Страница 1 из 9
Александр Афанасьев
Жертва особого назначения
© Афанасьев А., 2014
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
Ирак, Багдад
27 мая
Ас-саламу алейкум ва рахматуллахи ва баракатух, братья и сестры мои. Русские и не русские и вообще все, кто меня читает.
Это снова я. Зовут меня Александр, фамилия моя Серов, но это, конечно же, не фамилия, а оперативный псевдоним, который я взял очень давно и привык к нему. О том, что это фамилия бывшего председателя КГБ, который, помимо прочего, был замешан и в событиях 1937 года, я тогда не думал. А сейчас… Да пошло оно все! Здесь и сейчас – тридцать седьмой год, все эти споры, склоки, дрязги и пересуды относительно того, что тогда произошло, кто убивал, кого убивали и кто в итоге был прав – все это мелочно, мерзко и бессмысленно по сравнению с тем, что творится здесь и сейчас. Здесь и сейчас – это в Багдаде в девятнадцатом году нового тысячелетия, две с лишним тысячи лет со дня Рождества Христова. Рождения Христа, заповеди которого мы давным-давно позабыли.
Я русский. Руси, как здесь говорят. И я сообщаю это вам не для того, чтобы подчеркнуть каким-то образом свое национальное превосходство или что-то в этом духе, – просто констатирую факт. Мы – русские. Мы – здесь. Мы не даем обвалиться остаткам конструкции старого мира и одновременно строим здесь новый мир. И если мы даже уйдем, здесь останутся цивилизованное государство, отсутствие взрывов на улицах, худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Но есть и такие, как Аль-Малик – бывший солдат внутренних войск, ставший террористом и исламским экстремистом, работающим на «Аль-Каиду». Он убил моих друзей… Это было довольно давно, в Дамаске, несколько лет назад. А я – убил его. И это было совсем недавно, несколько дней назад. А потом… Потом жизнь просто продолжилась…
Аль-Малик был мертв, но дело было не закончено. Остались американцы и игра с ними. Игра, которая может закончиться как безымянной могилой, так и срывом планов некоторых людей в Лэнгли и Пентагоне и снова опрокинуть Ирак в пучину гражданской войны. Зачем они это делают? Проще всего сказать – они не ведают, что творят. Но это не так. Здесь новый фронт холодной войны, и у него свои законы. В одной книге я прочитал такие слова: «Они знают, что поступают плохо, просто они погрязли во зле». Это так и есть. Они погрязли во зле, и кто-то должен их остановить. Я и остановлю. Мой агент, точнее не агент, а скорее хороший друг – Джейк Барски, который тоже хотел остановить зло, мертв. Скорее всего убит. Но новый человек ЦРУ – в Багдаде. И игра начинается заново…
Еще остался Ирак и то, что здесь нужно сделать. Осталась Амани, теперь – моя жена. Мусульманка, палестинка и бывшая террористка, сейчас работающая на спецслужбы Хезболлы. Наш брак похож на никях – мусульманский брак, который заключается и расторгается через произнесение нескольких слов. Но мне плевать. Я люблю ее. И надеюсь на взаимность…
Эту ночь мы впервые провели с Амани в месте, которое можно было назвать домом, а не временным прибежищем. В месте, где есть что-то свое, где чувствуется обжитой дух, где есть маленькие вещи, говорящие о владельце. Наверное, это и есть семья.
Утром Амани меня раскритиковала за пустой холодильник и совершенно ненадлежащий набор кухонной утвари. Придется, как говорится, соответствовать – идти на базар.
Утром, как и договорились, за мной заехал Вован, дал условное количество сигналов – для каждого дня недели свое. В раздумьях относительно того, что купить из посуды, дабы не нарваться вечером на семейный скандал, я вышел из дома и…
Белая «Тойота»-седан впереди мигнула мне «стопами».
Чёрт!
Вован отреагировал мгновенно – подал машину вперед так, чтобы она стала между мной и «Тойотой». Зазвонил телефон, номер которого знают далеко не все.
– Слушаю…
– Это ты, братан?
Знакомый голос, чтоб его.
– Ты где?
– Впереди. Белая «Тойота».
– Вижу…
Я показал Вовану знак – все в порядке – и направился к «Тойоте». Если что, уйти они все равно не сумеют, а так – не смертники же они. Борек так точно не смертник. Он жить любит. Большими, чтоб его, глотками…
Тот парень – вроде как украинец – сидел за рулем. Борек – сзади…
– Доволен, что пулю только чуть не поймал, – сказал я, садясь назад к своему старому «другу».
– Да брось.
– Ага. Щаз. Оторву и брошу. Тебе под ноги.
Борек вымученно улыбнулся.
– Не начинай, а?
– Я и не начинал пока. Тебе чего здесь надо, окромя неприятностей?
– Ты сделал?
Я скорчил удивленную мину.
– Сделал? Чего сделал, родной?
– То, о чем мы договаривались.
– А ты думаешь, это так просто? Да такие вопросы знаешь, какие верха решают?! А ты – сделал…
– Я-то думал, быстрее будет.
– Индюк тоже думал – и куда попал? Если хочешь – позвони в Кремль для ускорения…
Я подмигнул.
– Бывай. Чуть что будет – сообщу.
И полез обратно на свет божий. В таких случаях нельзя давать противнику ни шанса перехватить контроль над ситуацией…
Вован ждал меня в «Патруле» с мрачной репой и рукой под курткой, лежащей на переднем сиденье. Я сел назад.
– Чего мрачный такой? Знамя украли или чего там? Это что за орел был?
– Да так. Человек божий, обделан кожей. Чего нового?
– Приказано всем с утра в основное здание. Какая-то оперативка будет.
– Опять?!
Ненавижу…
На периметре Русского дома – усиленная охрана, стоят бронетранспортеры, тяжелые[1]. Во дворе – кавалькады суровых черных джипов, из Москвы, что ли, приперли? Тут все на белых ездят – жарко, однако.
Оказалось, так оно и есть.
На входе ко мне бросился Мельниченко, тот еще фрукт. Один из тех, кто командировку на стуле отсиживает. Тут, в Доме, – подай, принеси, пошел вон. Чей-то помощник, сиречь холуй. Тоже ненавижу.
– Вы где ходите! Оперативка десять минут как началась!
– Та-аварищ подполковник, мы не ходим. Мне вообще сам генерал три дня отпуска дал.
Холуй закатил глаза от возмущения.
– В главный зал! Не шуметь только.
Дать бы тебе в морду – вот бы шума было. Да не стоит напрягать…
В бывшей штаб-квартире партии БААС, которая в общем-то была похожа на нашу КПСС, только более циничная, был зал для съездов, большой – нам такой не нужен. Нам бы поменьше, да других нет. Вот и приходится здесь на первых рядах размещаться.
Оп-па, а у зала-то тоже охрана.
– Документы.
– Пжалста.
– Оружие есть?
– Конечно, есть.
– Сдайте.
Охренели.
– Да? А если за время, пока мое оружие тут лежит, из него пристрелят кого-то. Кто будет отвечать? Я?
Охранник смотрит на меня, как на духа. Вот, тоже работенка – к своим, как к чужим. Цедит сквозь зубы:
– Ты охренел, боец? Сдать оружие.
– Пошел ты!
Разворачиваюсь, поднимаюсь наверх. В знакомом сейфе оставляю все, что у меня есть, вплоть до металлической ручки, которой при соответствующих навыках можно убить человека. Разоружаюсь, возвращаюсь и с лицом красного партизана Лазо прохожу повторный обыск. Ничего нет – и меня пускают в святая не святых. Потому что святых в этом здании точно не наблюдается.
Пригнувшись, как под огнем, пробираюсь к свободному ряду кресел, стараясь не привлечь внимания ни шумом, ни чем-то другим. Занимаю свободное кресло с краешку. С трибуны, которая тут со времен Саддама Хусейна мало изменилась, уверенно вещает москвич со значком в виде трехцветного флага на лацкане пиджака. Ну-ка, послушаем политику партии и правительства.
…в связи со сложной оперативной обстановкой в городе вы должны понимать, что для обеспечения визита потребуется предпринять экстраординарные меры безопасности…
За-ши-бись. Только визита нам тут еще и не хватало…
1
То есть бойцы в тяжелой боевой экипировке, включающей в себя бронежилет шестого класса и бронешлем.