Страница 22 из 36
— Ты ранен, Дик? — спросил Шейн, подбегая к нему.
— Нет, — ответил Дик, — только левая рука болит да чувствую себя так, как будто меня лягал целый табун лошадей.
— Ладно, этому парню досталось ещё больше! — Шейн нагнулся над бандитом, лежавшим на полу. — Кто-то двинул его в висок, когда они удирали, так что бедняга готов. — Он распорядился убрать труп, а сам заглянул в отверстие, через которое скрылась банда. — Удрать-то они удрали, но урок получили славный. В другой раз крепко подумают, прежде чем рискнут прикрываться именем Южного Креста.
— Но как вы попали сюда? — спросил Дик, понемногу приходя в себя.
— Боб Джулиэн заметил, как ты побежал в переулок, и, когда ты не вернулся, сказал мне об этом. Мы решили посмотреть, в чём дело. К тому же мы сбились со следа негодяев.
— Ими верховодил Томми Китаец.
— Вот оно что! — сказал Шейн. — Я слышал, что он спутался с бандой беглых каторжников. Похоже, что в здешних зарослях скрывается немало всяких бродяг. Это не то, что честные беглецы прежних времён, которые мечтали только об одном — свободно вздохнуть после кандалов и прочих прелестей каторги.
Глава 17. В ловушке
Под вечер того же дня депутация вождей Южного Креста, под защитой белого флага, направилась в правительственный лагерь с требованием рассмотреть вопрос о старателях вообще, а кроме того, освободить людей, арестованных в четверг, потому что они не более виновны, чем тысячи других золотоискателей, которые также сожгли свои лицензии.
Офицеры и чиновники, принимавшие депутацию, пообещали справедливо и дружественно разобраться в деле, после чего депутаты вернулись в лагерь повстанцев.
И в лагере, и на Красном Холме всё ещё продолжались учения, но из-за тесноты и отсутствия припасов не было никакой возможности собрать всех людей вместе. Всё внимание командования было сосредоточено на дороге Мельбурн — Джилонг, по которой должны были прибыть форсированным маршем сильные подкрепления для правительственного лагеря. Вдоль этой дороги, поблизости от горы Уорренхайп, были расставлены дозоры. Но большая часть старателей продолжала жить в своих палатках на равнине.
После перенесённых волнений и напряжения первых дней восстания все испытывали потребность как-нибудь отвлечься; самые необузданные разбрелись по пивным и дансингам, где могли растратить хоть часть запаса энергии.
В этот вечер, когда, казалось, все отдыхали от военных приготовлений, Дику захотелось вновь повидаться с родными. Шейн занялся игрой в ландскнехт с товарищами, но Дик не любил карты. Он отправился домой один. Однако мысль о миссис Вертхайм и Козиме заставила его свернуть на главную улицу. Он подошёл к их жилищу и постучался.
Дверь открыла Козима.
— Входи, — сказала она, — только вытри сперва ноги.
Дик вошёл и спросил, где миссис Вертхайм.
Козима ответила, что она ушла к своей приятельнице, миссис Спанхейк.
— Ах, как бы мне хотелось быть в лагере вместе с вами! — сказала она, сжимая руки. — Как ты думаешь, если я переоденусь мальчиком, возьмут меня?
— Ты ведь сама знаешь, — тётя всё равно разыщет тебя и заставит вернуться, — ответил Дик. — А кроме того, там не слишком-то удобно.
— Я презираю удобства, ненавижу удобства! — воскликнула Козима. — В доказательство я буду сегодня спать на полу. Не могу тебе сказать, как я ненавижу и проклинаю свою перину.
— Но тебя всё равно узнают, — сказал Дик, — пойдут тогда насмешки и всякие такие штуки.
— Я готова пойти на унижение, лишь бы это принесло пользу общему делу, — возразила Козима. — Но, пожалуй, ты прав.
Дик не сомневался в том, что он прав и что насмешки над Козимой ничуть не помогли бы восстанию. Насмешки над Козимой, — одна мысль об этом для него была невыносима.
— Ты страшно помогла мне, — сказал он, покраснев, — если только это можно назвать пользой.
— Чем же я тебе помогла? — спросила Козима.
— Благодаря тебе мне всё стало видеться по-другому. Ты… но я не сумею этого объяснить.
— До сих пор я думала, что только благодаря виски людям всё видится по-другому.
— Я хотел сказать, что ты помогла мне узнать правду о жизни.
— Это было бы чудесно, — печально сказала Козима. — Знаешь, мне иногда приходит в голову, что я страшно тщеславна, и тогда я нарочно мажу себе нос сажей и выворачиваю чулки наизнанку, и тётя считает меня просто неряхой. Но она ошибается… — Козима помолчала, потом глубоко вздохнула и наконец решилась: — Это я смиряю гордыню. Вот! — Она подождала, пока её слова дойдут до Дика, и продолжала: — Только это тайна, я ещё никому об этом не говорила, и если ты проболтаешься, то я сейчас же постригусь в монахини, потому что не смогу никому глядеть в глаза от стыда.
— Я лучше умру, чем скажу кому-нибудь, — взволнованно сказал Дик.
Он не совсем понимал, в чём состоит тайна, которую ему было велено хранить, так что мог дать это обещание с чистой совестью.
— Ну смотри. Куда ты идёшь теперь?
— Нужно повидаться с отцом и матерью. Они, вероятно, тревожатся.
— Можно мне пойти с тобой?
— Конечно, я был бы очень рад. Но твоя тётя на меня рассердится…
— Вовсе нет, она всегда сердится только на меня. Из-за всего.
— Но ведь тебе нужно присматривать за домом…
— Пусть сам присматривает за собой. Как славно было бы, если бы воры утащили фортепиано! Ты только подожди минутку.
Она побежала вверх по лестнице. Дик отлично знал, что миссис Вертхайм запретила бы Козиме идти с ним, но он был так потрясён непостижимой тайной, которой с ним поделились, и так хотел быть достойным доверия, что не мог отказать Козиме в её просьбе. И затем ему очень хотелось прогуляться с нею. Через несколько минут он услышал её шаги на лестнице и уже раскрыл рот, чтобы объяснить, почему молодой девушке не следует гулять в такой час. Но, к своему изумлению, он не увидел девушки. Перед ним стоял мальчик. Не будь Дик уверен, что, кроме Козимы, некому было спуститься сверху, он бы её ни в коем случае не узнал. На ней была голубая рубашка, старые вельветовые штаны и куртка, а косы она спрятала под кепи.
— Полгода назад один из жильцов оставил здесь этот костюм, — объяснила Козима. — Он сказал, что костюм придётся мне впору, и я его припрятала.
— Но ты уверена, что твоя тётя не будет недовольна?
— Конечно, будет недовольна. Только это глупости, и о них не стоит говорить. Я оставлю ей записку.
Она взяла карандаш, бумагу, написала несколько слов и вставила записку в раму зеркала, стоявшего в прихожей: «Рядовой К. Вертхайм ушёл на дежурство. Вернётся попозже».
И она со смехом выбежала на улицу.
Они немного прошли по дороге, потом свернули на равнину.
— Мне не хочется являться к твоим родным в таком виде, — сказала Козима. — Взрослые не так просто смотрят на вещи, как мы. Я подожду тебя поблизости.
Дик оставил её сидящей на старой перевёрнутой тележке неподалёку от своего дома, а сам побежал к родным. Он застал их обоих дома и услышал те же разговоры, что и вчера днём. Мистер Престон уверял, что губернатор пошлёт тысячи солдат и матросов с пушками и что всех участников восстания повесят, как изменников, а Дика, которого он величал одним из зачинщиков, ещё и четвертуют. Миссис Престон, более разумная, хотя уже не такая весёлая, как прежде, просто уговаривала Дика держаться подальше от борьбы.
— Нам нужно перебраться на другие прииски, — говорила она, — или уехать в Новый Южный Уэльс. У отца всё уже готово к отъезду.
— Приготовления не заняли много времени, — сказал мистер Престон. — Нечего было готовить. Я всё распродал. Получать тоже почти нечего. Сандерс и его родственники, которые были нашими компаньонами, купили участок. Теперь тут, чего доброго, откроется жила с самородками.
— Не падайте духом, — сказал Дик. — Всё имущество крупных землевладельцев будет поделено между бедняками. Больше нельзя допускать, чтобы люди, которые стакнулись с правительством, владели половиной страны.