Страница 68 из 68
— Я знаю. Egy, k?tt?, h?rom, n?gy, ?t, hat, h?t, nyolc, kilenc, tiz…[28]
— Хорошо. — Коробош осклабился. — А что еще ты знаешь?
— Вот: tizenegy, tizenk?tt?, tizenh?rom, tize
— Tizen?t![30] — рявкнул Коробош и ударил меня по лицу.
Я залился кровью.
— Теперь вам придется выучить мадьярский! А этот ваш свинячий язык сотрем с лица земли!
Он подошел к доске и написал большими буквами:
PIROS, FEH?R, Z?LD —
EZ A MAGYAR F?LD!
(КРАСНОЕ, БЕЛОЕ, ЗЕЛЕНОЕ —
ЭТО МАДЬЯРСКИЙ ФЛАГ!)
Потом он громко прочел написанное и сказал:
— Повторяйте за мной! Piros, feh?r, z?ld… Ну как? Начали! Piros, feh?r, z?ld… Вы что, немые? Черти полосатые! Piros, feh?r, z?ld…
Наступила мертвая тишина. Слышался только глухой голос Коробоша. Мне казалось, что он идет из какого-то иного мира, из мира, полного страха и ужаса. Щеки мои пылали огнем, но гораздо сильнее жгла меня боль душевная. Я не в силах передать тебе, сынок, всю бездну страданий, мук, скорби и отчаяния, в которую повергла меня эта пощечина. Я был точно в столбняке. Другие тоже сидели словно окаменелые.
— Всем молчальникам всажу в глотку пулю! — гаркнул Коробош и положил на кафедру пистолет. — Начинайте!
Целый час повторяли мы этот стишок. Губы мои едва шевелились, а из горла вместо слов вырывался какой-то непонятный хрип. Слезы бежали по лицу и падали на парту. Я осмотрелся — почти все в классе плакали. Вскоре нас вывели во двор, где уже толпились перепуганные малыши.
Коробош влез на стол и заговорил:
— Раз, два, три… Начали: Piros, feh?r, z?ld, ?z a magyar f?ld! Так! Поздравляю! — цинично сказал он. — А сейчас мы прогуляемся по городу.
Под конвоем солдат и вооруженных штатских фашистов мы ходили по улицам, как похоронная процессия, выкрикивая по знаку Коробоша эти два стиха. Наконец нас привели на площадь перед городской управой. Там происходило нечто страшное.
На тротуаре валялись трупы. Чуть поодаль, в окружении солдат, стояли доктор Моисей Сем, дядя Андра, дядя Тибор, мой отец и еще несколько незнакомых мне людей. Вита с Лазарем бросились ко мне.
— Я боюсь, — прошептал Лазарь. — Я боюсь…
Я молча обнял братьев. Отец заметил нас. «Сынок, ты самый старший, — сказал он как-то на днях. — Если со мной что случится, позаботься о детях. Замени им отца». Я еще крепче прижал к себе Виту с Лазарем.
— Держитесь! Отец смотрит на нас.
Тут я увидел в толпе местных фашистов мясника Ленджела. Он разговаривал с офицером, и тот одобрительно кивал головой после каждого его слова. По его знаку солдаты схватили доктора Сема, дядю Тибора и отца и, подталкивая их прикладами, отвели в сторону.
— Это разбойники и враги венгерского народа! — громогласно заявил Ленджел. — Сербы с евреями целых двадцать лет глумились над нами. Сейчас мы с ними расквитаемся!
Двое солдат схватили дядю Тибора и потащили к городской управе.
— Разве дядя Тибор еврей? — спросил Лазарь.
— Конечно, нет, — ответил я. — Он мадьяр. Просто Ленджел — гнусный лжец!
— ?ljen Magyarorsz?g![31] — воскликнул дядя Тибор. — Да здравствует Коммунистический Интернационал!
Окровавленное тело дяди Тибора упало на тротуар. Среди школьников послышались испуганные крики и плач.
— Молчать! — загремел Коробош. — Всех крикунов поставят к стенке!
Солдаты подвели к стене доктора Сема. Увидев меня, он смущенно улыбнулся и помахал рукой. Он всегда так махал, когда уходил от нас. Я ждал, что вот и сейчас он перейдет площадь своими крупными ровными шагами, а завтра зайдет к нам, чтобы поговорить и поспорить с моим отцом. Я закрыл глаза и стоял так, пока над площадью не прогремел выстрел.
С городской управы шумно взлетела стая голубей и, описав в воздухе круг, снова вернулась на крышу. Опять наступила тишина.
Знал ли я тогда, что сейчас произойдет? Да, знал, и все же никак не мог в это поверить, никак не мог представить себе, что отца могут убить. С каким-то шальным упорством я верил в невозможное, ждал великого чуда — вот-вот, казалось мне, отец превратится в невидимку или взмахнет руками и взмоет, точно птица, в голубую высь. Все это смахивало на бред; но я так сильно любил отца, что не мог думать иначе.
— Дети! — крикнул вдруг Ленджел, подходя к отцу. — Я хорошо знаю этого человека. Я знаю о нем даже такое, чего не знали его лучшие друзья. Он коммунист, паршивая красная собака! Но я знаю, что у него пятеро детей. Поэтому господин майор Сигетти великодушно дарует ему жизнь. Что он должен сделать? Только отречься от своих завиральных идей, от своих чудовищных убеждений; он должен сказать, что выходит из Коммунистической партии.
Отец громко рассмеялся.
— Шутить изволите, господин мясник! — сказал он. — У меня ничего нет, кроме убеждений. Без них я был бы совсем нищим.
Майор Сигетти о чем-то спросил Ленджела, тот ответил и снова обратился к отцу:
— Разве вы не любите своих детей? Подумайте о них!
— Только о них, господин мясник, я еще и думаю!
— В таком случае перестаньте упрямиться. Господин Сигетти тоже готов пойти на уступки. Он вполне удовлетворится, если вы крикните: «Да здравствует Миклош Хорти!»
— Как бы не так! — не колеблясь, сказал отец. — При всем честном народе? Что подумают обо мне мои сыновья? Я учил их другим наукам, а не рабству и покорности. Так что, господин мясник, ваше предложение для меня неприемлемо. Вам никогда этого не понять! Я не виноват, что вы такой тупица!
Отец разговаривал с Ленджелом, но я знал, что на самом деле он обращается ко мне, Лазарю и Вите.
— Хорошо! — рявкнул Ленджел. — Ведите!
Солдаты вскинули ружья. Майор Сигетти извлек из ножен саблю, вытянул руку и вдруг быстрым движением опустил ее. Солдаты дали залп. Изрешеченный пулями, отец стал медленно опускаться на тротуар. Но в нем тлела еще последняя искра жизни, он улыбнулся и проговорил с гордостью и неистребимой надеждой:
— Сыны мои…
Ночью мы покинули Суботицу. Перед нами была неизвестность. Надвигались трудные, суровые военные дни.
28
Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…
29
Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать…
30
Пятнадцать!
31
Да здравствует Венгрия! (венг.)