Страница 18 из 63
— Не успел. Просто не успел. Он задумал большую серию опытов по исследованию биологической активности выделенного вещества. Со свойственной ему стремительной, если можно сказать так, методичностью поставил эксперименты на мышах и крысах. Очевидно, результаты были настолько удивительны, что он ввел вещество себе. Никого не предупредив, ни с кем не посоветовавшись. Я очень мало, к сожалению, знаю о том, что удалось получить Артуру в первых опытах. Однажды, впрочем, я присутствовал на эксперименте с подводным лабиринтом. Инъектированные мыши находили путь в десятки раз быстрее контрольных. Это были поистине гениальные мыши! Но Артур не стал гением. Обретя феноменальную память, он сделался душевнобольным. Он может, допустим, прочесть железнодорожное расписание и воспроизвести его тут же или потом, через много дней. Но что толку? Себя-то он потерял! У него началось раздвоение личности. Рассказ о золотых зубах во многом правдив. Но дело в том, что третий там не участвовал. Только Артур и я. Но с Артуром произошло раздвоение. Он как бы обрел способность смотреть на себя со стороны. Наблюдатель был Артуром, объект совершенно чужим человеком. Если учесть, что после опыта зубы у него стали крошиться и ему пришлось сделать золотые протезы, то вы поймете, какими глазами он смотрел на себя со стороны.
— Но ведь это же дичь какая-то! Чушь несусветная! Как будто дело только в золотых зубах и раздвоении психики! А затвердевшее море? А невидимое стекло в казарме? Это же маниакальный бред…
Кроуфорд мягко и многозначительно положил свою руку на локоть Второва:
— Давайте не будем больше говорить об этом. Я же предупреждал, что есть вещи, о которых может рассказать только кинопленка. Многое из того, что вы слышали, действительно бред безнадежно больного человека. Но кое-что я видел сам. Понимаете? Сам! И все же, разве кто-нибудь поверит мне, что я видел, как, допустим, человеческая рука прошла сквозь орущий радиоприемник, будто через разряженный газ? Вы вот разве поверите?
— Не поверю, — спокойно улыбнулся Второв.
— Ну вот видите! И я бы тоже не поверил на вашем месте.
— А что, вы действительно видели, как рука прошла сквозь приемник?
— Таковы люди! — Кроуфорд возвел очи к небу. — Верить не верите, а узнать все-таки хотите! Вот из таких-то противоречий и состоит все адамово племя. Нет, ничего я не видел!… Пойдемте попрощаемся с капитаном. Катер уже причалил. Впрочем, повремените немного. Мы болтали о пустяках, а главного я вам так и не сказал.
Кроуфорд достал из бокового кармана пиджака плотный голубой конверт.
— Алек! Здесь кое-какие результаты моих работ по анаэробному дыханию. Я усовершенствовал ваш метод, и мне удалось получить интересные вещи. Конечно, будь у вас моя аппаратура, вы бы достигли большего. Но дело не в этом. Просто я хочу отдать это вам.
— Мне? Но почему, Джон? Почему?
— Не велика заслуга осуществить чужую идею, Алек. Идея принадлежит вам, а воплощение ее — мой подарок, на память… Просто на память… Кроме того, я чувствую себя немного виноватым перед вами и не хочу, чтобы вы плохо думали обо мне и… о всех нас.
— Но я не могу…
— Оставьте! Я никогда не вернусь к этой работе. Понимаете? Никогда! Вы знаете, какой ответ дал «Нельсон» на мой последний запрос?
— Нет.
— По оценкам специалистов, к двухтысячному году станет реальной одна поистине страшная возможность. Речь идет об управлении человеком с помощью искусственных средств. Я попробовал решить эту задачу на локальном примере моей страны. «Нельсон» получил всю информацию об использовании у нас транквилизаторов. Ответ был беспощаден. При известных условиях правительство может применить галлюциногены типа диэтиламина лизергиновой кислоты, для того чтобы удержать массы в состоянии покорности и вечной зависимости. С помощью все более изощренных средств людей будут заставлять действовать в интересах правительства и капитала, причем люди толком не будут знать, как их обводят вокруг пальца. Этот психологический контроль окажется еще более действенным в сочетании с контролем над продолжением рода. Вот каким может стать наш «смелый новый мир». Младенцев будут помещать в колбы с различными растворами, где их умственное развитие будет производиться в соответствии с определенной программой… Машина эволюции предупреждает, что эволюция может в один прекрасный день закончиться. Я знаю, Алек, что многое из виденного произвело на вас тягостное впечатление. Но то, что вы видели, — только следствия. Причины глубоки и трагичны, скрыты, не всегда постижимы и… У нас нет будущего, Алек, у вас будущее есть. Потому и забирайте себе мое научное барахло. Не бог весть что, конечно! Но оно сэкономит вам год-другой работы. Двигайте, Алек. Катер ждет. Я, пожалуй, не поеду вас провожать. So long! Come again! Нет, не возвращайтесь, — добавил он по-русски.
Капитан приложил затянутую в белую перчатку руку к золотым листьям козырька. Самодеятельный оркестр ударил «Читануга чу-чу». Все было необыкновенно торжественно.
— Подумайте над тем, почему разбежались радиоактивные крысы, Алек! крикнул с высокого белого борта Кроуфорд.
Треск мотора и голубые выхлопы сгоревшей солярки заглушили слова и скрыли лица.
«Крысы всегда бегут с обреченного корабля, — подумал Второв, — даже если они и радиоактивные. Но кто обречен: «Арлтон» или…»
— Прощайте, Джон! — закричал Второв, помахав рукой.
Но тот только помотал головой. Набежавший ветерок уносил слова и легонько курчавил зыбь…
Могучий «Антей» с русским экипажем уносил Второва домой. Самолет лег на левое крыло, и в иллюминаторах мелькнула серая синева океана. Потом опять показалось солнечное разреженное небо. За бортом 42 градуса мороза.
Второв удобно вытянулся в кресле и сунул памятные записки и рекламные проспекты в портфель. Все-таки это была интересная поездка. И важная. Он еще сильнее укрепился в мнении, что вторичные структуры белков скрывали какое-то ценное, но совершенно непредвиденное качество. Надо было идти вглубь. Падре правильно учуял. (Ну и чутье!) Если эксперименты Кроуфорда удастся повторить…
Мысленно он опять перенесся на несколько дней и на тысячу миль назад. Только что понял, что смутно беспокоит его. Достал машинописный текст:
«У меня теперь есть отдельная квартира в новом районе Москвы…»
— Ну есть, черт возьми, и что дальше? — проворчал Второв. — Обычная двухкомнатная квартира в кооперативном доме. Что за странный культ жилплощади? Конечно, я ждал ее и радовался ей, но вовсе не кисну я там в полном одиночестве. И никогда я не облизывал ее, как кошка. Там были порядочное, надо сказать, запустение, пока не приехала мать. В лаборатории действительно торчу по двенадцати часов. Вероника совсем другая…
Он опять прочел все, но это уже не произвело на него сильного впечатления. Он читал рассказ о жизни совершенно чужого человека. Даже внешне на него не похожего. Он действительно представлял себе лицо того, другого. Оно медленно выплывало из тумана и приобретало сначала расплывчатые, потом вполне конкретные черты. Так вырисовывается перед читателем лицо героя, внешность которого автор не описывает. Вырисовывается из поступков и слов, побуждений души и вещей, которые его окружают.
И Второв увидел этого другого человека, жизнеописание которого напоминало его собственное. Но это был совсем чужой человек. И лицо у него было совсем чужое. Совсем другое было лицо.
Машина солгала, потому что ничего не знала о той жизни, из которой пришел к ней он, Второв. Она перенесла на него весь свой механический опыт, богатый и бедный, вместе с тем опыт, полученный ею от окружающих.
И еще понял Второв, что тоже приобрел опыт, отнюдь для него не бесполезный. Он впервые серьезно задумался над тем, что собирается делать дальше и как живет сейчас. И что ему очень мешает. И что дает опору, когда приходится туго. К нему приходила несколько запоздавшая зрелость. Не столь уж молодой кандидат наук переставал быть мальчишкой. Начинался очень интересный процесс, за которым Второв следил как бы со стороны, но с теплым, дружеским участием.