Человек перед Богом

И ученик у него был Павел: он тоже всю свою святость построил на одном стихе из Псалтири. Пришел, спрашивает Антония: Что мне делать, чтобы спастись? Тот говорит: Сделайся монахом. — А это что значит? — Вот, будешь есть впроголодь, пить меньше, чем хочется, спать на голой земле, работать до предела сил и ежедневно наизусть Псалтирь говорить… Павел отвечает: Знаешь, четыре первые условия я всегда исполнял, потому что я всегда голодал, всегда спал на голой земле, никогда не пил вдоволь, и всегда работал сверх сил; а вот насчет Псалтири — невозможно, потому что я неграмотный и не знаю Псалтири. Антоний решил: Очень просто, ты сядь рядом со мной, я буду наизусть говорить, а ты — повторяй. Сели. Блажен муж, который не идет на путь нечестивых… Павел повторил раз-другой и говорит: Знаешь что, я похожу и буду повторять… Пошел и пропал; к вечеру не вернулся, на следующий день не пришел, через неделю его не было. Антоний начал любопытствовать или недоумевать, но искать его не пошел, потому что тогда сам начал бороться с любопытством. Он боролся с любопытством — через сорок лет любопытство совершенно прошло. И тогда Антоний решил, что может совсем спокойно пойти искать Павла, потому что теперь может бесстрастно его искать. И вот, нашел его в пустыне, кинулся на него, держит и говорит: Куда ты делся, что ты за ученик? Один стих выучил и ушел… Тот отвечает: Нет! Сорок лет я стараюсь стать человеком, который никогда не ходит по пути нечестивых… Вот человек, который всю свою святость построил на этом стихе, потому что он так его воспринял. Его ударило в душу: раз это правда, надо быть таким.

Вот с этого и надо начать. А мы все могли бы, вероятно, цитировать десятки мест, которые — о, да! — нас когда-нибудь взволновали. А потом мы успокоились — до следующего места. И мы ищем и хотели бы, чтобы Бог нам завтра еще что-то показал; вчерашнее я уже прочел, пережил, а теперь, сегодня — нового жду. Бог говорит: Да нет! Что ты сделал с прошлым? Вчера Я тебе сказал: Сделай то-то. Ну — примирись; ты не примирился; чего же Я тебе сегодня буду говорить: “Иди в пустыню”, - когда ты все равно не пойдешь… И так Священное Писание делается тусклым и все более скучным, потому что оно оживает только от делания. Причем не от делания всего подряд, а начиная именно с тех вещей, которые определяют какое-то соответствие между моей душой и Христом. Вот Он говорит что-то; это отозвалось в моей душе — и я делаю и живу этим. И я бы сказал так: если уж нарушать заповеди Божии, нарушай что угодно, только не то, что тебя так в душу ударило. Разумеется, “нарушай, что угодно” — это не совет; я просто хочу подчеркнуть, что этого нельзя нарушать, потому что это закон моей собственной жизни. Это не заповедь, которая мне извне навязана, — это слова Христа, вызвавшие в моей душе ответ; я знаю, что это правда. Раз знаешь, уже нельзя не делать; то, чего не знаешь, — ну, Бог с тобой, научишься рано или поздно.

Сережа, может быть ты скажешь что-нибудь?

Отец Сергий Гаккель: Мне кажется очень важным то, что ты говорил о роли жалости как пище для созерцания. И в виде контраста мне бы хотелось обратить внимание на другой метод созерцания, другой подход, который есть на Западе, но пришедший туда якобы с Востока, который отказывается от жалости. Такой “буддистский” подход, который даже не подкрашен под буддизм; он называется трансцендентальная медитация — созерцание, когда человек ищет успокоения, но эгоистично ищет. Я думаю, надо отграничить этот подход от христианского подхода. Когда человек начинает такой созерцательный подвиг ради собственного успокоения, то, что он найдет, будет просто какая-то пустота, в конце концов, опасная и для него и для окружающих; он будет какой-то мертвец красивый, если у него на самом деле что-нибудь выйдет. А в крайнем случае может оказаться опустевший дом, в который в конце концов дьявольские силы войдут. Может быть, стоит что-нибудь сказать о таком нехристианском подходе?

Восточная медитация

Можно в связи с этим спросить: насколько велико на Западе увлечение восточными религиями? В чем его причина и как велика, на ваш взгляд, эта опасность?

На Западе сейчас очень большое увлечение восточными религиями. Это происходит, мне кажется, по двум причинам. Во-первых, потому что западные вероисповедания сейчас в потрясающем кризисе: кризисе веры, богослужения и нравственности. И человеку часто не удается найти опору для жизни в одной из западных Церквей. Отрицание Воплощения, отрицание Божества Иисуса Христа, Его Воскресения, отрицание реальности таинств так распространилось — не только у англичан и протестантов, но и в Католической Церкви, — что многие просто уходят оттуда: во что же верить и чем жить? Богослужение беднеет, потому что, как правило, богослужение оформляется верой и выражает веру, и когда вера делается тусклой или в ней нет уже живительной силы, то богослужение становится проформой, делается полуконцертом, вместо того чтобы стать моментом созерцательного поклонения Богу.

Другая причина в том, что “восточные”, будь то буддисты или индуисты, или мусульмане, указывают очень точный путь жизни, внутренней дисциплины, медитации, молитвы, поведения, поста и т. д., и люди в этом находят опору. Когда у них нет собственного костяка, они могут опереться на эти правила; тогда как вероисповедания Запада очень часто говорят человеку: читай Библию. — Ну спасибо! Научи меня, покажи, как ее читать, потому что, читая Библию, не обязательно найдешь в ней то главное, что там говорится.

И кроме того, Англиканская и Католическая Церкви в данное время очень часто не борются с восточным влиянием, а стремятся к такому “пониманию” других вероисповеданий, которые не всегда происходят от совершенно ясной, твердой позиции, изнутри которой они старались бы понять, что “восточники” хотят сказать, чем живут, во что веруют. Такое размытое сознание: Ну, да, это богопознание, которое разлито по всей земле, и можно и тут, и там что-то почерпнуть, чтобы обогатить наше христианское мировоззрение…

Конкретный пример: в Англии имел большой успех индус, который учил, в общем, очень простому пути. Он давал человеку формулу, мантру; он ее назначал лично для человека, хотя варианты не бесконечны были; и человек должен был сидеть совершенно спокойно, повторять эту санскритскую формулу, которую он не понимал вовсе, и как бы проходить мимо себя, то есть превзойти себя, пройти мимо и достичь какого-то места в себе, где уже нет озабоченности, боли, где он видит свет, тишину, покой, радость. Меня поражает в них совершенное бесчувствие к трагедии мира (не к своей; когда человека проймет лично, он борется с этим, он не может пройти мимо), к самому трагизму жизни: как будто трагизм — иллюзия. Если бы можно было установиться в этом состоянии покоя, света, радости, тогда трагического ничего не было бы, считают они.

А может быть, это другой уровень?

Я не думаю. Потому что, скажем, в подходе Рамакришны, индуизма, нет места для креста, для Христа как воплощенного Сына Божия, Который входит в мир именно потому, что страдание мира серьезно, что оно не иллюзия, не что-то второстепенное: оно — чрезвычайно важное, реальное. Вы, вероятно, замечали, что в Евангелии — и даже шире, чем в Евангелии, но во всяком случае по отношению ко Христу — нет ни одного момента, когда говорится о славе, является Его слава вне контекста креста. Первая теофания — видение славы и свидетельство о славе на Иордане-реке, когда Креститель свидетельствует: Вот Агнец Божий, Который берет на Себя, вздымает на Свои плечи грех мира. И тут — сошествие Святого Духа и свидетельство Божие: Сын Мой возлюбленный (Ин. 1,29; Мф. 3,16–17). Агнец — это жертва. То же самое в Преображении. Евангелие нам рассказывает, что Илия и Моисей говорят с Ним о грядущем Его страдании, и вдруг Он просияевает нетварным светом (Лк. 9,29–43). Вход Господень в Иерусалим — и грядущая страсть, о которой специально говорится (Ин. 12,12 и сл.). Вот этого в нехристианской медитации совершенно нет. Крест изъят, трагедия изъята; она — зло, она неуместна. Как будто если все люди ушли бы в такую медитацию, не было бы всего этого. Но это тоже иллюзия в том смысле, что грех — случился, зло — есть, падение — совершилось, Христос — распят. И нельзя все это просто отстранить тем, что сам уйдешь в глубины, где тебя это не касается.