Страница 15 из 53
Все вокруг заволновались, зашумели.
— Товарищ командир, — окая, басит Михаил Круглов, — к нам в Сусанино приезжайте!
— В Переславль, на наше озеро! — кричат Борисов и Саша Семенов.
— А мне Докукин обещал, что обязательно приедет в Кострому. Он всегда говорит: «Лева, а Кострома совсем рядом с Курском!» — смеется Маслов.
Мы с Валентиной волнуемся больше всех. Она кричит: «Если вы не заедете ко мне в школу!» А я твержу: «Мимо театра, конечно, вы не пройдете. Я уверена, что знакомство с Ярославлем начнете именно с театра Волкова». И все согласились. Как можно не побывать в Переславле-Залесском, там же Петр Первый строил свой первый флот на озере Плещееве! Как можно пройти мимо театра Волкова, это же первый русский театр! Нам казалось, что конец войны близок, что все мечты наши непременно осуществятся.
Прибежал Варзанов: «Товарищи, к нам в роту еще одну девушку прислали — санинструктора!» — «Вот не было печали… заполонил роту женский пол», — проворчал Иван Журавлев. «А что они тебе сделали? Разве они тебе мешают!» — накинулись на него Коля Внуков и Сережа Соловьев. — «Да ни выразиться при них нельзя, ни… все как-то не вольно. А девушка, да еще санинструктор начнет: «Мойте шею, уши! Проверка на вшивость! Здесь не кури, там не плюй!» — волновался Иван, сопровождая каждую фразу жестами. «Эх ты, Нерехта!» — смеется Михаил Голубев. «А что? Иван прав, без них как-то свободнее», — вставляет свое слово Марусин. Но большинство настаивает на своем: «С девушками веселее и здесь и в бою. Если девушка идет в бой, то уж наш брат, мужчина, хошь не хошь, — а иди вперед, пример показывай».
К сараю подходит старшина роты, а с ним маленькая девушка. Черная шапка кудрявых волос, сверкающие карие глаза, маленький носик. На загорелом лице яркий румянец. Где я видела эту хорошенькую мордашку? Не успеваю вспомнить, как девушка представляется:
— Здравствуйте, я к вам. Санинструктор Анна Тюканова!
Ну конечно! Это гостеприимная медсестричка из лагеря, где мы выступали в Октябрьский праздник!
— Анюта! — вскрикиваю я.
— Ой! А я вас сразу и не узнала! — она опускается рядом со мной на траву, и мы обнимаемся.
5-е августа.
На днях нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего: «Ни шагу назад», в котором говори лось, что наши войска сдали противнику некоторые города без использования всех средств сопротивления. Отныне приказ: не отходить ни на шаг. Состоялся короткий митинг. Бойцы выступали дружно: «У нас есть только один путь — вперед! На запад! Приветствуем приказ! Не отступим ни на шаг! Стоять насмерть!»
После митинга разошлись по взводам. Через час выступаем. Приказ иметь при себе не менее 500 патронов, пять ручных гранат и одну-две противотанковые. Чистим и без того чистые автоматы, набиваем запасные диски патронами. Михаил Голубев нашел в углу сарая гранату РГД-33 и решил ее, как видно, присвоить. Вдруг в гранате хлопнул запал. Михаил бросил ее на пол. Граната зашипела. Мы ринулись в противоположный угол. Михаил тут же схватил ее и побежал к выходу, но в этот момент в дверях появился старший сержант Власов. Голубев не растерялся: бросил гранату в прорезанную над дверью дыру. Граната пролетела над головой Власова и в воздухе взорвалась.
В сарае тишина. Врывается комиссар Полешкин: «Что за хулиганство? Кто бросил гранату?» Мы стоим в углу, притихшие и бледные, а Михаил, заикаясь, отвечает: «Я-я! Г-г-олубев!»
После ухода комиссара мы начали анализировать происшедшее. Все сошлись на том, что Голубев молодец. Удивлялись его находчивости. А Михаил Круглов смотрел на своего тезку и говорил: «Я, паря, честно скажу, испугался… Вот так за здорово живешь — и нет тебя! А домой сообщат: погиб смертью храбрых…»
— Стройся! — послышалась команда. Рота вытянулась вдоль дороги. Перед строем комиссар роты. Старшина проверяет снаряжение. Сначала на грузовых машинах двинулись по ухабам и рытвинам на левый фланг нашей дивизии. Когда стемнело, мы уже шагали далеко от своей деревни Никулино.
Привал! Все падают там, где стояли. Маленькая, пухленькая Анюта подкатилась ко мне тепленьким комочком: «Аверичева, я с тобой». Теплое дыхание подружки, две плащ-палатки — блаженство!
Проснулась от артиллерийского грома. Говорят, учебный батальон атакует противника. Моросит дождь.
Снова шагаем. Навстречу идут раненые бойцы. Говорят, что ход боя можно определить по лицам раненых. Всматриваюсь в каждого. Идут бойцы, поддерживая друг друга, забинтованные, превозмогая боль, но настроение у всех бодрое. Потом мы узнаем, что учебный батальон с приданными ему танками и другими подразделениями под командованием командира батальона лейтенанта Малкова внезапным налетом прорвал линию обороны противника. Разгромлен крупный немецкий гарнизон, состоящий из войск СС. Захвачено множество дзотов с круговыми ходами сообщения. Занята деревня Зазерье.
Бой удалялся. Догорали подорванные танки. Много перевернутых немецких артиллерийских и минометных орудий и повозок. Две кухни с наполненными термосами. В термосах горячая пища.
Нашу роту бросили с ходу на подкрепление учебного батальона, Анюту оставили на КП. Из разрушенной немецкой траншеи под взрывами снарядов и пулеметным огнем, согнувшись, бежим по открытому полю. Мы с Валентиной бежим рядом, что есть духу, перегоняя друг друга. Вдруг позади крик: «Стой, стой! Назад, Аверичева, Лаврова! Назад!»
Из траншеи кто-то машет нам рукой. Перед нами командир с двумя шпалами. Худенький, тонкошеий. Из-под каски курносый нос. «По приказу начальника штаба дивизии Завадского вы останетесь здесь». У меня перехватило дыхание. Валентина от злости побледнела. Пожав плечами, она пошла вразвалочку к землянке. А я осталась в траншее, недовольная, злая. Вокруг разбитые траншеи. Развороченная землянка с немецкими медикаментами. Неподалеку командир учбата лейтенант Малков отдает какие-то распоряжения.
Начался поток раненых. Среди них я узнаю своих друзей по боевой подготовке из комсомольской роты. Двое бойцов на плащ-палатке несут тяжелораненого. У него разворочен живот. Лицо серое, в поту. Боец стонет. Разорвала я индивидуальный пакет, прикрыла рану. Боец схватил меня за руку. Он умирает.
— Докукинцы! Кто здесь из докукинцев? — кричит командир учбата. — Нужно срочно отнести приказание Крохалеву!
— Товарищ лейтенант, разрешите мне! — прошу я.
— А что ты тут стоишь? Разве ты не боец? — кричит Малков, записывая что-то в полевой книжке. — Отправляйся, да живо!
Я выскакиваю из траншеи.
Наша рота в глубоких, добротных немецких траншеях круговой обороны. Сколько же здесь проволочных заграждений и минных полей!.. Ребята обрадовались. И мне возле них стало как-то спокойнее. Противник начал артподготовку. Мы сидим в траншеях, выжидая, когда немец перенесет огонь в глубь нашей обороны. И вот огонь бушует позади нас. Немцы пошли в контратаку. Вот они довольно близко. Наши пулеметчики Федоров, Голубев, Прилеппо, Сотсков, Кислицын точным огнем положили их. Уцелевшие отступают к лесу.
Бой идет правее нас. На нашем участке началась более интенсивная артиллерийская обработка. Огонь еще не перешел в глубину, как началась новая контратака, Немецкие пулеметы поливают наши траншеи, нельзя высунуть голову. Под прикрытием своих пулеметов немцы продвинулись совсем близко к нам. Наши пулеметчики ведут огонь по немецким пулеметам, а мы бьем из автоматов по пехоте.
И вновь наступило затишье. Прибежали Валентина и Анютка. Не успели мы обменяться приветственными словами, как началась новая контратака. Артиллерийская подготовка продолжалась долго. Нас забрасывало землей, с визгом и воем пролетали над головой осколки.
Затем все стихло, и в наступившей тишине раздались какие-то дикие звуки труб. Немцы в рост шли из леса сплошной массой. Психическая атака. «Подпустить поближе!»— раздалась команда. Бойцы, не отрывая глаз от немцев, приговаривали: «Иди, иди сюда, фриц!» — «Ближе, ближе! Захотел землицы нашей, сейчас ты ее получишь». После каждой фразы добавлялись крепкие русские слова в комбинациях, доселе мной не слыханных.