Гангстеры

— Кто там?

— Телеграмма, мадам.

Дверь открывается. Группа вооруженных мужчин проникает в квартиру. Рене Лабесс глупым жестом прикрывает бигуди на голове, но никто не обращает на нее внимания. Полицейские разбредаются по комнатам. В салоне они застают Доминика в майке, Лилиан, приятельницу Кристиана Борона, пришедшую за новостями, и Мюгетту Мотта, с радостью узнавшую, что Лутрелю удалось уйти от полиции в Кассисе. В спальне полицейские обнаруживают Ренара. В кальсонах, сунув одежду под мышку, он собирался уйти в окно, несмотря на раненую ногу, когда двое полицейских хватают его и надевают наручники.

— Спокойно, — говорит он полицейским.

Вместо ответа он получает затрещину. За наглость. Ему дают понять, что это только прелюдия к тому, что его ждет в комиссариате. Поэтому Цыган не оказывает сопротивления, экономя силы для предстоящих допросов.

Продолжая чтение, Лутрель и компания узнают, что инспектора обнаружили один миллион в ящике буфета. И что комиссар Маттей благодарит за эту находку Кристина Борона. Лутрель легко представляет себе сцену: бледный от страха, дрожащий, как левретка, Борон все выложил. Жозеф Ферран при очной ставке со своим управляющим вознес руки к потолку, затем выгнул дугой брови и заявил полицейским, записывающим его показания:

— Что я могу добавить? Честное слово, ничего. Все сказано. Это не признание, это роман-эпопея!

Ноди складывает газету. Лицо Лутреля становится прозрачным. Хорошо знающий его Корнелиус испытывает легкую дрожь. Жозеф Ферран допустил неосторожность, посвятив в свои дела служащего. Ставка известна: жизнь за ошибку.

Не скрывая своей озабоченности, пятеро мужчин медленно садятся за стол в саду. Корнелиус разливает анисовый ликер. Лутрель залпом выпивает свою рюмку, затем наполняет ее снова дрожащей рукой и снова выпивает.

— Успокойся, старина, — пытается урезонить его Ноди.

Но ничто не может остановить Лутреля, когда он идет на поводу у своих инстинктов. Он берет бутылку в руку, подносит ее к губам и пьет большими глотками. Его щеки постепенно розовеют, глаза наливаются кровью. Он поднимается из-за стола, шатается, но продолжает пить. На его лбу выступают капли пота. Он ставит наконец бутылку на цветочную клумбу и начинает дико хохотать. Рэймон и Корнелиус подходят к нему в надежде успокоить его. Но Лутрель пьян и безумен. Он сует руку в карман жилета и достает пистолет тридцать восьмого калибра.

— Пьер, успокойся, — умоляет Корнелиус.

Но Лутрель не слышит его, как и никого другого в моменты психического кризиса.

— Пьер, убери свой пистолет, — говорит Корнелиус, не спуская с него глаз.

В ответ он слышит дикий хохот и выстрел. Лутрель стреляет в бутылку, стоящую в двух шагах от него. И он промахивается. В его глазах сверкает злобный огонек оскорбленного самолюбия. Он стреляет снова и снова промахивается. Пошатываясь, он готовится выстрелить в третий раз, но подошедший сзади Аттия хватает оружие. Он ставит подножку Лутрелю, и тот во весь свой рост растягивается на земле.

— Что происходит?

Все головы одновременно поворачиваются к двери кухни. Инспектор Ашиль с рюмкой в руке смотрит на присутствующих.

— Вы ведете себя неосмотрительно, — говорит он.

На берегу Марны рыбаки и гуляющие едва обратили внимание на выстрелы. В мире вообще и у Корнелиуса, в частности, происходит столько странных вещей, что это уже никого не удивляет. Однако инспектору Ашилю это не нравится. Как быстро он забыл о щедрых подношениях своих благодетелей! К нему снова вернулись апломб и ворчливые манеры полицейского. Бакшиш — это хорошо, но он не хочет рисковать своей карьерой. Жуя сигарету, инспектор приказывает:

— Уведите его. А вы пройдите туда, мне нужно с вами поговорить.

Аттия уводит Лутреля, продолжающего сопротивляться. Фефе помогает ему. Они направляются к лестнице, ведущей в спальни. Остальные следуют за Ашилем к бару. Корнелиус выпроваживает официанта на кухню, заходит за прилавок и разливает по рюмкам анисовый ликер.

— В чем дело, инспектор? — интересуется Ноди, недоверчиво глядя на Ашиля.

Полицейский наклоняется вперед, убеждается, что никто больше не слышит его, и тихо сообщает:

— Вам нужно вести себя тихо!

— Почему? — спрашивает Корнелиус.

— Потому что запахло жареным. Повсюду. В комиссариате мы получили инструкции: министр внутренних дел приказал прочистить весь сектор.

— Но это не впервые, — замечает Ноди с озабоченным видом.

— Нет, такой план, распространяющийся на всю территорию, разработан впервые, — возражает Ашиль. — Поэтому сидите тихо.

Полицейский поднимает рюмку, выпивает ее, ставит на место, поправляет свой китель цвета хаки, купленный на Блошином рынке.

— Я вас предупредил. Если узнаю что-нибудь новенькое, сообщу.

— Скажите, инспектор, когда вы снова заглянете к нам? — спрашивает Корнелиус, намекая на конвертик.

— Когда все немного утрясется, — резко отвечает Жюль Ашиль.

Согнув спину, полицейский удаляется на своем велосипеде с севшими шинами. Корнелиус машинально вытирает губкой прилавок, убирает пустую рюмку, наполняет другие. Ноди нарушает молчание:

— Ты думаешь, это действительно серьезно?

Хозяин «Кислицы» отвечает не сразу. Он качает головой, затем вздыхает.

— Если он отказывается от денег, значит, это действительно очень серьезно, — заключает он. — Фараоны готовятся к войне, надо быть начеку.

— Подождем, когда Пьер придет в себя, и примем решение, — говорит Ноди, проводя рукой по своим черным блестящим волосам.

Проходят часы. Аттия, Фефе и Ноди, угрюмые и молчаливые, обедают в зале ресторана. Шум и болтовня клиентов, элегантных и богатых людей, в большинстве своем парочек, приехавших провести день на берегах Марны, которые спокойно оплачивают счета, предъявляемые им Корнелиусом, раздражают их. Ноди, собиравшийся прогуляться с Пьереттой, начинает терять терпение. Он кружится по комнате, в которой сейчас Аттия и Фефе равнодушно играют в карты.

На берегу юноши и девушки в туфлях на толстых пробковых подошвах, с загорелыми лицами и руками голосят песни. Раздраженный Корнелиус выпроваживает бродягу, сбившего его в подсчетах. Атмосфера остается по-прежнему напряженной, когда в дверях появляется Лутрель. Его волосы взъерошены, в глазах красные прожилки, рубашка вылезла из бежевых габардиновых брюк. Он уверенно подходит к бару и просит у Корнелиуса чашку черного кофе.

— Мне плохо, — говорит он сиплым голосом.

— Сейчас сварю тебе кофе, — отвечает Корнелиус, включая кипятильник в розетку.

Лутрель с трудом делает глоток.

— Я ничего не помню!

Как бы желая утихомирить боль, от которой разрывается его голова, он обхватывает ее руками. Чашка кофе дрожит в его руке. Он подходит к столику, за которым сидят Аттия и Фефе, и садится на стул.

Ноди и Корнелиус в свою очередь придвигают стулья. Рэймон без вступления резко вводит Лутреля в суть разговора с Ашилем. Пьер, несмотря на недомогание, слушает внимательно и не перебивает.

— На некоторое время придется затаиться, — предлагает Аттия, надеясь воспользоваться случаем, чтобы спокойно вернуться в семью и заняться своими делами.

Его надежда не оправдывается.

— Нет, — говорит Лутрель сухим тоном. — Нет! Наоборот, мы будем совершать налет за налетом. Если фараоны хотят войны, они ее получат со всеми прелестями.

Дрожащей рукой он подносит чашку к губам, отпивает маленькими глотками горький кофе без сахара, ставит чашку на место. «Невероятно! — думает Ноди с восхищением. — Он уже полностью пришел в себя». Дурные новости действительно быстро протрезвляют Лутреля, хотя выглядит он неважно: его веки опухли, черты лица осунулись, он бледен. Но его мозг снова активно работает.

— Мы переходим в наступление! — сообщает Чокнутый.

Наступление заканчивается поражением. Нападение на банк драгоценных металлов проваливается из-за каких-то пятнадцати секунд. Это случается первого августа. Сведения получены совершенно точные. В восемь часов пятнадцать минут Лутрель и компаньоны проникают во двор литейного завода на улице Даро. Именно здесь банк плавит золото, полученное от ювелиров, и превращает его в золотые слитки для французского банка.