Страница 15 из 86
— Сейчас десять вечера, и теперь из «Спондж-Раббер-Холла»… идет «Безумный Папаша».
Внизу, на улице, на Сентрал-Парк-Уэст, три девушки поджидают Мюррея Кея. Когда он выходит из двери, поклонницы бросаются к нему за автографом. На одной из девушек мини-шорты в невероятную обтяжку; а по всей ее левой груд и спускается ряд пуговиц. На верхней написано: «Мы любим „Битлов“». На второй: «Мы любим Ринго», на третьей: «Мы любим Пола», на четвертой: «Мы любим Джона», на пятой: «Мы любим Джорджа», а на следующей… следующая шестая, она же нижняя, надпись вообще-то выполнена довольно грубо. Вокруг старой пуговицы просто обмотан клочок бумаги, а буквы на этом клочке гласят: «Мы любим Мюррея Кея». Но что с того? Буквы большие, и маленькая грудка девушки совершенно неподдельно подрагивает.
4. Новый визит в «Пепперминт-Лонж»
Отлично, девушки, натягивайте ваши штанишки из джинсовой ткани с эластичным нейлоном! Знаете, те самые… те самые, которые выглядят так, словно их пошил какой-то хитроумный старый портняжка, чья спина устала сгибаться над верстаком, который, подобно да Винчи, провел целых пять лет, изучая исключительно седалищные кости, двуглавые и ягодичные мышцы. Далее вздымайте ваши лифчики, чтобы они оказались как раз под тем углом, какой обычно бывает у ракетной пусковой установки «Ника». Затем залезайте в затейливо связанные мохеровые свитера — те самые, что распушаются как кошка возле вентиляционного люка. А затем разворачивайте бигуди и взрывайте на голове пару футов пышных причесок, пчелиных ульев и шевелюр родом из Пассейика, что в штате Нью-Джерси. Обведите черной тушью все веки — чтобы глаза выглядели так, как будто их нарисовал Честер Гульд, автор комиксов про Дика Трейси. А затем вставьте терпеливые кудряшки в уголки рта и скажите вашей матушке (вам придется объяснить ей все как малому ребенку), что, да-да, вы идете прогуляться с подружками, и что, нет-нет, вы не знаете, куда вы пойдете, и что, да-да, вы вернетесь не поздно, и что, бога ради, мамочка, только все время не паникуй, а затем (со вздохом типа «ну ладно, сдаюсь») сообщите ей, что «бога ради» — это вовсе не ругательство.
По крайней мере именно так все выглядело со стороны — как будто там неизменно присутствовала некая незримая сила. Создавалось впечатление, словно все эти девушки, все эти пылающие джерсийские тинейджерки с воткнутыми в черепа транзисторами, одновременно принимали приказы от кого-то наподобие Верховного Диджея.
Совершенно одномоментно по всему Плейнфилду, Шотландским равнинам, Риджфилду, Юнион-Сити, Уикэукену, Элизабету, Хобокену и на всем прочем протяжении джерсийского асфальта джерсийские тинейджерки каждую неделю выходят из дома, отправляясь в Нью-Йорк, на периодический еженедельный бунт джерсийских тинейджерок.
Допустим, дело происходит в Плейнфилде. Тогда они направляются на Франт-стрит и приблизительно в половине восьмого вечера штурмуют автобус «Сомерсет-Лайн» на остановке через дорогу от управления коммунальных услуг. Их пышные прически покачиваются как одуванчики. Автобус выезжает на главную магистраль, и вот уже мимо начинают проноситься безумные голубые огни фабрики по производству зубной пасты. Девушки проезжают через тоннель Линкольна, поднимаются вверх по спиральным пандусам к автобусному терминалу Портового управления и высаживаются на платформу с каким-нибудь невероятным номером, вроде 155. Надо же, целых сто пятьдесят пять автобусных платформ! Да уж, Нью-Йорк есть Нью-Йорк!
Впервые манхэттенский народ приметил джерсийских тинейджерок, когда они стали выскакивать из автобусного терминала Почтового управления и двигаться на Таймс-сквер. Никто так никогда и не смог толком разобрать, что у них на уме. В целом о джерсийских тинейджерках писали как о девицах легкого поведения с Таймс-сквер. Рядом с пышными малышками в обтягивающих брюках, пушистых свитерах и с глазами Дика Трейси должны были находиться парни в стиле Пресли, би-бопа, Тони Кертиса, с прическами на манер чикагского товарняка. Красавицы вовсю изучают отражения своих шевелюр в витринах магазинов одежды на 42-й улице, где выставлены пальто «неру», узкополые шляпы, рубашки с петельками на воротниках и остроносые мужские туфли. Никто, похоже, никогда не замечал, с какой серьезностью они относятся к своим прическам, к своим обтягивающим брюкам, пушистым свитерам, к своей собственной манере ходить, бездельничать, кокетливо поглядывать вокруг и стильно себя вести — как серьезно им приходится относиться к собственной форме и друг к другу. В самом центре Манхэттена они создали настоящую преисподнюю джерсийских тинейджерок. Возможно, окружающие так до сих пор должным образом и не истолковали их присутствие, но проигнорировать его просто невозможно. Ночные клубы по всей округе обеспечили их музыкой в стиле рок-н-ролл. Но когда джерсийские тинейджерки принялись танцевать в ночных клубах вокруг Таймс-сквер, они и это стали проделывать с предельной серьезностью. Линди, как подростки называли то, что более старшее поколение именовало танцами под джиттербаг, уже вышло из моды. Теперь подростки отплясывали танец, который одни называли «картофельное пюре», а другие — «марионетка». Зрелище, я вам скажу, прелюбопытнейшее: что-то вроде плясок ливанских махараджей. Невероятная уйма движений бедрами, но парень с девушкой друг друга при этом ни разу не касаются. Затем подоспела новая вариация того же самого — твист. В результате в ночных клубах вокруг Таймс-сквер каждый уикенд стали появляться джерсийские тинейджерки, отплясывавшие «картофельное пюре», «марионетку» и твист. На протяжении каждого номера они внимательно изучали ноги друг друга и никогда не улыбались, с неизменной серьезностью относясь к форме. Одним из таких клубов стал «Вэгон-Вил». Другим — «Пепперминт-Лонж», что в доме номер 128 по Западной 45-й улице, в половине квартала от Таймс-сквер.
«Пепперминт-Лонж»! Уж про «Пепперминт-Лонж»-то вы наверняка знаете. Как-то раз, это было в октябре 1961 года, несколько светских персон, под пристальным присмотром пары нью-йоркских корреспондентов, открыли «Пепперминт-Лонж», и неделю спустя уже все сливки Нью-Йорка открывали для себя твист в манере первых 900 декораторов, которым когда-либо попадала в руки африканская маска. Грета Гарбо, Эльза Максвелл, графиня Бернадот, Ноэль Ковард, Теннесси Уильямс и герцог Бедфордский — все были там, причем опоздавшие совали пяти-, десяти- и двадцатипятидолларовые банкноты полицейским, портье и метрдотелям — лишь бы хоть одним глазком взглянуть на эстраду и на танцпол, размером не превышающий кухню в жилом доме. К ноябрю Джоуи Ди, молодой человек двадцати двух лет, руководитель оркестра в «Пепперминт-Лонж», уже играл твист на вечеринке года (по 100 долларов с носа) в музее «Метрополитен».
Все это, понятное дело, было два года тому назад. Всем известно, что с тех пор сделалось со сливками общества, ибо эти самые сливки всегда с нами. Но что же стало с джерсийскими тинейджерками и «Пепперминт-Лонж»?
Марлен Клер, солистка клубного твистового кордебалета, стоя в коридоре, спиной к комнатам для переодевания, рассказывает мне о том, как произошло ее собственное падение, а падений этих, между прочим, несколько разновидностей. Марлен — невысокая, гибкая, роскошная брюнетка. Дело происходит как раз после второго выступления, и на девушке сейчас надеты твистовый кордебалетный сатин и сетчатые чулки. Макияж под Клеопатру и пышная прическа типа «пассейик», которая возносит ее рост аж до шести футов четырех дюймов. Да, теперь существует некое установление под названием твистовый кордебалет, которым заведует пара хореографов, Уэйкфилд Пул и Том Роба. Марлен прибыла в «Пепперминт-Лонж» два года тому назад по маршруту джерсийских тинейджерок, но теперь ее жизнь полна всевозможных установлений.
— Уоддл, — говорит Марлен, — это танец, который мы в другие вечера демонстрируем в «Священном Сердце». Все становятся в два ряда — ну, знаете, как в хали-гали.
— В «Священном Сердце»?