Джунгли

— Нет, сэр. Мне нужно быть на людях.

— Понимаю — политика. Тогда, быть может, вы хотите свежевать свиней?

— Да, сэр, — ответил Юргис.

Мистер Гармон позвал табельщика и сказал ему: — Сведите этого человека к Пэту Морфи, и пусть он как-нибудь устроит его у себя.

И вот Юргис снова очутился на бойне, куда в минувшие дни он напрасно приходил клянчить работу. Теперь он шел уверенно и только улыбнулся про себя, видя, как вытянулось лицо у мастера, когда табельщик сказал:

— Мистер Гармон распорядился поставить этого человека к вам.

Лишний человек в цехе означал отказ от рекорда производительности, которого добивался мастер. Но он ответил только:

— Будет сделано.

Итак, Юргис снова стал рабочим. Он немедленно разыскал своих старых приятелей, вступил в союз и начал агитировать в пользу Дойля. Дойль как-то помог ему в беде, рассказывал Юргис, и вообще он свой парень. Дойль — сам рабочий и будет представлять рабочих; зачем же им голосовать за еврея-миллионера и чем это они так обязаны Скэлли, чтобы вечно поддерживать его кандидатов? Тем временем Скэлли дал Юргису записку к лидеру республиканцев, и Юргис познакомился с людьми, вместе с которыми ему предстояло проводить предвыборную кампанию. На деньги пивовара был уже нанят большой зал, и каждый вечер Юргис приводил туда десяток новых членов Республиканской ассоциации Дойля. Вскоре состоялся торжественный вечер в честь открытия ассоциации. Играл духовой оркестр, который затем прошел по улицам, был пущен фейерверк, трещали петарды, и перед зданием горел красный бенгальский огонь. Собралась несметная толпа, в двух местах на открытом воздухе состоялись митинги для тех, кто не смог попасть внутрь, так что бледному и дрожавшему кандидату пришлось трижды отбарабанить заготовленную для него помощниками Скэлли маленькую речь, которую он целый месяц учил наизусть. Но особенно торжественна была минута, когда знаменитый и красноречивый сенатор Спершэнкс, кандидат в президенты, подъехал на автомобиле и произнес речь о священных привилегиях американских граждан и о защите его партией интересов американских рабочих. Его вдохновенное выступление заняло на следующее утро полстолбца в газетах, сообщавших из проверенных источников, что неожиданная популярность Дойля, республиканского кандидата в члены муниципального совета, вызывает большое беспокойство у мистера Скэлли, председателя демократического комитета Чикаго.

Особенное беспокойство председатель этого комитета, вероятно, испытал, когда была организована гигантская процессия; все ее участники несли в руках факелы, а впереди, в красных кепках и шляпах, выступали члены Республиканской ассоциации Дойля, и всех избирателей даром поили пивом — по утверждению старожилов, такого хорошего пива еще не было ни в одну политическую кампанию. Во время этого парада и бесчисленных митингов Юргис работал не покладая рук. Он не произносил речей — это было делом адвокатов и других специалистов, — но он вел организационную работу: раздавал повестки, развешивал плакаты и регулировал движение толпы, а во время процессии присматривал за фейерверком и за выдачей пива. Так, по мере развития кампании, через его руки прошли сотни долларов из денег пивовара, которые он передавал дальше с наивной и трогательной честностью. Но под конец он узнал, что остальные «ребята» возненавидели его, так как им приходилось либо показывать худшие, чем у него, результаты, либо отказываться от своей доли общественного пирога. Тогда Юргис приложил все усилия, чтобы угодить им и наверстать то время, которое он потерял, не зная о существовании боковых отводов в агитационном бочонке.

Майк Скэлли также был доволен им. В день выборов Юргис с четырех часов утра отправился «собирать голоса». Ему был предоставлен парный экипаж, в котором он ездил из дома в дом за своими друзьями, торжественно доставляя их к урнам. Он сам проголосовал десяток раз, и столько же раз голосовали некоторые из его приятелей. Он привозил целыми партиями только что прибывших иммигрантов — литовцев, поляков, чехов, словаков — и, пропустив их по конвейеру, передавал другому агенту, который брал их с собой на следующий избирательный пункт. Утром Юргис получил на это сто долларов и в течение дня три раза возвращался за новыми сотнями, из которых каждый раз не больше двадцати пяти долларов прилипало к его рукам. Остаток действительно шел на оплату голосов, и в результате Дойль, бывший маркер, был избран большинством в тысячу голосов, после чего, начиная с пяти часов дня и до трех часов ночи, Юргис предавался самому отчаянному и безбожному пьянству. Но во всем Мясном городке мало кто вел себя иначе, так как там царило общее ликование по поводу блестящего торжества популярного кандидата и полной победы простого народа над гордым плутократом.

Глава XXVI

После выборов Юргис остался в Мясном городке и продолжал работать на бойнях. В городе все еще не кончилась кампания против полицейского покровительства преступникам, и Юргис счел за лучшее «залечь». В это время у него уже было в банке около трехсот долларов, и он мог бы позволить себе отдохнуть. Но работа у него была легкая, и сила привычки удерживала его на месте. Кроме того, Скэлли, с которым он советовался, сказал, что вскоре может что-нибудь «подвернуться».

Юргис поселился в пансионе, где жили некоторые из его новых приятелей. Он побывал у Анели, узнал, что Эльжбета со своей семьей перебралась куда-то ближе к центру, и перестал думать о них. Теперь он вращался в совсем ином кругу, в кругу молодых и веселых холостяков. Юргис давно уже сбросил с себя пропахшую удобрением одежду и, с тех пор как занялся политикой, носил полотняный воротничок и замусоленный красный галстук. Он имел право подумать о своем туалете, так как получал теперь около одиннадцати долларов в неделю и две трети этих денег мог тратить на удовольствия, не трогая сбережений.

Иногда он ездил с приятелями в центр — в какой-нибудь дешевый театр, мюзик-холл или другое, увеселительное заведение, с которыми все они были хорошо знакомы. В Мясном городке, при многих пивных были кегельбаны или бильярды, так что он мог проводить вечера, играя по маленькой. Кроме того, играли в карты и кости. Раз в субботний вечер Юргису особенно повезло, и он был в большом выигрыше. Но, как человек увлекающийся, он не ушел, продолжал играть до следующего вечера и проиграл двадцать долларов. По субботам в Мясном городке обычно устраивались балы. Каждый кавалер приводил с собой свою «девочку», уплачивал полдоллара за билет и тратил несколько долларов на выпивку в течение праздника, который затягивался до трех-четырех часов утра, если еще раньше не заканчивался дракой. Весь вечер парочки были неразлучны и безостановочно танцевали, одурев от чувственного возбуждения и вина.

Вскоре Юргис понял смысл слов Скэлли, что «может что-нибудь подвернуться». В мае истек срок соглашения между мясопромышленниками и рабочими союзами, и предстояло выработать новое. Начались переговоры, и на бойнях пошли разговоры о забастовке. В старом соглашении были оговорены только заработки квалифицированных рабочих. Между тем в союзе рабочих мясной промышленности около двух третей членов составляли чернорабочие. Большинство из них получало в Чикаго восемнадцать с половиной центов в час, и союзы хотели закрепить эту цифру как общую ставку на ближайший год. Это был далеко не такой большой заработок, как могло показаться. Во время переговоров работники союза обследовали расчетные книжки на общую сумму в десять тысяч долларов, и оказалось, что наибольшая недельная заработная плата составляла четырнадцать долларов, наименьшая — два доллара пять центов, а средняя — шесть долларов шестьдесят пять центов. Шести долларов шестидесяти пяти центов не хватало на содержание семьи. Учитывая, что за пять лет цена мяса поднялась на пятьдесят процентов, а цены на скот настолько же упали, можно было предполагать, что требование рабочих не окажется для предпринимателей непосильным. Но они не желали уступать. Они отвергли предложите союза и педели через две после того, как истек срок соглашения, обнаружили свои истинные намерения, понизив расценки тысяче человек до шестнадцати с половиной центов; при этом ходили слухи, что старик Джонс поклялся довести их до пятнадцати. В стране было полтора миллиона безработных. В одном Чикаго их число доходило до ста тысяч. Неужели же мясопромышленники могли допустить, чтобы представители союзов победителями явились к ним на предприятия и связали их договором, по которому они целый год теряли бы несколько тысяч долларов ежедневно? Не на таких напали!