Страница 4 из 8
Родители прятали своих детей, уводили их в горы, но ничего не помогало. Критяне словно заранее знали, кого им брать. Те, кого они выбрали в жертву страшному быку, сидели в окружении охраны с обреченным видом. Конечно, мало приятного знать, что тебя, как овцу, отдадут на заклание порождению похоти царицы.
– Отец, а как смотрит на эти приношения сама царица?
– Она умерла при рождении Минотавра.
– Жаль, иначе я убил бы ее сам! – это вырвалось у Тезея невольно, но привело к следующей мысли. – Я отправлюсь на Крит одним из данников и убью Минотавра!
Его слова привлекли внимание старшего команды, сплошь одетой в черное. Черным было на корабле все – паруса, одежда, даже окраска самого корабля, только зловещий знак бычьей головы нарисован белым.
Кормчий корабля усмехнулся:
– Мы не берем в качестве дани кого попало, люди уже отобраны.
Тезей уже обратил внимание, что данники вовсе не так аппетитны, как могли бы быть, критяне выбирали не самых толстых или крепких, не самых высоких, не самых старших. Среди отобранных были и совсем щуплая и маленькая ростом дочь Фриагона Мелита, и длинный тощий сын Алиппа Гипофорбан. Пухленькая дочь Лаодипа Европа и гибкая, стройная рыжеволоска Перибея, дочь Алкафоя. Такой же гибкий Порфирион, сын Келея, и неповоротливый Амфидок…
Блестел любопытными глазами, пытаясь разглядеть черный корабль, Идас, которого судно интересовало больше, чем собственная судьба.
Тезей не мог представить, что все эти молодые, любящие жизнь юноши и девушки будут просто-напросто скормлены чудовищу.
– А я сверх дани! Небось бычок-то подавится?
– Тезей, нет! – воскликнул Эгей.
– Отец, не бойся, я сумею одолеть Минотавра, и Афины больше никогда не будут жертвовать Быку своих сыновей и дочерей.
Вокруг раздались приветственные возгласы родственников отобранной молодежи, после стольких одержанных побед афиняне верили, что у Тезея все получится.
Ему удалось убедить отца, что оставлять своего сына дома, отдавая чужих, негоже.
– Хорошо, Тезей, ты отправишься к царю Миносу и, возможно, сразишься с чудовищем. Я буду каждый день ходить на мыс Сунион и смотреть вдаль, ожидая твоего возвращения. Чтобы моя надежда не угасла, возьми вот это.
– Что это? – поинтересовался Тезей, принимая большой белый сверток.
– Это парус, мой парус. Под ним я ходил в море в молодости, под ним пришел в Трезен, когда встретился с твоей матерью. На каком бы корабле ты ни вернулся, на виду у мыса Сунион подними этот парус. Он будет означать, что мой сын возвращается победителем. Но если парус останется черным, как у вот этих, – Эгей кивнул на черный корабль, – я пойму, что Минотавр оказался сильней.
– Отец, – Тезей обнял вдруг постаревшего от горя Эгея, – парус будет какой угодно, только не черный! – Он повернулся к собравшимся на берегу афинянам. – Я верну ваших детей, не позволив принести их в жертву Быку. Царь Минос больше не будет забирать ваших детей! Ждите нас с победой.
Кормчий черного корабля пробурчал:
– Самонадеянный мальчишка!..
Тезей обернулся к нему:
– Я победил многих, в том числе и быка, которого Геракл привез с Крита, одолею и вашего Минотавра.
На него смотрели с надеждой, обмануть которую Тезей не мог. Теперь он обязан не просто одолеть Быка и вернуться сам, но и привезти живыми детей этих несчастных родителей. Он обещал…
С надеждой смотрели и приговоренные. Только теперь среди этих четырнадцати Тезей понял, какую огромную ответственность взял на себя. Одно дело отвечать за свою жизнь, обещав отцу выжить, но совсем иное – за жизнь других. Казалось, не только Эгей и родители несчастных постарели, сам Тезей вдруг повзрослел.
Да, он самонадеянный мальчишка, но мальчишка, уже облеченный доверием, ответственный за чужую надежду и жизнь. От этого взрослеют сразу.
Первую ночь провели совсем близко от дома – на острове Агиос, с которого в хорошую погоду видно и мыс Сунион, с которого жители Аттики высматривают возвращающиеся домой корабли или предупреждают кострами о приближении врага, и берег Трезена.
– Не стоит смотреть, мы еще наглядимся, когда вернемся. Расскажите нам лучше о Крите, – обратился Тезей к кормчему черного корабля.
Тот фыркнул:
– Я не нанимался к тебе сказителем. Сам увидишь!
На ночь их расположили в круге из охранников, но наблюдали вполглаза.
– Вы не боитесь побега?
Глаза критского кормчего насмешливы:
– Куда вы сбежите? Если хоть один сбежит, мы вернемся и возьмем еще раз семь человек.
Менесфей, сын Суния, славившийся своей задиристостью, поскучнел. Сознавать, что из-за твоей попытки обрести свободу семеро других могут ее лишиться, нелегко. Как бы ни любили они жизнь, но покупать свою ценой чужой не в бою, а из нежелания отправляться в царство Аида, не годится.
Этот человек в черном плаще прав – бежать им некуда. Вернуться домой нельзя, родственники тех, кого заберут вместо них, никогда не простят, прятаться на островах всю жизнь не будешь. Кроме того, у критян везде есть глаза и уши, найдут быстро, и снова пострадают неповинные люди.
Но юношам совсем не хотелось умирать, будучи принесенными в жертву чудовищу, у Амфидока невольно вырвалось:
– А если вы не вернетесь?
Перибея, дочь Алкафоя, сообразила, что юноша может навлечь на себя гнев, еще не добравшись до острова, быстро добавила:
– Да, бывают же бури…
Бровь кормчего изогнулась, глаза снова заблестели:
– Вы хотели сказать, что нас можно перебить? Полтора десятка безоружных юнцов и девушек против шести десятков хорошо обученных и вооруженных стражей?
Он был прав, у них самих связаны, хотя и некрепко, руки, а на веслах сильные мужчины, мышцы которых вздуваются буграми при малейшем движении, рядом с каждым меч, а в руках огромное весло. Тридцать гребцов работают, тридцать отдыхают.
А еще плеть, готовая свистнуть и оставить обжигающий след на теле непокорных.
У Тезея мелькнула мысль попросить о хорошей буре Посейдона, но он тут же отказался. Его никто не заставлял плыть вместе с обреченными, сам вызвался. Теперь отступление было бы позорным. К тому же едва ли их гибель во время бури что-то изменит. Единственный выход – сразиться с Быком и убить его.
Словно подслушав мысли Тезея, кормчий добавил:
– А если вдруг наш корабль не вернется, с Крита отправится другой, если нужно, третий или весь флот, но дань будет доставлена! Все должны знать, что обмануть царя Миноса нельзя!
Дальше плыли молча, о чем говорить, если их участь предрешена?
Кормчий, казалось, забыл о пленниках, он командовал гребцами, следил за курсом и тем, как устраивались на ночлег, но при этом не упускал ничего и никого из вида. Они переночевали на Аттике, прошли мимо Серифоса и пристали к небольшому острову южней Сфироса. Тезею, никогда не бывавшему в море так далеко, острова казались похожими, разве что один больше, другой меньше, на одном кручи от самой воды, как у Серифоса, а у другого лес по берегам стеной. Но сидевший рядом Идас, который плавал со своим отцом Аркадом на Киклады не раз, объяснял, где какой остров.
– Смотри, Тира…
Тезей с интересом разглядывал громаду горы, выступающей из моря, вершина которой курилась дымом. Тиру иногда еще называли Санторини. Дед говорил, что если Гефест и трудится где-то в своей кузнице, то несомненно под Тирой, а друг деда Ликий возражал:
– Э, нет, там не Гефест, а сам Тифон. Поверь, если эта гора изрыгнет пламя по-настоящему – Кикладам не спастись!
Киклады – красивые острова, жаль, если с ними что-то случится.
– Хорошо бы, и Криту тоже, – добавляла со вздохом мать.
Почему она была так сердита на Крит, Тезей тогда еще не знал. Ему предстояло выяснить.
На небольшом острове между Сикиносом и Фолегандросом переночевали. Там состоялся разговор, немного успокоивший пленников и ввергнувший в недоумение Тезея.
На вопрос, что дальше, Идас только вздохнул:
– Не знаю, я даже на Тире не бывал…