Осень

— У нас, в семье Гао, нет таких порядков! Образцы каллиграфии, с таким трудом собранные отцом, уже были разделены между нами. Они не твои. Ты не имел права самовольно продавать их, — бушевал Кэ-мин, стуча кулаком по столу.

— Вещь продана, ничего не поделаешь, — сказал Кэ-дин, всеми силами стараясь скрыть страх и напуская на себя беззаботный вид.

— Рукопись Цзинь Дун-синя принадлежит нам всем. Ты не имел права продавать ее. Ты должен выкупить ее, — проговорил Кэ-ань.

— Поскольку свиток принадлежал нам всем, то там была и моя часть, — беззастенчиво оправдывался Кэ-дин.

— Тебе принадлежит только одна часть, а нам с Цзюе-синем — четыре! Ты должен выкупить эту вещь, — резко оборвал его Кэ-ань, и лицо его потемнело.

С деланно сердитым видом Кэ-дин встал, собираясь уйти.

— Выкупишь или нет? — вскочил Кэ-ань, стукнув кулаком по столу.

Кэ-дин струсил, но изо всех сил стараясь скрыть это, спокойно ответил:

— Я внесу двадцать юаней и дело с концом. Каждый получит по пять юаней, и никто не будет в обиде.

Кэ-ань удовлетворенно кивнул головой, улыбнулся и сел.

— Значит, все в порядке, я ухожу, — с облегчением промолвил Кэ-дин, обращаясь к Кэ-аню и искоса поглядывая на Кэ-мина.

— Стой! — неожиданно закричал Кэ-мин. Кэ-дин остановился, с испугом уставившись на него.

— На что мне твои деньги! Ты верни мне вещь, — потребовал Кэ-мин.

Кэ-дин был так ошарашен неожиданным вмешательством Кэ-мина, что не проронил ни звука.

— Я слишком часто смотрел на все твои выходки сквозь пальцы, и ты окончательно распустился! — гремел Кэ-мин. — Не воображай, что я тебя боюсь. Если только ты не вернешь свитка, клянусь — я проучу тебя как следует перед поминальной таблицей отца. На этот раз я тебе не дам спуску!

Кэ-дин по-прежнему молчал. Лицо его постепенно менялось, принимая растерянное и жалкое выражение.

— Слышишь, Кэ-дин? Собираешься ты вернуть свиток или нет?… У меня терпения не хватает разговаривать с тобой. Идем в зал! — Кэ-мин решительно поднялся с кана и с суровым видом направился к Кэ-дину.

— Принесу. Сейчас же принесу, — залебезил перепуганный Кэ-дин.

— Даю тебе срок до вечера. Слышишь? — не меняя выражения лица, приказал Кэ-мин.

— Хорошо. Я принесу, — с притворным раскаянием отвечал Кэ-дин. Он видел, что на лицах Кэ-мина и Кэ-аня нет и тени улыбки, а во многих взглядах, обращенных на него, сквозит презрение.

Не собираясь больше оставаться здесь и решив, воспользовавшись благоприятным моментом, улизнуть, Кэ-дин сказал:

— Я сейчас пойду. — Он давно уже заметил Гао-чжуна, который стоял в углу, подавленный, с поникшей головой, и окликнул его: — Гао-чжун, сходи скажи там, чтобы приготовили паланкин. Мне надо отправиться кое куда.

Гао-чжун с готовностью ответил: «Слушаюсь» и, выскользнув из комнаты, бросился на улицу.

— Я уволю Гао-чжуна, — бросил Кэ-мин.

— Почему? Ведь у меня нет другого слуги, — натянуто улыбнулся Кэ-дин.

— Раз свиток будет возвращен, то и Гао-чжуна незачем увольнять. Да и у Кэ-дина слуг больше нет, — вступился за Гао-чжуна Кэ-ань, уже изменивший свое мнение и теперь поддерживавший Кэ-дина.

Хотя на сердце у Кэ-мина скребли кошки, он, видя полное смирение Кэ-дина, решил, что его престиж восстановлен. Чувствуя себя совершенно разбитым и не желал больше тратить сил, он произнес со вздохом:

— Ладно, идите. Мне хочется немного отдохнуть.

Кэ-дин только этого и желал и тут же выскользнул из комнаты. Кэ-ань тоже поднялся и спокойно вышел. Цзюе-ши выбежал вслед за отцом. Юань-чэн и Су-фу последовали за ним. В комнате остались только Кэ-мин, Цзюе-синь и Цзюе-минь. Кэ-мин тяжело дышал и вдруг закашлялся.

— Дядя, ты очень устал. Иди-ка домой, отдохни, — заботливо промолвил Цзюе-синь. Кэ-мин, наконец, откашлялся. Он смотрел на Цзюе-синя почти неподвижным взглядом и после долгого молчания с трудом произнес:

— Если я не умру от болезни, меня все равно сведут в могилу.

— Дядя, зачем так говорить? — с болью в душе сказал Цзюе-синь, поднимаясь.

— Я знаю, — печально промолвил Кэ-мин. — Вся надежда семьи только на тебя… Остальные не в счет… Я хочу только, чтобы они не позорили памяти предков. Я во всем полагаюсь на тебя, Цзюе-синь.

— Я не пощажу своих сил, чтобы до конца исполнить свой долг, — вдохновенно произнес Цзюе-синь, словно ему действительно хотелось взвалить всю ответственность на самого себя.

Цзюе-минь, не принимавший участия в разговоре, с жалостью посмотрел на Кэ-мина. Он слышал его разговор с Цзюе-синем. На душе у него было очень скверно, но он постарался скрыть это и, не говоря ни слова, вышел из павильона.

3

После обеда пришла Цзинь. Шу-хуа давно еще поручила Цзюе-синю, когда он будет в семье Чжоу, пригласить Юнь. Сейчас, видя, что Юнь не появляется, она от имени своей мачехи послала слуг с паланкином за барышней Юнь.

И действительно, это возымело свое действие. Не прошло и часа, как Юнь прибыла. Не успел паланкин остановиться перед входом в прихожую, как Цинь, Шу-хуа, Шу-чжэнь и служанки Ци-ся и Цуй-хуань выбежали навстречу. Когда Юнь вышла из паланкина, они бросились к ней.

Юнь поклонилась Цинь, Шу-хуа и Шу-чжэнь. Ци-ся и Цуй-хуань почтительно приветствовали ее. Юнь ответила на приветствие каждой в отдельности. Круглое личико Юнь, как всегда хранившее выражение наивности, было покрыто ровным слоем пудры и крема, сзади свешивалась пышная коса.

— Желаю всем здоровья, — радостно улыбнулась Юнь и, обращаясь к тщательно, словно гимназистка, одетой Цинь, произнесла: — Сестра Цинь, как давно я тебя не видела, что же ты не заходишь к нам?

— Мама поручает мне много дел по дому. Кроме того, мне приходится готовиться к лекциям, и еще я занимаюсь с Цзюе-минем английским языком. Поэтому даже сюда, к старшей тете, и то редко прихожу, — извинялась Цинь. Ее овальное личико светилось улыбкой, а ясные глаза восторженно смотрели на Юнь.

Юнь проводили в комнату госпожи Чжоу, которая уже поджидала их. Девушка справилась о ее здоровье, и госпожа Чжоу пригласила ее сесть. Сначала разговор вели госпожа Чжоу и Юнь, остальные молчали. Тетка расспрашивала Юнь о семье Чжоу. Во время разговора ее голова покачивалась в такт словам.

Когда же госпожа Чжоу заговорила о предстоящей женитьбе Мэя, Шу-хуа не выдержала:

— Юнь, говорят, что твоей будущей невестке в этом году стукнуло двадцать, она старше тебя.

— Она действительно старше меня на четыре года, в феврале ей исполнилось двадцать два, — не громко, с легкой грустью ответила Юнь, опустив голову.

Госпожа Чжоу укоризненно взглянула на Шу-хуа, она была недовольна ее болтливостью. Но на Шу-хуа это не произвело никакого впечатления, и она продолжала:

— Не понимаю, почему так упорствует дядя…

Госпожа Чжоу нахмурилась и, перебив Шу-хуа, с досадой заметила:

— Не забывайся. Как ты смеешь осуждать дядю! Хорошо, что здесь все свои и Юнь не обидится.

— Ничего, тетя. Шу-хуа сказала это случайно, — вежливо улыбнулась Юнь.

Шу-хуа усмехнулась:

— Скажешь что-нибудь нечаянно, а мама все принимает всерьез. Но мне все же немного обидно за Мэя.

— Самому Мэю как будто безразлично, — подхватила Юнь, — Что ему дядя скажет, то и ладно. У Мэя от рождения такой характер. Но я знаю, что он в отчаянии. Я ни разу не видела, чтобы он улыбался. Он иди прячется дома с книгой, или бродит взад-вперед под окнами и что-то бормочет, словно разговаривает сам с собой.

— Мэй тряпка. Доведись мне, я бы ни за что не согласилась на эту свадьбу! — возмущалась Шу-хуа.

— А ты волнуешься больше, чем Мэй, — рассмеялась Цинь, даже Юнь улыбнулась.

— Дядя говорит, что семья Фэн из поколения в поколение отличалась образованностью и что дед барышни Фэн обладал глубокой эрудицией и высокими моральными качествами…

Не дав Юнь закончить, Цинь перебила ее.

— Это Фэн Лэ-шань?

Подумав, Юнь отвечала:

— Кажется, да. Но точно не помню. Говорят, что имя барышни Фэн — Вэнь-ин.