: добивался того, чего хочет. Хотя судьба у него была непростая. Приходилось преодолевать, падать и подниматься, и опять падать, и опять подниматься. Он был, как былинный герой, человек, который из рабочей среды сумел пробиться, стать любимцем миллионов и лучшим в своем деле. Он бы не состоялся без веры в себя, без таланта, без трудолюбия, без уникальности. Она тоже, насколько я понимаю, приходит, если ты в это веришь, если этим ты живешь», — констатировал в нашей беседе Вячеслав Фетисов.

«В нем удивительным образом сочетались неистовость в достижении цели и попытки всё, ну абсолютно всё делать красиво. И на фоне столь ярких игроков и тяжелейших испытаний с самолюбивыми родоначальниками хоккея хоккейная сила Валерия Харламова выросла еще во сто крат. Он был одним из тех, кто мастерством и характером своим подтвердил мое жизненное убеждение — возможности человека поистине беспредельны. При выдающихся способностях он отдавал себя всего без остатка, не принимая во внимание никаких расчетов кроме одного-единственного — расчета на красивую победную игру, — вспоминал заядлый хоккейный болельщик, ныне покойный, академик Станислав Шаталин, который, несмотря на любовь с детских лет к «Спартаку», восторгался игрой Харламова. — Кто-то сказал, что Сократ создал философию. Аристотель — науку. Несомненно, Харламов — один из создателей хоккея. Как Валерий убедительно доказал, для этого вовсе не обязательно стоять у истоков. На любой стадии развития можно сотворить нечто такое, что позволит получить неофициальный, зато вечный титул».94

Кем бы был Валерий Харламов, доживи он до наших дней? Однажды он сам сказал: «Хочу быть детским тренером. Я им должен, они помогли мне вернуться на лед». Владислав Третьяк в ответ на подобный вопрос заметил: «Работать тренером команды мастеров Валера, скорее всего, не потянул бы. А вот возиться с детишками — вполне возможно. Добрый, открытый человек он был. Дети к таким людям тянутся». В одном из редких интервью и отец хоккеиста, Борис Сергеевич Харламов, предположил, что если бы его сын был жив, то сейчас, скорее всего, работал бы тренером в детской школе.

«Не хочу врать, не знаю, но я чувствовал, что это его последний сезон. Ушли Михайлов, Петров, а он вроде остался, тут новые пришли ребята, которые могли что-то уже сотворить на льду. Да и возраст Валеры сказывался, ему все труднее было играть как раньше, — отвечал на вопрос о том, стал бы 1981 год последним в карьере хоккеиста и чем он собирался заниматься, Михаил Туманов. — Он сам не раз говорил, чем будет заниматься после окончания карьеры. Это тренерская работа с детьми. Хотели, пророчили, что Валерка будет заниматься детской спортивной школой, научит детей. Он любил детей. Это все знали».

Впрочем, приходилось слышать другое мнение от человека, который также близко общался с ним в последние годы. «Валера не собирался на тренерскую работу и хотел играть еще несколько лет», — признался Георгий Хитаров. Об этом же говорил в беседе и Сергей Наильевич Гимаев.

«Со смертью Харламова мир потерял порядочнейшего человека, а наш хоккей лишился личности, которая всегда могла удивить. Ушла ярчайшая звезда, которая светила в нашем хоккее и озаряла его. Он дал надежду многим молодым игрокам, которые в чем-то недорабатывали, а после общения с Валерой, обретя уверенность, становились настоящими звездами. Он общался с ними, показывал финты, и ребята, глядя на Валеру, понимали, в каком направлении им надо работать», — признавался в беседе Владимир Писаревский.

«Он все время шутил, что уедет поднимать хоккей в Испанию. Это его мечта была. Мы ему говорили: “Валера, как же ты уедешь, ты же офицер?” Он улыбался и отвечал: “Я договорюсь, у меня испанские корни, мне хочется погрузиться в эту атмосферу, я хочу быть полезным на родине моей матери”. Он все время мечтал уехать в Испанию», — вспоминал Вячеслав Фетисов.

92

Три скорости Валерия Харламова. М., 1984. С. 86.

93

Три скорости Валерия Харламова. М., 1984. С. 43-44.

94

Там же. С. 45-46.