Страница 26 из 32
— При чем тут модель? Пока такой нет и не скоро будет. Однако же в мире появились кое-какие явления, которых раньше не было и никто их себе не" представлял.
Кремп иронически улыбнулся, развернул газету:
— «Ла Ора» расхваливает нас на все лады. Цветистое вступление, затем нас подают на блюде с приятным для властей гарниром. «Победа над насилием». Весьма ловко это у вашей дамы вышло.
— Поглядим еще, чья она дама.
«Это не жалоба, это печальная действительность — наша страна, республика Гватемала, имеющая столь богатое историческое прошлое и важное значение в современной жизни континента, почти неизвестна в Европе. Заграница в лучшем случае сообщает о наших катастрофах: ураганах, землетрясениях, интервенциях, государственных переворотах, политической нестабильности. И даже об этом говорится вскользь, даже это не находит должного отражения, так что в международной жизни мы пока неизвестны, мы белое пятно на глобусе».
«Написано бойко, с националистическим акцентом»,— подумал майор Понсе, хотя от его внимания отнюдь не ускользнул некий подрывной подтекст статьи. Кто сравнивает интервенцию полковника Армаса в 1954 году и переворот полковника Перальты в 1963 году — шаги, благословенные для родины,— с природными катастрофами, тот покушается на честь армии и на существующий порядок. Продувная бестия эта Санчес. Но сейчас он не хотел запугивать или предостерегать ее, а как бы возобновлял старое знакомство. В некотором смысле Санчес могла доверять ему, ведь однажды он оказал ей услугу. Несколько лет назад, в последний период правления Мендеса, она была арестована по обвинению в унижении вооруженных сил. Санчес написала, что во время похорон дяди капитан Торо плакал, а это выставило представителя вооруженных сил в смешном свете. После некоторых проволочек ее передали в руки раздражительного, известного своей жестокостью капитана Торо, который приходил в ярость уже из-за шуточек по поводу его фамилии. К приходу Понсе Виола Санчес уже прошла через первые стадии процедуры унижений, а Торо наслаждался ее страхом, еще больше усугубляя его грязными шуточками, составляя цепочки из таких слов, как «виола» — фиалка, «эль Торо» — бык, «ла виоленсиа» — насилие, «эль виоладор» — насильник, и так далее. Ее раздели почти донага, когда Понсе положил этому конец, предложив ей сотрудничать с полицией. И вот сейчас самое время напомнить журналистке об этом договоре.
— Почему здесь? — спросила Виола, садясь за лакированный столик.— Чтобы нас увидели вместе?
— Немцы каждый день выбирают другой ресторан. Здесь они уже были.— Понсе взял сложенную в форме цветка лотоса салфетку.— Омары на вертеле?
Понсе был с ней вежлив, предупредителен и даже на «ты».
— Вам, значит, все равно, где со мной встречаться?
— А разве ты так или иначе не сказала бы об этом Бернсдорфу? При ваших теперешних отношениях...
— Что это значит, майор?
— Когда вы до полуночи наедине, что мешает сблизиться?
Она опустила палочки для еды, лицо налилось краской.
— Это мое личное дело...— У нее перехватило дыхание.
— Даже если ты была с ним близка, тебе нечего стесняться.
Понсе лишь выполнял свой долг. Но, выполняя ею, намеренно оскорблял достоинство других. Те, конечно, ненавидели его за это. А он? Он презирал их за то, что они ему покорялись.
— Мы только разговаривали друг с другом.
— О чем?
— Не беспокойтесь, о вас ни слова,— сказала она.— Иначе он потерял бы ко мне всякое доверие.
Понсе вяло кивнул: разумеется, знакомство с ним — зазорно.
— Итак, Бернсдорф тебе доверяет. Твою статью я читал. Чего он действительно хочет?
Понсе видел, как дрожат пальцы Виолы, старавшейся выглядеть спокойной. Она до смерти напугана, как и тогда, у Торо.
— Его интересует жизнь Кампано?
Виола кивнула. Отрицать бессмысленно, Понсе листал зеленую книжонку и вообще беседовал с каждым из немцев в отдельности.
— Несколько неожиданный поворот темы,— сказал он.— Возьми Бернсдорф, к примеру, Турсио Лиму или Иона Сосу, я бы его понял. Они мертвы. Но Кампано? Где он? В городе? В горах? Вообще, в Гватемале ли он? Тем не менее мы отнеслись к замыслу Бернсдорфа с пониманием и съемки разрешили.
— Надеетесь, наверное, с его помощью выйти на след?..
— А почему бы и нет? Терроризм жив сочувствующими, которые снабжают герильерос продовольствием, предоставляют кров. А такие люди рады поговорить с иностранцами, особенно левыми, сочувствующими их убеждениям.
Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз: кажется, она его поняла. Но это всего лишь часть его плана, та самая часть истины, которую приходится выдавать умным партнерам, желая привлечь их на свою сторону.
— Вы знаете, майор, что наша партия герильерос не поддерживает; это относится и к «Ла Оре», и ко мне.
— Ну да, конечно. Немцы тоже их не поддерживают. Исходя из этого, я и уточняю: я не против вас, я против действующих террористов. На этой основе мы могли бы сотрудничать.
— Хорошо...
— Я говорю с тобой как друг! Хочешь, расскажу тебе кое-что о Кампано? Несколько деталей для киногруппы...
— Пожалуйста,— прошептала она.
— Итак, Хуан Кампано был высоким худым мальчиком, частенько болел, на уроках физкультуры был среди худших. Ссорился с родителями, ушел из дома — это уже после того, как он возглавил несколько демонстраций школьников. После объявленного нами розыска он в 1960 году перебрался на Кубу, завершил там на специальных курсах среднее образование и, как выяснилось, стал изучать медицину. Он был одним из тех, кто воспользовался предложением Кастро и учился в университете «на народные средства», как они там выражаются.
Виола Санчес записывала.
— Вернулся домой с фальшивым паспортом, пройдя марксистскую выучку. Но сначала надо было показать себя. Тогда, в конце 1962 года, ГПТ провела в городе несколько акций. Ему дали примитивную бомбу — динамит плюс батарейка и обычный будильник, ты только представь себе!— которую смастерил один студент-физик. С ней он поехал на автобусе к дому функционера одного из крупных профсоюзов и положил эту штуковину ему под дверь. Нет, это не было покушением — что-то вроде последнего предупреждения. Естественно, друзья сначала все разведали, узнали, что дом не охраняется. Кампано просто проверяли — крепкие ли у него нервы. И приняли его.
— Кампано был членом партии?
— С этого момента — да. После рождества его послали в Моралес, деревушку в горах, где у ГПТ был учебный лагерь. По пути туда ему случайно попался ручной гранатомет. В январе он вернулся в город и решил обстрелять штаб полиции из автофургона. Но ему не повезло. Он промахнулся и попал в светящуюся рекламу ресторана «Формоза». Чтобы не подвергать преследованиям семью, ему пришлось скрываться под чужим именем. Но во время истории с «Формозой» его опознали, и мой предшественник приказал провести обыск в доме родителей. Тогда Кампанс бросил в его машину гранату — не настоящую, такую, знаешь, учебную, и с ней записку: «Оставьте мою семью в покое!..» Думаю, эта сцена вполне может пригодиться для фильма.
Подали сладкое, но она к нему не прикоснулась, записывала. Это удачный ход с его стороны — использовать Виолу Санчес как наживку для немецкой киногруппы, лишь бы она ни о чем не догадывалась.
— Затем партия послала его в горы, в подчинение Турсио Лимы. Подробности стали нам известны лишь в 1966 году, во время их наступления на Сьерра-де-лас-Минас — от перебежчиков. Со временем он кое-чему научился. Возьми его нелепейшую попытку похитить министра юстиции, тогда им был Толедо. И совершенно другая картина — захват машины с Ридмюллером, закончившийся полной удачей.
Понсе предложил ей сигарету, Виола отказалась. Он, нервничая, закурил.
— Ладно, оставим Толедо. Для вас он звезда первой величины, понимаю. Меня это не касается. Политика для меня начинается там, где возникает угроза государственным интересам.