Осень

Цзюе-синь понял (вернее, осознал) безнадежность ее положения, и это явилось для него жестоким ударом. Он сам стоит почти на краю гибели. И что же он видит? Еще более непроглядный мрак, еще более безысходные страдания. Никакого успокоения, ни крупицы счастья, никаких надежд. Впереди — только надвигающаяся гибель. Все эти годы он шаг за шагом приближался к этой грани.

Он до конца испил чашу страданий, думал, что, жертвуя собой, он поможет другим, верил, что наступит день, когда он обретет покой. Но теперь пелена вдруг спала с его глаз. Все предстало перед его взором в своем истинном свете. Это было трагическое крушение последних иллюзий, жестокое пробуждение. В его памяти всплыли слова Цзюе-миня: «Ты погубил себя и загубил других!» Бессильный подавить это воспоминание, он спрятал его в тайниках сердца, и оно терзало его душу. Но ни единым стоном он не выдал своих душевных мук. Теперь он осознал свои ошибки. Их было так много! На его лице все видели следы страданий, но никто не знал, что происходит в его душе.

Вечером, когда они собирались покидать землячество, когда паланкины были уже поданы и они ожидали только, пока вдова Мэя переоденется, та вдруг вышла из комнаты поминовения в своем прежнем неуклюжем холщовом одеянии и, упав на колени перед Цзюе-синем, склонила голову в земном поклоне: «Благодарю тебя, Цзюе-синь». Растерявшийся Цзюе-синь поспешно поклонился в ответ. Вдова Мэя, поднявшись с колен, проговорила:

— И на этот раз все устроилось благодаря твоим заботам. В загробном мире Мэй будет благодарен тебе. — Не выдержав, она уронила голову на стол и горько зарыдала.

Подошли Юнь, Фэн-сао и Цуй-фэн и принялись утешать ее. Судорожные рыдания сотрясали тело молодой женщины. Она, казалось, поняла, что, кроме права на слезы, у нее не осталось ничего. И она не хотела так легко отказаться от этого права. Ее рыдания ранили истерзанную душу Цзюе-синя. Он лучше всех понимал, что значат эти рыдания. Он слышал в них голос смерти. Он знал, что на этот раз смерть не удовлетворится одной жертвой, оборвутся две молодые жизни. Вдова Мэя неизбежно последует за своим мужем. Так предопределено этой чудовищной системой. Раньше Цзюе-синь никогда не испытывал больших сомнений. Теперь же он вдруг вспомнил лаконичную фразу: «Людоедская этика».

У кого-нибудь другого эта мысль, возможно, вызвала бы прилив мужества. Ему же она причинила еще более горькие страдания. В этой жизни на его долю, казалось, выпадали одни несчастья.

Цзюе-синь проводил Юнь, вдову Мэя и других в дом Чжоу. Сам он задержался там лишь на короткое мгновение: его страшили эти лица. Не дожидаясь госпожи Чжоу, он под каким-то предлогом распрощался и ушел один.

Вернувшись домой, он увидел перед залом два паланкина с подвешенными сзади яркими бумажными фонарями. Он узнал их: это были паланкины Ло Цзин-тина и Ван Юнь-бо. Ошеломленный Цзюе-синь расспросил Су-фу, разговаривавшего с носильщиками, и узнал от него, что болезнь Кэ-мина снова обострилась. Сердце его сжалось. Он поспешно вошел внутрь.

Поравнявшись с окнами Цзюе-миня, он увидел идущих ему навстречу Ло Цзин-тина и Ван Юнь-бо в сопровождении Цзюе-ина. Оба врача были хорошо знакомы Цзюе-синю. Они с улыбкой приветствовали его. Он вернулся, чтобы проводить их и спросить о здоровье Кэ-мина (видя, что оба врача выходят вместе, он догадался, что дядя в тяжелом состоянии). Ло Цзин-тин, нахмурившись, озабоченно ответил:

— У Вашего дяди какая-то странная болезнь. Он уже почти выздоровел, как вдруг, неизвестно отчего, ему опять стало хуже. Причину болезни мы еще не установили. Кажется, от потрясения. Мы с коллегой Юнем устроили консилиум и решили пока прописать ему лекарство для пробы. Посмотрим, поможет ли. Завтра все выяснится. Господин Цзюе-синь, будьте так добры, попросите вашу тетушку быть сегодня вечером внимательнее.

Слова доктора ошеломили Цзюе-синя, тяжелым камнем легли ему на сердце. У него не хватало мужества подумать о дальнейшем. Когда врачи уселись в паланкины, он вместе с Цзюе-ином пошел в дом. Расспросив Цзюе-ина о приступе болезни у дяди, он узнал, что часа два тому назад, когда Кэ-мин читал в кабинете, к нему пришли Кэ-ань и Кэ-дин. Произошел короткий разговор, который, кажется, очень рассердил Кэ-мина. После их ухода он снова принялся за чтение, но вдруг у него пошла горлом темная кровь. Крови вышло очень много, Кэ-мин весь вспотел и тут же потерял сознание. И только минут через сорок пять пришел в себя. Госпожа Чжан, страшно взволнованная, послала сразу за двумя врачами. Врачи проверили пульс, но не могли установить болезнь.

Войдя с Цзюе-ином в спальню дяди, Цзюе-синь увидел Кэ-мина, лежащего в глубоком забытьи на кровати, полузакрытой пологом. У кровати на кушетке сидела госпожа Чжан. Напротив, у шкафа, стояла Цуй-хуань. У стол а на стуле, дремал, подперев рукой щеку, Цзюе-жэнь. Думая, что Кэ-мин спит, Цзюе-синь на цыпочках осторожно подошел к тетке.

— Т-с-с, заснул, — шепотом предупредила госпожа Чжан.

Не успел Цзюе-синь ответить, как Кэ-мин закашлялся и позвал:

— Жена!

Госпожа Чжан торопливо подошла к кровати, наклонилась и ласково опросила:

— Проснулся? Что тебе?

Кэ-мин открыл глаза и слабым голосом спросил:

— Кто пришел?

— Цзюе-синь. Он уже вернулся и пришел проведать тебя, — ответила жена.

— Вот кстати. Пусть подойдет. — Кэ-мин сделал движение головой. Лицо его оживилось.

Обернувшись, госпожа Чжан поманила Цзюе-синя.

— Дядя, вам лучше? — наклонился над кроватью Цзюе-синь. Глядя на это изможденное, пожелтевшее лицо, он чувствовал, как слезы подступают к горлу.

— Ты тоже устал. Вид у тебя неважный. По-моему, тебе тоже следует отдохнуть. Хорошо еще, что сейчас ты не ходишь на службу, — с трудом вымолвил Кэ-мин, и в его голосе прозвучала забота.

— Я не устал, — только и смог выдавить из себя Цзюе-синь. Он опустил голову, не желая, чтобы Кэ-мин видел его слезы.

— Долго я тебя ждал. Теперь ты здесь. Я хочу поговорить с тобой, — продолжал Кэ-мин.

— По-моему, тебе лучше поспать. Завтра поговоришь. Ты еще слишком слаб, и разговаривать тебе вредно, — поспешно вмешалась жена. Она боялась, что долгий разговор повредит здоровью мужа.

— Дядя, постарайтесь уснуть. Я завтра вас навещу. Завтра и скажете, — поддержал тетку Цзюе-синь, понимавший ее правоту и тоже обеспокоенный состоянием Кэ-мина.

— Жена, откинь полог, — не отвечая им, распорядился Кэ-мин. Госпожа Чжан покорно подошла и откинула свисавший полог. Кэ-мин удовлетворенно произнес: — Так светлее.

— Ты все-таки постарайся уснуть. Ты болен и должен беречь себя, — озабоченно сказала госпожа Чжан.

— Ничего, — покачал головой Кэ-мин и снова приказал ей: — Позови Цзюе-ина и Цзюе-жэня. Я хочу с ними поговорить.

Предчувствие надвигающегося несчастья сжало сердце госпожи Чжан. Но она поспешила выполнить распоряжение мужа. Цзюе-ин и Цзюе-жэнь были тут же в комнате, и она подозвала их.

При виде сыновей Кэ-мин удовлетворенно кивнул головой и через силу улыбнулся им:

— Вы, озорники, целыми днями бьете баклуши?

Госпожа Чжан, видя, что мальчики, ничего не понимая, стоят у кровати, подтолкнула их:

— Скорее поприветствуйте папу. Папа так любит вас! Больной, и то о вас вспомнил.

Цзюе-ин и Цзюе-жэнь почти в один голос машинально воскликнули:

— Здравствуй, папа. — На лицах обоих застыло безразличие. Сонное выражение еще не сошло с лица Цзюе-жэня.

Мгновение Кэ-мин смотрел на своих детей с любовью и жалостью. Но вдруг на его лице появилось выражение разочарования, и он отвел глаза. Он снова посмотрел на жену, потом на Цзюе-синя и сказал:

— Цзюе-синь, не уходи. Я хочу с тобой поговорить. У меня есть к тебе просьба…

Вдруг в комнату, покачиваясь, вошла Тан-сао со свертком лекарств и сказала:

— Госпожа, я принесла лекарства.

Госпожа Чжан хотела было вскрыть сверток и проверить содержимое, но Кэ-мин остановил ее:

— Не надо. Послушай, что я скажу.

— Я хочу посмотреть лекарства, а Тан-сао сходит приготовить их. Тебе нужно побыстрее принять лекарства, — возбужденно возразила госпожа Чжан.