Мертвый Пинкертон

- Недвижимость, да? Я всегда говорила, Данила, что ты кончишь криминалом.

    Данила сделал гримасу.

- Они меня  на карте подцепили.

- На какой карте?

    Данила достал кредитную карточку:

- Как-то узнал, что у меня кредитка фальшивая. Я на неё через ректорский компьютер деньги банка отца скачиваю. Хотя брал я по-божески, можно сказать, копейки не больше трёх процентов. Три процента с операции у них как раз в банке комиссия.

- Заметили?

- У отца, в банке служебное расследование. И Завгородний как-то пронюхал. Теперь я у него на крюке, - Данила в сердцах хотел сломать кредитку,  выбросить в мусорный ящик. Полина перехватила его руку:

- Погоди. Отдай мне.

- Зачем?

- Я сама выброшу.

-Смотри!

- Ты что своей будущей жене не веришь, гомосексуалист несчастный?

Данила отдал карточку:

- Пойдем, погуляем.

- Нет, Данила я тороплюсь.

- Что так? Зачем собственно приходила?

- Передай Стефану, что Мария Абрамовна больше не желает расследования.

- Я с ним  не общаюсь и тебе не советую.

- Ой- ой- ой!

Данила и Полина расстались. Данила побрёл домой, а Полина зашагала в магазин и по Даниловой кредитной карте купила куртку, костюм, сапоги, которые давно хотела.

       Удостоверившись, что ветеран спит, Стефан тихо встал, больничная кровать чуть скрипнула под ним, и вышел из палаты. В коридоре слабо светили люминесцентные лампы. Пост медсестры был пуст, двери палат процедурных, сестринских, смотровых кабинетов закрыты. Коридор отделения перпендикулярно упирался в общий коридор больницы, тянущийся через всё здание. Там находилась ординаторская. Через приоткрытую дверь Стефан увидел двух врачей в белых халатах, Антона Валерьяновича и Толю. Рядом с ними за столом, уставленном закуской в консервных банках, плоскими бутылками из-под Альмагеля с налитым в них спиртом и стаканами, сидели от нечего делать девицы в больничных халатах. Компания слушала музыку, хохотала. Стефан осторожно прошёл мимо, направился к лифту. Он планировал спуститься в мертвецкую.

Загромыхал лифт. Лифт ехал медленно и грузно, раскачиваясь из стороны в сторону. Стенки его дрожали, и, казалось, готовы рассыпаться в любой миг. Стефан чувствовал напряжение, дрожь каната к которому был подвешен ящик, клетка для опускания и подъёма людей. Дорога была бесконечной. Если днём, когда больница полна народу, и куда-то торопятся врачи и медсёстры, ведя бесполезную борьбу со смертью, и медленно идут пациенты, сознавая свою болезнь, они считают дурным тоном ходить быстро, и как бы таят в себе страдание, надеясь покоем избавиться от него, в лифте не чувствуется угрозы. Его кабины скорее неуютны, чем страшны. Человек в низ инстинктивно ощущает себя не в своей тарелке, дорога всегда воспринимается долгой, даже с этажа на этаж, но никогда вечной, только порой, когда в кабине много людей, вдруг нависает гнетущая тишина, все молчат, воздух спёрт, появляется мысль, что будет, если лифт оборвётся, есть ли внизу спасательные пружины, о которых говорят, но никто не видел, если лифт застрянет, не задохнутся ли находящиеся в нём, прежде чем его откроют. Ночью, когда ты в лифте один, такие чувства усиливаются в сотни раз. Стефан ехал и не знал, когда будет подвал. Он опускался в бездну. Голова его кружилась, он ощущал дурноту, как при посадке самолёта. В последнее время он ослабел, то ли лот перемены обстановки, то ли от малого количества движения, долгого лежания на больничной койке, то ли  от лекарств, которые назначали ему врачи. Почувствовав дурноту, Стефан сел на корточки, прижавшись спиной к трясущейся стенке кабины. Теперь всем телом он ощущал вибрацию лифта, он слился с ним.

Лифт дёрнулся  и остановился. На указателе над дверью горела буква "П" – подвал. Дрожа, порываясь в любую секунду остановиться, дверцы  задёргались и поползли на стороны. Стефан ступил на бетонный пол уходящего направо и налево просторного коридора. Сверху по потолку тянулись толстые чёрные трубы, с них капал водяной конденсат. Дверцы закрывшегося лифта хлопнули позади Стефана, как выстрел. Он услышал, как кто-то невидимый ему, вызвал лифт. Трос натянулся, кабина задрожала и вяло, в мучительном рапиде поползла вверх. Стефан остался один. Он прислушался и в неясном шуме, спрятанных за стенами автоклавов и рефрижераторов, вдруг отчётливо различил человеческие крики. Неясно, кричал один мужчина, или одна женщина, или несколько человек одновременно, кто-то страдал, кто-то мучился, и не в силах сдержать мучавшую его душевную и физическую боль, кричал. Это был крик животного, когда человеку столь невыносимо, что он забывает о индивидуальности, цивилизации, о том что делает человека человеком, превращает из личности в одну разверстую рану. Стефан не мог понять, откуда раздаются крики. Они шли со всех сторон, будто сами стены, пол и потолок излучали их.

Стефан прошёл вдоль коридора. С двух сторон от него тянулись закрытые двери, поблёскивал метал на навесных замках. Гулко звучали шаги по бетонному полу. Мертвенный ультрафиолет, изливаемый люминесцентными лампами, заливал прямоугольное пространство. Стефан ощущал себя мышью, пущенной в пенал. Передняя стена пенала казалась ирреальна. Чем дольше он шёл, тем дальше она отодвигалась. Хотелось бежать, чтобы разорвать бесконечность. Пол понижался. Стефан уже хлюпал в воде. Капли, сбегавшие с труб вдоль стен, летели на пол, бились о водную поверхность, издавая звук разорвавшихся маленьких бертолетовых бомб. Человеческие крики становились явственнее, нарастали, будто за штукатуркой таились узники, взывавшие о помощи.

Стефан уже различал отдельные слова. Гигантская тень метнулась у него между ног, накрыла его. Стефан обернулся и увидел следовавшую за ним тень человека. Стефан не успел разглядеть тень конкретно. Но он не мог ошибиться, это была  не его собственная  тень, не  произведение напряжённых нервов. Он слышал шаги, они не совпадали  с его собственными. Лучи света, струившиеся из раскрытой двери, через которую вышел преследователь, били ему в спину,  очерчивали фигуру, отбрасывали   ту чрезмерную тень, что скользила по полу, потолку и  стенам, гналась за Стефаном. Нечто вроде просторной робы окутывало фигуру неизвестного. Полы одеяния развевались. Обострённый слух Стефана донёс до него хлопанье материала, ткани. Человек не прятался. Он спокойно преследовал. Он видел Стефана, как Стефан видел его. Стефан побежал. Человек  побежал за ним. Брызги воды разлетались во все стороны.  Тени преследуемого и преследователя, как птицы, метались со стены на стену.

Стефан добежал до поворота, повернул направо. В широком атриуме располагалась шахта лифта. Стефан нажал кнопку. Ему повезло, кабина стояла в подвале. Стефан нажал на пятнадцатый этаж. Двери двинулись к центру. Через почти сомкнувшуюся щель Стефан увидел тень преследователя, легшую из-за поворота на пол.

Стефан специально набрал не свой этаж. Он опасался, что его ухода хватились, что на его этаже могут ждать. Лифт раскрылся. Площадка пятнадцатого этажа была пуста. По тёмной лестнице он пошёл вниз. На лестничных клетках стены разрывали окна. За ними виднелся синий  в предрассветном мраке город. Мигали поворотники одиноких автомобилей. В небе пульсировали красные сигналы самолётов, относительно недалеко находился аэродром. В здании царила абсолютная тишина. Стефан заглянул на один из этажей. В обе стороны тянулся нескончаемый коридор. На посту медсестры горела мертвенно-голубая лампа со стеклянным абажуром похожим на шляпку гриба. На столе лежала раскрытая книга. Всполохи ультрамарина ложились на стол и стенку за ним. В холле напротив стоял работающий телевизор. Медсестра видимо, перешла туда. Стефан не видел её. Она что-то смотрела или спала убаюканная почти отсутствующим звуком фильма.

На своём этаже медсестры вовсе не было. Крадучись Стефан прошёл мимо ординаторской. Опять через не полностью прикрытую дверь он заметил двух врачей, Антона Валерьяновича и Анатолия Леонидовича, и двух больных. Опять смеялись, слышался звук и запах разливаемого спирта. Стефан вошёл в палату, опустился на постель.