Парадоксы Младшего Патриарха

– Прости, если можешь, – сказал я, стараясь говорить отчетливо. – Это я не потому, что меня наказали… правда… я сам… я не должен был…

Слова не шли мне на ум. Вместо них пришло беспамятство.

Очнулся я уже под вечер, в своей постели. Кто-то принес меня сюда, уложил лицом вниз – а потом, хвала Богам, оставил меня одного. Иначе мне трудно было бы плакать.

Когда-то, когда мальчишки из другой, не нашей помоечной ватажки, ловили меня все скопом и оставляли избитого в самой грязной луже, какую могли сыскать, я кусал губы или щипал себя за руку – это помогало оттягивать боль в сторону. Теперь все было по-другому. Боль сама была оттяжкой. Она хоть немного оттягивала от меня мою ненависть к себе. Мастер Дайр был прав. И сделал то, что должен был сделать. Для тех, кто любит мучить, лекарство одно – боль. Как можно быстрее – пока еще не поздно. Без малейшей жалости. И при всех. Чтоб каждый видел и запомнил: безнаказанным мучитель не останется.

Притом же я понимал, что за бешенство овладело мастером Дайром. Самозабвенно воспитывать бойца, воина – и вдруг увидеть, как боец превращается в пьяного насилием палача… и увидеть лицо Тхиа… вот только моего лица в эту минуту мастер Дайр не видел – иначе просто оставил бы меня в руках моей совести… и это было бы в тысячу раз хуже… навряд ли я смог бы хоть когда-нибудь еще подумать о себе без омерзения… я ведь даже и сейчас не могу.

Прохлада. Что-то прохладное коснулось моей спины. Что-то, унимающее боль… зачем?

С огромным трудом я повернул голову.

Возле моей постели на коленях сидел Тхиа и осторожно касался моих ран мягкой тканью, смоченной целебным раствором. Я смигнул, отказываясь верить своим глазам – но видение не исчезло. Мокрое от пота видение, иззелена-бледное. Оно сглотнуло – и только тогда я понял.

– Оставь, – прохрипел я. – С сотрясением мозга лежать положено.

– Не бойся, – с великолепной иронией возразил Тхиа, – я не блевану тебе на спину.

Ах, вот как мы теперь говорим? Раньше высокородный Майон Тхиа сказал бы “меня не вырвет”. Или даже “не стошнит”. Он заговорил не на своем языке, а на моем. Это словечко стояло поперек всей его чопорной благовоспитанной речи. Да, но сама эта речь…

– Ох, ну и ядовитый же у тебя язык, – против воли усмехнулся я.

Рука Тхиа дрогнула, едва не опрокинув мисочку с целебным зельем.

– Я не смог, – тихо и мучительно произнес он. – Ты переступил через себя и попросил у меня прощения там, при всех… а я не смог… вот так, при всех… а ведь все из-за языка моего ядовитого вышло… веришь, я не хотел?.. честно не хотел, веришь?

– Верю, – ответил я. – Хотеть получить по морде трудно.

– Я не хотел, – повторил Тхиа. – Сам не пойму… я ведь со своими вассалами так никогда, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул я. – Будь я твоим вассалом, этого никогда бы не случилось. Как прирожденный аристократ, ты никогда не оскорбишь низшего. Будь я твоим вассалом, я был бы сыт, одет и обут за твой счет и наслаждался уважительным обращением. Но я не твой вассал и никогда им не буду.

Тхиа опустил голову.

– Я оскорблял не низшего, – очень тихо сказал он. – Равного. Или даже…

Он снова сглотнул, закусил губу и продолжил обрабатывать мою спину. Молча.

Зелье у него было отменное. Назавтра я уже смог встать и даже выйти из комнаты. И разумеется, первое, что я услышал, едва проснувшись, был голос Тхиа – а как же иначе? Вот уже три месяца, как звук его голоса будит меня с утра пораньше – так почему сегодняшний день должен стать исключением?

– Вы своим языки поганые об Кинтара вытирать не смейте! – голос Тхиа за кустами звенел такой яростью, что листва дрожала. – Он лучше вас всех вместе взятых! А кто на него пасть откроет – порву. Сам порву, ничего мастеру на скажу, хоть бы вы мне все тут морду набили – я не побоюсь!

– И правильно не побоишься. – Я выломился через кустарник, и трое старших учеников в ужасе отпрянули. – Потому что теперь бить тебе морду буду только я – и только после того, как ты научишься давать мне сдачи.

Покинув перепуганных старших учеников и растерянного Тхиа, я пристроился под соседним кустом в тени и полузадумался, полузадремал – да так основательно, что когда из трапезной раздался сигнал к завтраку, я и с места не сдвинулся.

Предрассветную тренировку я благополучно провалялся в полузабытьи, на завтрак не пошел – но к учителю явиться я просто обязан. Не для продолжения вчерашней взбучки – хотя если мастер сочтет нужным ее продолжить, не ученику с ним спорить. Просто у всякого ученика есть обязанности – а у первого ученика они есть тем более. И то, что на мне живого места нет, необходимости исполнять их не отменяет. Это новичку бы позволили отлежаться после такого… хотя нет. По той простой причине, что новичку, пусть даже и за самый немыслимый проступок, и половины бы такого не досталось.

Я глубоко вдохнул, выдохнул, разжал стиснутые зубы и ровным шагом – ровным, не ковыляя, не падая и не останавливаясь! – направился к учителю. Дойдя до двери, я поднял было руку, чтобы постучаться – и не постучался.

Учитель Дайр был не один. Да не просто не один. Тхиа и здесь опередил меня. Вот же проваль! Неужели я больше никуда не могу пойти, чтобы не наткнуться на треклятого мальчишку?

– Вы несправедливы, учитель, – заявил Тхиа.

Идиот, трижды идиот! Мало тебе, что я тебя вчера взгрел? Хочешь, чтоб тебя в довесок еще и как меня взгрели – по твей мерке, конечно? А ведь за такие заявления могут, будь ты хоть сорок раз новичком. И на благородное происхождение не посмотрят. Я же вот не посмотрел…

– Ученик Майон Тхиа, – сухо оборвал его мастер Дайр, – не изволь забываться. Не тебе судить, что справедливо, а что – нет.

– Вы несправедливы, учитель. – Да что ж я, так сильно вчера сопляка по голове приложил, что последний ум вышиб? Не иначе… – Вы наказали Кинтара, а виноват во всем я.

Молчание. Долгое.

– Ты так считаешь? – осведомился Дайр.

– Я его обидел, – в голосе Тхиа дрожали слезы. – Оскорбил. Я его все время оскорблял. И вчера тоже… вот. Я его… ну… спровоцировал. Иначе ничего этого не случилось бы.

– Случилось бы, – резко возразил Дайр. – Не здесь, не сейчас, не с тобой – но случилось бы. Раньше или позже. Если что в человеке есть, оно когда-нибудь да себя окажет.

Печальный долгий вздох. Я вонзил ногти в ладони едва не до крови.

– Гнойники, ученик Майон Тхиа, имеют свойство прорываться. Вовнутрь или наружу – это уж как повезет. Этот гнойник выпало проколоть тебе. И благодари всех Богов, что жив остался.

Воистину так. Еще бы самую малость…

– Да, учитель. – О-ох, ну вот опять. – Но по справедливости…

– Думаю, мне следует на год запретить тебе произносить это слово, – задумчиво отозвался мастер Дайр. – Чтоб не трепал его всуе. Охотно верю, что ты Кинтара – как ты там выразился?.. – спровоцировал. Ты кого угодно доведешь. Я вот, например, с большим трудом удерживаюсь. Так что пару-другую затрещин от Кинтара ты заслужил. Но по справедливости, – Дайр выделил последнее слово с редкой язвительностью, – Кинтар был наказан не за то, что избил тебя… вернее, не только за это.

– А за что? – выдохнул Тхиа.

– За мучительство. За то, что получил удовольствие от насилия над слабым.

Я думал, что если не вчера, то уж теперь Тхиа непременно вскинется в ответ на обидное определение “слабый”.

Я ошибся.

– Это неправда, учитель, – горячо воскликнул Тхиа. – Он же тогда к вам спиной был… а вот если бы вы его лицо видели…

– Нужды не было лицо его видеть, – отрезал Дайр. – Я видел его спину. Его тело. Оно наслаждалось.

– Нет, – вскрикнул Тхиа. – Нет! Оно просто опомниться не успело. Я же видел… если бы он и вправду наслаждался, до самой последней минуты… не стал бы он у меня прощения просить.

Нет, к сожалению, не все мозги я вчера из Тхиа выбил – кое-что еще осталось. И, на мой вкус, того что осталось, слишком много.

– Так что, как не крути, а это из-за меня…

– Ученик Майон Тхиа, – медленно и раздельно, почти по слогам, произнес мастер Дайр. – Наказание, отмеренное ученику Кинтару, определяю я – и я считаю таковое необходимым. Наказание, отмеренное тебе, определил Кинтар – и я считаю таковое достаточным.