Король серых

Ворон. Он примостился на указателе, уверенно объявлявшем, что поезд прибыл на пригородную станцию Шомберг. Один птичий глаз был обращен в сторону поезда, а именно — если зрение не изменяло Джеремии — прямо на него.

Тодтманн был почти абсолютно уверен — хоть эта мысль и представлялась ему безумной — что перед ним та же самая птица. Прижимаясь лбом к закопченному стеклу, он тщился как следует разглядеть свою пернатую тень.

К его изумлению, птица ему подмигнула.

«Не подмигнула, а моргнула, болван!» А отчитал он себя за столь нелепое предположение. Ну разумеется, этот эбеновый призрак и не думал подмигивать. Единственная причина, что ему так показалось, — в строении глаз птицы — она может смотреть на конкретный предмет только одним глазом. Другой при этом должен быть обращен в противоположную сторону.

И все же… это было похоже на действие скорее осознанное, чем рефлекторное.

Словно желая покончить с этим вопросом, ворон расправил широкие, лоснящиеся, как аспидная доска, крылья и взмыл ввысь. Когда Джеремия, издав вздох облегчения, откинулся; на спинку сиденья, он краем глаза увидел высокую и бледную женщину, и она, к его удивлению, пристально на него глядела, идя по вагону. Он решил, что слово «бледная» неточно. Оно подразумевает цвет, а по сравнению с кожей этой женщины, лишенной возраста и красивой совершенной красотой, бледность луны казалась бы калейдоскопом цветов. Джеремия не успел и глазом моргнуть, как женщина скрылась из виду, однако весь ее облик, Черты лица явственно запечатлелись в его памяти. Он проворно обернулся, надеясь еще раз увидеть это совершенство, пока она не села и не скрылась за чьей-нибудь серой, угрюмой спиной. Но ее уже и след простыл. Он лишь на секунду привлек к себе внимание нескольких пар равнодушных глаз. Женщины не было.

Джеремия часто заморгал и стал лихорадочно озирать ту часть вагона, которая находилась у него за спиной, — перед его мысленным взором по-прежнему стоял образ таинственной чародейки; каскадом ниспадавшие волосы цвета воронова крыла, миндалевидной формы серебристые глаза, крутые дуги черных как смоль бровей, пухлые алые губы, которые, казалось, забрали всю ее кровь… Он не нашел ни одного лица, которое могло бы похвастаться хоть отдаленным с ней сходством. Какой-то неопрятного вида старик с крошечными карими глазками и застывшей в уголках губ презрительной ухмылкой — следствие долгих лет, проведенных в пригородных поездах, вопрошающе вскинул брови, словно интересуясь; зачем Джеремия потревожил его растительное прозябание. Тодтманн, сконфуженно улыбнувшись, отвернулся и, безуспешно стараясь придать беспечное выражение своему лицу, снова вперился в окно так напряженно, что со стороны могло показаться, будто у него на глазах разыгрывается сцена кровавого убийства. Заливший щеки Джеремии пунцовый румянец придал его бледно-зеленому отражению в оконном стекле рождественский колорит — впрочем, сам он этого не заметил.

Сначала блуждающие вороны, теперь — женщины из сна. Джеремия тряхнул головой то ли от отвращения к своему жалкому состоянию, то ли пытаясь очистить собственные мысли. Все тщетно. Когда поезд тронулся, Тодтманн снова принялся смотреть в окно, но это не принесло ему облегчения. Черный ворон и таинственная незнакомка не выходили из головы банковского клерка, они точно гипнотизировали, требуя от него полного внимания. Она успела пройти в соседний вагон? А ворон действительно следил за ним? Почему он решил, что это одна и та же птица? Возможно ли, что эта женщина не более, чем плод его воображения? Почему от всего этого сердце его готово выскочить из груди, а на лбу выступила испарина? Джеремия по природе не был ни особенно впечатлительным, ни нервным. Он взглянул на часы, хотя он и без того знал, что остается еще по меньшей мере полчаса пути, которые для него в тот момент означали целую вечность.

Когда в очередной раз лязгнули буфера и локомотив прогудел объявляя о следующей станции, Джеремия буквально прилип к стеклу, выглядывая свою крылатую Немезиду. Напрасно он пытался себя убедить, что поведение его граничит с идиотизмом, — с таким же успехом он мог приказывать себе не дышать. Однако первый беглый осмотр перрона ничего не дал — лишь кучка сонных пассажиров, кое-кто из которых мельком взглянул на него, но тут же отвел взгляд, чтобы не привлекать к себе чужого внимания. К тому времени Джеремию уже мало заботило, как он выглядит со стороны, хотя, будь он в состоянии рассуждать здраво, он непременно снова задался бы вопросом: каким образом эти двое могли поколебать его душевное равновесие? Но теперь имело значение только одно: увидит он еще раз ворона или нет. Джеремия обвел взглядом скромное здание вокзала. Из груди у него вырвался вздох облегчения — ворона не было. Как он и предполагал, это было простое совпадение. Скорее всего, две разные птицы…

— Сукин сын! — прошептал он, вытаращив глаза. Эта тварь была тут как тут. Не на шлагбауме и не на крыше вокзала — чуть дальше, на автостоянке. Ворон важно расхаживал по капоту новехонькой спортивной машины, нещадно царапая когтями краску. Джеремии почему-то показалось, что это Занятие доставляет птице несказанное удовольствие.

Словно почувствовав на себе его взгляд, ворон уставился одним глазом на окончательно лишившегося присутствия духа человека. В глазу этом светились ум и понимание… и в больших количествах, чем было сейчас у самого Джеремии.

Ворон снова подмигнул ему. Теперь Джеремия был твердо уверен, хоть ворон и находился довольно далеко. Что-то в движениях ворона не позволяло усомниться в этом. Никогда еще он не видел, чтобы птица вела себя подобным образом. Может быть, ворон ученый и просто улетел от хозяина. Но этот эбеновый кошмар ходил не так, как животное, обученное подражать походке человека. Он топал по капоту с очевидным удовольствием от наносимых им разрушений.

Джеремия откинулся на грязную спинку сиденья и крепко зажмурился. Он открыл глаза лишь тогда; когда поезд тронулся, и стал смотреть прямо перед собой — только бы не в окно. Куда угодно, Только не туда. Лишь когда станция осталась далёко позади; он решился выглянуть.

Снова потянулся унылый пейзаж. Тодтманн не был человеком, у которого при мыслях о работе появлялся плотоядный блеск в глазах, но теперь он мечтал — нет, молил — об одном: поскорее оказаться в тесной коробке своего офиса в окружении бесконечных папок с запуганными и незаконченными делами. Ибо если и было что-то, что могло вернуть его в безопасный мир обыденности, то это лишь ипотечная контора «Вечный залог», где все непознанное не пускали дальше порога. В «Залог» подобным вещам ходу не было — они нарушали трудовой ритм.

Дыша уже легче, Джеремия тайком оглядел: своих спутников, гадая, что они подумали О его странном поведении. Но, несмотря на его метания и вздохи, ни один из пассажиров; на него не смотрел. Может быть, они намеренно его не замечали из страха, что он попытается завязать знакомство, но слишком уж обыкновенное отсутствие интереса читалось на их лицах, чтобы такое предположение было бы справедливо. Даже сидящий за ним человек с лицом язвенника, чье внимание он случайно привлек минуту назад, абсолютно перестал замечать его выходки. Есть неписаное правило: обычно те, кто притворяются, что кого-то не замечают, сильно переигрывают. У такого человека вид шахматиста на турнире, а не постороннего гражданина, которым он притворяется. С этими людьми было совсем не так: они были не заинтересованы… и даже очень.

Пока он обдумывал это любопытное наблюдение из жизни, поезд снова стал замедлять ход. Первая половина этого ежедневного путешествия была нашпигована паузами, которых Джеремия Тодтманн обычно не замечал. Но сейчас дернулся и выглянул выпученными глазами, пытаясь вспомнить, сколько еще станций предстоит ему пережить до того, как его примет конечная.

«Черт побери, это просто птица, — шепнул он про себя, не в силах сосредоточиться на пейзаже за окном. Просто птица!»

И почему этот ворон так его нервирует при каждом появлении? И почему он вообще появляется?