Эволюционер

— Надо ж, как откровенно, — удивился я, — Обычно женщины в этом не сознаются. Думают — да, желают — еще как, делают — если получится, а вот так прямо и сообщать…

— Да какая женщина! — взвился Дырт, — Тигра она, тигра! Зверюка жестокая, коварная, век бы ее не видеть.

— Не понял, — ответил я, — Какая такая тигра? Она что, животное? А как она тогда говорит?

— Да, нет, выглядят они как женщины, — пустился в обьяснения Дырт, — И вообще, на вид женщины как женщины, только красивые до ужаса. Их какой-то древний маг создал, добавил женщинам свойств от тигров. Так что, они во всем как женщины, а по сути звери.

— Да, хорошие женщины — они такие, — уже куда более благосклонно и почти мечтательно сообщил Миха, отпивая из своего бокала, — Помнится была у меня одна, ох, хороша была в постели…

— Да, не женщина она, тигра! — почти взвыл Дырт, перебивая Миху.

— Так в чем разница-то? — спросил я.

— Клыки у нее, как у хищника. Как улыбнется, хоть штаны меняй.

— Так тебе что, прикус не нравится? Да, это проблема. Сам с детства мучаюсь, — добавил я, приподняв губу справа и продемонстрировав клык, раза в полтора больший чем нормальный.

Дырт дернулся и с испугом спросил:

— Так ты тоже из них?

— Не-а. Просто видать у мамы в молоке кальция было много… — ответил я.

— Чо?

— Не из них я, насколько сам знаю, — пояснил я, — Так что тебе в ней не нравится? По серьезному. Дура, что ли?

Миха тем временем подозвал служанку и потребовал еще кувшин вина.

— Не, не дура, очень умная, красивая и коварная, — ответил Дырт, — Вы что, и правда не знаете? Их маг древний сделал. Сильные, умные. Влюбленных в них привязывают настолько, что те любые их желания готовы выполнять.

— Как и все женщины, разве не так? — пожал плечами я.

— Не так! — заявил Дырг, уже самостоятельно доливая себе в кружку из принесенного кувшина, — Они влюбленных в них почти в рабов превращают!

— Этот мастер самоделкин себе не столько охрану, сколько совершенный гарем делал, для себя любимого, — вставил Миха, — Вот и перестарался. Привыкание слишком сильное вышло. Кокаин отдыхает. К тому же, если такая полюбит, найти замену и правда нереально. — «По крайней мере, для смертных», — добавил он мысленно.

Дырт покосился на него, явно удивленный, откуда у того такие сведения, и продолжил гнуть свою линию:

— Вот видишь! Твой друг понимает. Разве можно с такими иметь дело? Ты хотел бы стать рабом?

— Так в чем дело? Не хочешь — не становись, — удивился я.

— Ты не понимаешь, это не твой выбор. Если переспишь с такой — станешь, — попытался обьяснить Дырт.

— Знаешь, — задумчиво начал я, поскольку вино явно начало влиять на это тело, и меня как-то потянуло на философские разговоры, — Читал я книжку об одной стране, очень далеко отсюда. Там были похожие женщины, только еще хуже. То есть, совсем несильные и нековарные, но стоило им прикоснуться к мужчине, и тот влюблялся настолько, что становился на самом деле рабом. Прикоснуться буквально, кончиками пальцев. Их «исповедотельницами» называли, поскольку если кого к смертной казни приговаривали, перед исполнением такая исповедотельница его касалась и приказывала сказать правду, а отказать он уже не мог. Если даже после этого говорил, что не виноват, его отпускали на волю, хотя жизни ему после этого все равно не было. Поскольку ни о ком, кроме коснувшейся его женщины он больше вообще думать не мог. Поэтому и использовали это как крайний случай, чтоб убедиться, что казнить надо. Вот такая вот власть у этих женщин была.

— Во-во, — вдохновился Дырт, — Хотел бы с такой связаться?

— Если она так же и без оглядки… — пожал плечами я, — Впрочем, у меня уже есть. Но ты не дослушал. Так вот, встретил в той стране один парень такую исповедательницу, и так получилось, что взял под свою опеку, и полно у них совместных приключений было, а она, все зная, следила, чтобы его не коснуться ненароком, потому что знала, как это опасно. И попали они в соседнюю страну, где злой правитель исповедательниц очень не любил, а заодно охотился за тайной, которую знал тот парень. В конце концов поймал обоих, и заставил исповедательницу коснуться парня и заставить его рассказать тайну. А тайна была крутая, типа, нужно ему было выбрать из трех одинаковых не то столбов, не то кувшинов, и воспользоваться правильным. Правильный делал его чуть ли не полубогом, а неправильный сжигал на фиг. На это властитель и надеялся, что после прикосновения и приказа исповедательницы, парень соврать не сможет.

— Вот видишь! Этим зверюкам только подчинись! — стал развивать тему Дырт.

— Ты не понял, — ответил я, — Правитель сгорел.

— Как? — ошарашенно спросил Дырт.

— А просто, — ответил я, — Книга называлась «Первое правило волшебника», и звучало это правило: «Люди глупы, они поверят во все, чего очень хотят, или чего очень боятся.» Правитель поверил, что любой, кого коснется исповедательница, станет ее рабом, беспрекословно будет выполнять ее приказы и расскажет ему тайну, которую он так хотел. А парень несмотря на это соврал.

— Но как? — спросил Дырт с явным личным интересом, вызывашим во мне теплое чувство, что мои разговоры может быть проходят не зря… редкое чувство. Если надеется узнать тайну, как быть с любимой вместе, значит долго по кустам прятаться не станет.

— А просто, — пояснил я, — Секрет исповедательниц был в том, что они заполняли неистовой любовью пустоту, а парень уже любил эту женщину, так что и пустоты не было, и заполнять ее было невозможно. Поэтому прикосновение исповедательницы, его любимой исповедательницы, было для него ничем не опаснее прикосновения любой другой женщины. Он уже ее любил, поэтому влюбить его в нее заново было просто невозможно для любой магии. Ты понял?

Дырт смотрел на меня пустым озадаченным взглядом и на всякий случай сделал большой глоток из кружки.

— Во-первых, никто не может сделать тебя рабом, — начал обьяснять я, — Это не они делают мужчин рабами, это эти так называемые «мужчины» решают стать их рабами. Привязанность и любовь — это не рабство. Ты все равно решаешь сам. И если ты решаешь соглашаться и делать все, что она желает, то это все равно твой выбор. Не хочешь — не делай его. А во-вторых, если она может тебя привязать к себе, то и ты можешь привязать к себе ее. Любовью. А когда вы связаны, все эти твои тревоги никакого значения все равно не имеют. Вы — в одной лодке, ни один из вас не может пожелать того, что повредит другому. И вообще, ум — хорошо, а два лучше. Успехов и счастья!

Дырт задумался, насупился, а потом изрек:

— А ведь мы с ней уже… Все равно, не обманете вы меня, хоть и поймали! Все равно не пойду к этой зверюке! Держите — не держите, а все равно сбегу от нее!

— Дак, кто ж тебя держит? — удивился я.

— Угу, — подтвердил Миха после очередного глотка, — Катись отсюда, дитё пустошей, я уже не злой на тебя, готов отпустить без мордобоя.

— И пойду!!! — гордо заявил Дырт, осторожно поднимаясь со скамьи и выбираясь из-за стола.

— Скатертью дорога, — пожал плечами я. Нет, правда, я и так как пионер, «всегда готов», но нянчиться со всякими придурками как-то никакого желания не было.

— И пойду!!! — повторил Дырт сделав нерешительный шаг к двери, а потом рванув в нее изо всех сил, как будто за ним черти гнались.

Сквозь качающуюся дверь, я мысленно проследил чуть рыскающую вправо-влево траекторию беглеца, а затем откинулся к стенке, и сделал еще маленький глоток сладкого легкого вина. На нас обоих явно подействовало вино, тепло и комфорт. Настроение стало умиротворенным и благодушным, так что даже особенно говорить не хотелось, тем более, что с Михой было хорошо и молчать. Впрочем…

— Д'Артаньян, говоришь? — заметил я.

— А чего ты хочешь? — удивился Миха, — Мы ж земную литературу демиургам предоставляем, а читать они любят, вот и используют по памяти при случае. Хорошо еще без трех мушкетеров встретился.

— А чего их тиграми называют? — поинтересовался я, — И правда, женщин с тиграми скрестили?