Страница 2 из 104
содержательного дополнения и доведения до конца того, что было задумано в рамках настоящего проекта.
5
Его реализация была бы невозможной без помощи и содействия руководителей и сотрудников ГАРФ — С. В.
Мироненко, Л. А. Роговой, Д. Ч. Нодия, Российского архива социально-политической истории — А. К.
Сорокина, В. Н. Шепелева, С. М. Розенталь, Ю. Т. Туточ-кина. Я благодарен всем коллегам-историкам из
России, Австрии и Германии, в дискуссиях с которыми формировалась концепция исследования, обсуждался
его ход и подводились промежуточные итоги. В отборе данных из опубликованных источников и
оформлении статистических приложений принимали активное участие мои студенты — Александра
Терентьева и Людмила Лягушкина.
Особые слова признательности — директору-основателю Германского исторического института в Москве
Бернду Бонвечу. Его вдохновляющая уверенность в том, что надо идти вперед и браться даже за такие темы, которые связаны с известным риском и не обещают стопроцентного результата, стала «повивальной бабкой»
и путеводной звездой настоящего исследования. И, конечно, низкий поклон моим родителям, Лидии
Ивановне и Юрию Геннадьевичу Ватлиным. Их постоянная и заинтересованная поддержка моих научных
изысканий и сделала в конечном счете возможным появление этой книги.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧИСТИЛИЩЕ
Глава 1
ОТПРАВНЫЕ ТОЧКИ ИССЛЕДОВАНИЯ
1. Современное понимание сталинского террора
В отличие от своих соседей в леворадикальном политическом лагере России большевики отвергали
индивидуальный террор. Придя к власти, РКП(б) на практике реализовала свою установку на насилие как
мотор революционных преобразований, а также продемонстрировала прагматически-пренебрежительное
отношение к нормам права и ценностям гражданского общества. Ленин в «Детской болезни левизны в
коммунизме» искал опору в эпохе якобинской диктатуры, террор которой позволил выстоять Французской
революции. Следовательно, и мы не можем быть против «террора со стороны победившей революционной
партии, осаждаемой буржуазией всего мира»6.
Показательно, что эта цитата попала в подборку материалов, которую прихватил с собой один из героев
нашего исследования — немецкий адвокат Феликс Галле, когда отправлялся в Швейцарию защищать
видного функционера КПГ Гейнца Неймана от выдачи властям Третьего рейха. Галле смог доказать
неправовой характер гитлеровской диктатуры, где «судебный приговор был заменен приказом вождя в его
качестве верховного вершителя правосудия»7. Однако эти слова в равной степени могут быть применены и к
сталинской России. Политические репрессии, достигшие своего апогея в 1937 г., олицетворяли собой «как
грубейшие деформации самого законодательства по сравнению с нормами цивилизованного общества, так и
6 Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 41. С. 16.
7 Галле Ф. Борьба за право убежища для политических эмигрантов. Международно-правовое заключение по делу о выдаче
Гейнца Неймана. М, 1936. С. 54.
7
преступные нарушения той элементарной законности, которая еще сохранялась в некоторых юридических
документах»8.
Сталин выступил одновременно и как продолжатель традиции «кризисного прагматизма», заложенной
Лениным, и как творец режима, который современные исследователи справедливо называют «избыточно
репрессивным». Превентивный террор превратился в наиболее устойчивый элемент сохранения этого
режима9. В то же время его юристы «так и не сформировали собственного понимания права, которое
позволило бы оправдать уничтожение миллионов людей»10. Поэтому характерной чертой сталинских
репрессий была их скрытность, которая до сих пор приводит некоторых историков к мысли о том, что они
оставались незамеченными для основной массы населения11.
Немалый отпечаток на их ход накладывала и безмерная подозрительность Сталина, доходящая до масштабов
маниакальности. Он не делал принципиальных различий между периодом Веймарской республики и
гитлеровской диктатуры, утверждая вопреки очевидным фактам, что тесные экономические отношения
между двумя государствами рубежа 20-30-х гг. оказались на руку только фашистам. В беседе с Ежовым 21
мая 1937 г. вождь подчеркивал: «Необходимо полностью учесть урок сотрудничества с немцами. Рапалло,
тесные взаимоотношения — создали иллюзию дружбы. Немцы же, оставаясь нашими врагами, лезли к нам и
насадили свою (разведывательную. — А. В.) сеть»12.
«НКВД предстает перед нами как гигантская машина консервации, замораживания социальных
противоречий, раздирающих страну, противоречий, которые сталинская система не в состоянии была
положительно разрешить или разумно примирить (будь то всплески национализма, борьба социальных
групп или амбиции творческой личности)»13. Одним из таких противоречий был конфликт между
8 Кудрявцев В., Трусов А. Политическая юстиция в СССР. М, 2000. С. 8.
9 Хлевнюк О. В. Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М., 2010. С. 448,461,463.
10 Erren L. "Selbstkritik" und Schuldbeke
проблеме также: Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М, 2008.
11 См. Кип Д., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная историография. М., 2009. С. 140.
12 Петров Н. В., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2009. С. 292.
13 Колязин В. Ф. Деятели искусства — жертвы сталинского режима // Россия и Германия в XX веке. Т 2. М., 2010. С. 257-258.
8
пропагандистским образом СССР как «авангарда прогрессивного человечества» и реалиями советской
жизни, которые все больше напоминали эпоху самодержавия. Этот конфликт разрешался как на путях
максимальной герметизации страны, изоляции населения от внешних воздействий, так и его форсированной
унификации. Наряду с «бывшими людьми» всех мастей и категорий особой социальной группой, против
которой была направлена прополка большого террора, являлись представители «инонациональностей», в том
числе и немцы.
Исходной точкой идеологического обоснования массовых репрессий выступали показательные процессы, в
ходе которых Сталин расправлялся со своими бывшими соратниками. Вымышленные сценарии
взаимодействия последних с «разведками фашистских государств» для достижения политического реванша
неизбежно должны были опуститься и на «низовой уровень». Такие установки содержались в
инициированных сверху статьях, призывавших советских людей к бдительности, к разоблачению умело
маскирующихся резидентов иностранных разведок. «Если существует капиталистическое окружение, то
неизбежно должны существовать и шпионы, диверсанты, вредители и террористы, которые всякими путями
пробираются в наш тыл и насаждаются здесь нашими врагами»14.
Кампания в прессе фактически готовила общественное мнение страны к тому, что в условиях предвоенного
времени органы госбезопасности будут вести огонь по площадям, ибо установить индивидуальную вину
каждого из врагов чрезвычайно трудно. «Надо прямо сказать, что маскироваться всегда легче, чем срывать
маску», — утверждал Вышинский. Это выглядело как индульгенция правовому произволу в соответствии с
часто звучавшей тогда поговоркой «лес рубят — щепки летят». Советская пропаганда развивала сталинский
тезис о том, что укоренившиеся в стране шпионские сети иностранных держав являются важнейшим
фактором, приближающим военную развязку: «Сильная разведка врага плюс наша немощь — провокация
войны»15.
Критерием, при помощи которого следовало разоблачить врага, выступала не столько его национальная
идентификация, сколько сам факт принадлежности к чуждому, «несоветскому» миру, даже про