По семейным обстоятельствам

Через час Аня села в гулкий, полупустой поезд. Потопала промокшими на вокзале валенками и стала смотреть в окно. За окном были северные прозрачные лесочки и бревенчатые домики, которые убегали, как недосягаемые видения.

Аня сошла на маленькой платформе. Дежурный по станции сказал, что надо идти сперва через лес, потом начнутся улицы поселка, там столько-то раз направо-налево — и она легко найдет общежитие ремесленного училища, которое обозначено в ее путевке.

В бревенчатом доме, в большой комнате, где топилась печка, вокруг Ани собрались ребята, подвигали стульями, пошептались и затихли.

Голос у Ани был глуховатый, негромкий, но лекции она читала хорошо. За три года работы она научилась главному — говорить просто. Она умела пошутить — ее лекции нравились.

Ей посчастливилось завладеть вниманием ребят, и тотчас же ей самой сделалось интересно, и она уже старалась вовсю и забыла, что старается. Высеклась какая-то искра между нею и слушателями, лекция перестала быть лекцией в прямом и, будем откровенны, несколько скучном смысле этого слова, и можно было не смотреть на часы.

Когда Аня кончила отвечать на вопросы, за окнами уже было темно.

Два мальчика пошли провожать Аню на станцию. Они оказались очень любопытными, и Аня должна была ответить им, сколько и где она училась, какие еще может читать лекции, трудное ли это дело, всем ли оно доступно. Мальчики спрашивали, бывает ли так, что она не может ответить на вопрос и «садится в калошу», сколько ей лет, какая у нее семья, знает ли она математику и физику.

Потом подошел поезд, похожий на случайного важного гостя на этой маленькой деревянной станции, и Аня села в вагон.

Две темные фигурки остались на платформе в нечетком кругу света от единственной качающейся лампочки. Любопытные слушатели! Аня помахала им рукой, но они уже не могли ее видеть.

Вагон был пустой, ни одного человека. Аня села на скамейку, почувствовала, что устала.

Поезд шел и стучал, громыхал железом, как старый дом с неисправной крышей в плохую погоду.

Аня сидела в углу скамейки и думала о мальчиках, которые ее провожали, о том, что лекция сегодня была удачной, — черт с ним, с Веткиным, не стоит обращать внимания!

Поезд остановился, в окна влетел свет от станции, стукнула дверь, и чей-то голос негромко произнес:

— Пустой вагон, вот так штука!

Вошел моряк, в ушанке, с красным от мороза лицом. Он остановился посреди вагона, огляделся и заметил Аню.

— Все-таки есть живая душа, — приветливо сказал он, — не так тоскливо будет ехать.

Аня ничего не сказала. Выражение ее лица не предвещало моряку веселой поездки.

— Я здесь бывал на лыжах, — моряк ткнул рукой в сторону окна, — хорошие места. Вы разрешите? — спросил моряк вежливо и сел напротив Ани на скамейку.

Аня пожала плечами: мол, скамейки свободные, но лучше бы вам сесть куда-нибудь подальше, — отвернулась к окну и стала внимательно смотреть в темноту.

— В гости ездили? — услышала она.

— Нет.

— А зачем же?

— Лекцию читать.

— Лекцию? — удивился моряк.

Лицо у моряка было широкое, глаза маленькие черные и нос маленький, а подбородок раздваивался.

Посмотрев на Аню круглыми, в ободке прямых черных ресниц глазами, моряк сказал:

— Вы часто ездите за город читать лекции?

Аня сдавленным голосом ответила, что часто. Ей было неприятно, что вагон пустой и приходится разговаривать с незнакомым человеком. Конечно, можно было встать и перейти в другой вагон, но она осталась сидеть.

Моряк замолчал, заметив Анино недовольство. Теперь было видно, что он тоже смущается. Он покашлял, потер щеки. Придвинулся к окну и сообщил, что идет снег.

— Да, снег, — поддержала разговор Аня.

— И сильный, — сказал моряк.

Потом моряк снял шапку, у него оказались густые, как будто склеенные, гладкие черные волосы. Он вынул портсигар, постучал по нему двумя пальцами, спросил Аню: «Вы разрешите?» — и закурил.

Трудно было определить, сколько моряку лет. Его лицо было как будто очень молодым, почти детским, но порою оно выглядело суровым и взрослым.

— Вот едем, — улыбнулся моряк, — да еще вдвоем в пустом вагоне. Даже странно. Надо все-таки познакомиться. Разрешите представиться: Кондратьев Сергей.

Кондратьев учился на последнем курсе военного вуза.

— А вы? — с улыбкой спросил Кондратьев. — Вы, наверно, очень ученая, раз вы читаете лекции?

Аня сказала, что кончила университет и работает в лекционном бюро.

Кондратьев был вежлив, серьезен и очень стеснялся. Это понравилось Ане, и она даже начала улыбаться. А когда Аня улыбалась и убирала со лба свою косую челку, она становилась хорошенькой. Во всяком случае, ее случайный попутчик заметил это и сказал:

— Как это вас, такую хорошенькую девушку, отпускают одну?

Аня нахмурилась. Но молчать ей не хотелось, и она спросила, какая следующая станция.

— Не знаю, — ответил Кондратьев. — А вы любите ходить на лыжах?

Аня ответила, что ей не приходится. Кондратьев рассудительным голосом стал говорить, что это неправильно и надо ходить на лыжах. Аня подумала, что он, небось, отличник, из образцово-показательных и очень молодой.

А вслух она немного раздраженно сказала:

— Что значит неправильно? И что значит надо? А что такое работа, вы понимаете?

Кондратьев улыбнулся:

— Я во флоте. И не первый год. В общем знаю.

— Вы были на фронте?

— Да, — ответил Кондратьев.

Поезд остановился, в вагон вошли люди, и с этой минуты разговор между Аней и Кондратьевым уже не прекращался. Кондратьев действительно оказался отличником.

— У вас на лице написано, — засмеялась Аня.

Пока они торопливо выясняли, кто что любит и какие у кого друзья, поезд шел, останавливался и шел. И они еще очень мало успели рассказать и выяснить, как поезд окончательно остановился. И из вагона, где они вначале ехали вдвоем, вместе с ними вышло довольно много людей.

— Молодец тот человек, который послал вас читать лекцию сегодня, — сказал Кондратьев, и Аня засмеялась, вспомнив Веткина.

— Нет, он вообще не молодец, — сказала она.

— Завидую вам, — сказал Кондратьев, — придете сейчас домой. Вас ждут. Вы понимаете, какая вы счастливая?

— Очень счастливая! — усмехнулась Аня.

— Не понимаете. С чего вам понимать?

— Почему вы так говорите? — удивилась Аня.

— Для этого надо быть бездомным. — Кондратьев помолчал. — Только и всего. А завтра у вас опять лекция?

— Нет, лекции нету. — Аня запнулась. — Завтра концерт в филармонии, — быстро проговорила она и почувствовала, что у нее взмокли ладони. Ей было стыдно: получилось, что она назначила свидание, — и ей очень хотелось, чтобы Кондратьев не расслышал ее слов.

Они шли по площади к остановке троллейбуса.

В первый троллейбус Аня не села: он показался слишком полным.

— Нет сидячих мест, безобразие, — растерянно сказал Кондратьев и потер щеку. — Подождем следующего, не возражаете? Собственно, я хотел...

Подошел свободный троллейбус, больше пропускать было неудобно. Аня быстро поднялась по ступенькам и остановилась на площадке.

— Спасибо, до свидания! — негромко крикнула она.

Троллейбус тронулся.

— Как же вы так быстро уезжаете? — услышала Аня. — Всего хорошего. Завтра приду.

Или ей послышалось: «Завтра приду»?

Аня посмотрела в окно и увидела только здание вокзала, надписи «Багаж» и «Ресторан».

Кондукторша подала Ане билет и спросила, который час. Было около десяти.

Аня подумала, что завтра в филармонию ей нечего надеть. «Вы счастливая», — сказал Кондратьев. Аня никогда не считала себя счастливой. «Для этого надо быть бездомным». Аню дома ждут. Она представила себе, как отец сидит над кроссвордом, которые она раньше всегда помогала ему решать, и, все пытаясь шутить, говорит: «Товарищи, кто отгадает реку, тому плачу рубль».