Страница 30 из 32
— Кстати, киношники сами по себе лучше, чем их репутация. «Деньги уходят, а позор остается»,— говорят у нас. Вообще, каждый делает что-то не ради одних денег... И делают это, наверное, чтобы убедиться, живы они еще или нет.
— Ты себе хорошо представляешь, чем вы тут рискуете? Вам полицию обмануть не удастся. Я уверена, за вами следят и лишь ждут момента, когда вы установите контакт с некоторыми людьми. Завтра...
— Завтра мы едем в Сакапу, в бывший повстанческий район,— сказал он.
Она не ответила, взяла с тумбочки сигареты.
— Лутц, возьми меня с собой!
Он дал ей прикурить. В такси Роблеса места хватит, но нельзя же увозить Фишера от Ундины, а самому...
— Зачем тебе туда? В Сакапе ужасно жарко.
— Сакапа. Кому нужна Сакапа! Возьми меня в Германию, когда вы отсюда уедете...— Голос ее дрогнул.
В рассеянном свете занимающегося утра он видел ее профиль и ощутил вдруг то же смутное, тягостное чувство, как и в разговоре с Лусией Крус после ее просьбы. Он понимал, что Виола с ним не до конца откровенна. Что он вообще о ней знает? У нее неприятности, но говорить о них она не желает; пусть так, надо уважать чувства других. Здесь чужая страна, и люди остаются чужими и непонятными, даже когда с ними сближаешься... Откуда он набрался смелости изображать их жизнь?
В это субботнее утро майор Понсе корпел над годовым отчетом. Есть три варианта отчета: первоначальный, сокращенный и составленный им лично. Но Матарассо до сих пор не подписал тщательно отшлифованный последний вариант! Конечно, полковник прав, отчет слишком прямолинеен, в нем недвусмысленно говорится, что пока не удалось покончить с активностью подрывных сил в Сьерра-де-лас-Минас и в Сьерра-Мадре. Там, в департаменте Сан-Маркое, группа герильерос то и дело ускользала из рук карателей, переходя мексиканскую границу. Дикие джунгли и безлюдная гористая местность не давали возможности продолжать преследование.
Не забыл Понсе отметить и наиболее тревожный факт, подтверждаемый документальными данными за несколько последних лет: хуже всего с общественной безопасностью обстоит в столице. Сьюдад-де-Гватемала, город, в котором жило более девятисот тысяч человек всех цветов и оттенков кожи, всех социальных слоев, с его двумястами тысячами домов и хижин и десятками тысяч автомашин, в которых можно было перевозить взрывчатку или переезжать с места на место,— этот город представлял собой идеальное убежище и питательную среду для герильерос.
Понсе положил папку на стопку других материалов для заключительного отчета: да, сизифов труд. Две трети полицейских сил сосредоточены в столице, и оставшихся не хватает, чтобы защитить двадцать один провинциальный город; о сельской местности и говорить нечего.
Он вздрогнул, когда по селектору прозвучал гортанный голос капитана Торо:
— Майор, тут явился один агент... Утверждает, будто Хуан Кампано в городе! И вроде бы он собирается провернуть одно важное дело!
Понсе приказал привести агента. Этот доносчик, которого Торо втолкнул в кабинет, будто он был арестованным, оказался старым знакомым майора. Звали его Фелиппе Корда, он был профсоюзным функционером на большом металлургическом комбинате, строительство которого еще не завершилось.
— А ну, повтори! — прикрикнул на него Торо.— Открой пасть! Кто тебе рассказал эту мерзость?
От крика Торо у доносчика отнялся язык, и он с трудом выдавил из себя:
— Два источника... Два надежных человека, я им доверяю...
Запинаясь, Корда поведал, что по комбинату ходят слухи, будто Кампано вернулся и готовит перед выборами «мощнейшую штуку».
— Какую «штуку»? — крикнул Торо.— Выражайся яснее!
— Покушение, господин капитан. Покушение на одного из кандидатов.
— На одного?! На кого? Имя называли?
— Извините... Да... Но все это как-, то странно...
— Выкладывай!—Торо побагровел.— Только это и важно, идиот!
— Ну да, они говорят... Тони Толедо...
— Глупец, осел! — бушевал Торо.— Ты считаешь Кампано таким болваном, что он решил убрать самого слабака? Он из-за него и пальцем не пошевелит, ради такого ничтожества жизнью не рискуют!
Капитан был настолько разъярен, что невольно выдал доносчику объективную информацию, а это противоречило основным правилам политической полиции; Понсе оказался вынужденным отослать его. В случаях, требовавших остроты ума, полагаться на Торо было бессмысленно.
— Садись, Фелиппе,— сказал он.— Успокойся, подумай. Может быть, вспомнишь какие-то подробности.
Понсе тоже размышлял. Кампано в городе? Возможно. Его цель — Толедо? Тоже не исключено. Он однажды уже покушался на него. И, если подумать, Толедо наиболее «достижимая» цель: у него только собственная личная охрана, от государственной он высокомерно отказался.
Почему вдруг об этом говорят на комбинате? Если бы ему сказали, что о Кампано говорят в университетских кругах, городская молодежь, он скорее поверил бы. Но верить или не верить — вопрос один, а проверить — другой!
Тут Корда сказал:
— Да, вспомнил: говорили еще об одной журналистке... и еще об одном бывшем доценте университета. Они прибыли вместе с ним, с Кампано!
Понсе чуть не расхохотался. Теперь все ясно. Ложная тревога! Слух возник из-за фильма, из-за запланированной в саду Толедо сцены. Журналистку звали Санчес, доцента Роблес, а пролетарии приняли это воспроизведение давнишнего события за нечто реальное... Он отпустил Корду.
— Я зря потерял время! — сказал он Торо.
— Свинство! А ведь он наш надежный доносчик, майор, наше доверенное лицо.
Зазвонил темно-зеленый телефон; Понсе снял трубку и услышал сонный голос Матарассо:
— Камило, этот парень начинает меня беспокоить. Его партия отказалась менять кандидатуру! Вчера мы послали ему коротенькое предупреждение, и знаешь, что он сделал? Ничего!.. Никакого внимания, вроде бы и не получал его! Вместо того чтобы снять деньги со счета и бежать, бросается в объятия этих немцев и собирается сняться у них, ты знаешь? Его надо успокоить! Подумай как.
Понсе не мог не услышать скрытой угрозы.
— Я как раз этим занимаюсь, полковник,— сказал он.
— Вот как? Я в восторге. За немцами по-прежнему идет слежка?
— Разумеется. Я даже внедрил к ним двух своих людей.
Понсе хотел было объяснить подробности — это внедрение было продумано и осуществлено безукоризненно. Но Матарассо тонкости не интересовали, он хотел лишь знать, чем занимаются немцы.
— Двое у Ридмюллера на озере, полковник, а двое поехали к Вилану в Сакапу.
— К Вилану? Странно!
— Он, как обычно, хочет показать «План Пилото» в действии. Но я позвонил ему и предупредил, с кем он имеет дело.
— Ну, хорошо, Камило. Не забывай о главной проблеме!
Едва успел Понсе положить трубку, как родилась великолепная мысль. Он поглубже уселся в кресле, сложив кончики пальцев рук. Что-то глухо клокотало в нем, становясь все более и более осязаемым,— нити Матарассо сплетались с пряжей Корды... И вдруг он увидел картину в целом, сотканную из хитрости и интуиции. Вот она, спасительная идея! И, как каждый классический план, он решал несколько задач одновременно. До сих пор Понсе лишь смутно представлял себе что-то подобное: если в эту киногруппу подослать своих людей, можно будет скомпрометировать Толедо. Например, арестовав их в его присутствии, в его собственном доме, перед телекамерами. Обычно чего-то похожего оказывалось за глаза довольно, чтобы кандидат выбросил белое полотенце. Такова была исходная мысль.
Но теперь, когда министр пренебрег предупреждениями и настоял на выдвижении своей кандидатуры, бросая вызов им всем, осталось одно — уничтожить его физически. Убить! У двух исполнителей мелких ролей будет во время съемок оружие с боевыми патронами, и они убьют Толедо; ничего другого он не заслужил. «Группа Кампано» действительно совершит налет, причем с совершенно другим эффектом, чем несколько лет назад! Он, Понсе, предоставит убийцам машины для бегства, деньги, а потом переловит поодиночке всех, кто связан с этим делом прямо или косвенно... В глазах всего мира Толедо окажется главным виновником трагедии: зачем он покровительствовал этим киношникам из Германии, почему отказался от государственной охраны? Зачем он вообще заигрывал с левыми? Нет, в своей смерти он виновен сам, каждый скажет. И, значит, не будет у Толедо ореола мученика.