Человек перед Богом

И вот, сострадание, которому мы можем научиться от Бога, сострадание, которое мы можем с Богом разделить, должно в нас превратиться и в слово, и в дело, и в молитву. Старец Силуан где-то говорит: молиться за людей — это кровь проливать… И мы все знаем, как обливается сердце наше кровью, когда горе настигнет кого-нибудь, кого мы действительно любим. Мы не можем так любить всех, но мы должны научиться так любить хотя бы некоторых. Когда наше сердце углубится, расширится, когда болью и радостью оно станет более чутким, может быть, оно вместит еще одного человека и кого-то еще и еще кого-то. Но начать надо с того, чтобы крепко и жертвенно учится любить хотя бы тех, которые нам даны Богом, поставлены рядом с нами, к которым уже наше сердце открылось. И сколько мы можем из этого вынести благодарности к Богу и радости!

Разве мы не бываем благодарны, когда радость, исцеление от болезни, утешение в горе, спасение — в каком бы то ни было смысле этого слова — коснется дорогого, родного нам, близкого человека? Даже если мы сами участники этой радости, спасения, исцеления, даже если без нас оно бы не случилось — как мы Богу за это благодарны! Когда это случается с кем-нибудь нам близким, благодарность захлестывает собой все: тщеславие, гордость забываются, потому что о себе и вспомнить делается противно, невозможно — настолько значительно случившееся. Когда через нас случится что-нибудь доброе не с самым близким, а с человеком более дальним, тогда мы заглядываемся на себя, тогда вспоминаем о себе, тогда тщеславие, гордыня всплывают. И вот тут надо уметь бороться с гордыней, бороться с тщеславием — не смирением, которого у нас все равно нет, а благодарностью. Надо себя остановить на пути погибели, на пути осквернения самого, может быть, святого, что было сделано нами, и сказать: нет! Опомнись! Да, это случилось при твоем участии, но совершил-то чудо Бог. Как бы ты ни искал в своем уме доброе слово, как бы ты ни старался из своего сердца вызвать доброе чувство, как бы ни простирались твои руки на доброе дело — ты не мог бы ничего совершить, если бы вдруг тебя не коснулась благодать — и слово не стало бы живым и животворным, и чувство не пронзило бы его, и не дошло бы до другого человека, и дело твоих рук не было бы благословенно… Нам надо учиться благодарности; благодарность может нас спасти и от гордыни, и от тщеславия, и благодарность ставит нас по отношению к Богу в то же самое положение, которое нам принадлежит: положение человека, которому дано разделить Божий труд и Божию радость. Как не благодарить за это, как не благословлять Бога за это, как не дивиться Ему?! Но ведь это все —.

И когда я говорю "как не дивиться", это уже не только благодарность, в этом и хвала, и пение, и благодарение — а это уже чистая молитва: изумленные Божественной красотой, сиянием Его, мы уже даже благодарить не можем, а только радуемся на Него, глядим и радуемся, безмолвно или с песнею на устах, или как дети, или как царь Давид, всем движением своего тела выражая радость о Нем: как Ты дивен, Господи! Радость Ты моя! — говорит царь Давид в одном из своих псалмов (Пс. 31, 7). Вот еще и еще новые источники для молитвы. Если бы только мы умели все превращать в молитву, то мысль, которая поднимается в нас, могла бы взлететь в небеса — а она стелется, как туман, по земле, потому что мы ей не даем подняться: мы останавливаем ее на полпути, мы ее возвращаем к себе самим. Как могло бы сострадание, благодарность, изумление и радость о Боге наполнить нашу душу, как они могли бы унести нас в небесные дали, поднять нас, сделать нас другими людьми!

Но жизнь не вся такова; бывают дни серые, бывают дни темные, бывает непроглядная скорбь, бывает так, что на душе словно могильная плита легла, — что тогда делать? Откуда взять тогда молитву?

И вот тут тоже надо научиться все превращать в любовь, все превращать в молитву, все превращать в жизнь. Часто говорится, что молитва — это собеседование между живой душой и Богом. Да, это так. Но когда мы задумываемся над тем, что это за собеседование, как оно происходит, нам кажется: нет! я говорю, а Бог молчит — какая же это беседа? На мой крик нет ответа, что же это за собеседование?.. Я думаю, что нам надо помнить (и если мы задумаемся, то увидим, что это действительно так), что не мы первые говорим, обращаемся к Богу: первым к нам обращается Господь. В момент, когда Он нас вызывает из небытия в бытие, Он нас зовет по имени, и мы вырастаем в новую жизнь. Первое слово — Его слово, и мы можем ответить сразу на этот зов Божий к жизни: Аминь! Да будет воля Твоя, Аминь! Пусть будет так!

И дальше перед нами раскрывается вся тайна жизни; вся тайна жизни является как бы Божиим вопросом к нам, Божиим зовом к нам: разгадай! Займи свое положение в ней, поступи правильно!.. А наш ответ? — Я слеп, Господи! Я не вижу, я не понимаю — вразуми! Я боюсь — дай мне мужество! Я потерян — будь моим путем! Где же я найду ответ, Господи? Скажи слово, чтобы я знал, куда идти, что делать; открой мне ум к разумению!.. И Господь на это отзывается. Перед нами раскрыта не только жизнь, раскрыта и другая книга — Евангелие, Новый Завет, Ветхий Завет, в которых Сам Господь к нам обращается Своим живым, созидательным, животворящим словом. До нас это слово доходит через людей, которые его слышали и поверили, и мы видим, что с этими людьми случилось. Свидетельство апостолов о Христе — это не только повторение Его слов. Мы видим и слышим апостолов — и мы видим, что эти слова совершили в них: мы видим в них новую тварь, людей, какими они не были ранее; они — живое доказательство тому, что это слово — действительно истина, действительно дух, действительно жизнь.

И вот, Господь говорит — и мы можем слушать; и говорит Он при свидетелях, которые подтверждают Его слово. Так говорил Господь и нам — и, смотрите, как это расцвело в правду, в жизнь, в святость: тысячи, миллионы свидетелей до нас доносят это слово — а говорит Господь. И наша молитва может быть просто ответом. Мы начали с крика, с вопрошания; мы слышали Бога — что мы на это ответим? Это молитва, где мы говорим и мы слушаем, и нас претворяет Господь.

А иногда — да нет, не иногда: каждое утро, каждый вечер, если мы читаем утренние и вечерние молитвы — мы находимся перед лицом людей, до которых дошло Божие слово, в душу которых оно ударило, и из этих душ пронеслось другое слово — слово молитвы, слово ответа: боль и покаяние, радость и благодарение — все, все человеческие чувства, но не в их случайном, беспорядочном виде, как они бывают в нас, а в стройном устремлении к цели. Если мы слушали бы молитвы святых, как ребенок слушает взрослых, которые разговаривают между собой! Конечно, многое над ребенком проносится, чего он не понимает, и многое он чует сердцем, а иное он уже и умом может постичь; а какой-нибудь образ западает в его сердце и душу и делается уже частью его самого, — так можем мы молитвы святых читать. Мы не можем слиться ни с одним святым до конца: мы слишком малы, они слишком велики; мы не можем вместить молитвы одного святого после другого, когда каждый из них больше нас; но мы можем слушать, мы можем слышать, как они говорят с Богом, как перекликаются очень разные души с Живым Богом, бесконечно разным, — и научиться мы можем в одни слова влиться, от других учиться, перед иными недоумевать, и всегда расти вширь, вглубь, пока мы тоже не вырастем в новую меру и пока наши слова тоже не родятся из сердца, полного радости или полного горя. Так можно молиться в серые дни, в дни борения, дни тоски, в дни, когда собственного слова не сыщешь, собственного чувства не родишь, когда воля мертва, когда тело неспособно на усилие. Тогда мы можем взять Божие слово и послушать его; слово святых — и послушать его, и дать этому слову коснуться наших душ. И молиться — скорбно, сухо, скудно — святому, молитву которого мы читаем: отче, эти слова жизнью рождены в тебе, а я, как мертвый, их слушаю, — помолись обо мне и помоги мне понять… И слово Божие в Священном Писании мы можем читать так же, слово жизни, которое падает на мертвую почву: Господи, оживи мое сердце, я мертв, но одно Твое слово — и я могу ожить!